Страница 10 из 16
Объединяло участников кружка, как отмечается в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, также «обаяние необыкновенно светлой, истинно-идеальной личности главы кружка» Николая Владимировича Станкевича (1813–1840).
Помимо Станкевича в кружок изначально входили талантливый историк Сергей Строев, создавший обширное «Описание памятников славяно-русской литературы, хранящихся в публичных библиотеках Германии и Франции», поэт Василий Красов, которого называли «певцом рано порванной жизни, не сбывшихся надежд юности, обманутых ожиданий», будущий писатель Януарий Неверов, один из крупнейших представителей «славянофильского» направления Константин Аксаков и звезда российской литературной и театральной критики середины XIX в. «неистовый» Виссарион Белинский. К кружку тесно примыкали известный впоследствии публицист Михаил Катков, будущий анархист и пламенный революционер Михаил Бакунин, Василий Боткин, брат известного доктора, именем которого названа больница в Москве, либеральный историк Тимофей Грановский.
Николай Станкевич, может, не имел крупного литературного дара, но горячо любил искусство, обладал тонким вкусом, прекрасно умел вести беседу, превращая ее в наслаждение роскошью живого плодотворного общения. …Весь наш товарищеский кружок, — рассказывал Януарий Неверов, — очень часто у него собирался и проводил целые вечера в чтении и в одушевленной беседе». Многие идеи Белинского были намечены и нередко сформулированы Станкевичем. Атмосфера его кружка запечатлена Тургеневым в романе «Накануне». Из рассказа Станкевича о трагической судьбе приемной дочери московского музыканта Ф. Гебеля возник сюжет тургеневской повести «Несчастная». Тургенев оставил и лучшее описание внешности этого удивительного молодого человека, о котором сегодня мало кто помнит, но который в свое время сыграл выдающуюся роль, объединив вокруг себя светлые и пылкие молодые умы.
«Станкевич был более, нежели среднего роста, очень хорошо сложен… У него были прекрасные черные волосы, покатый лоб, небольшие, карие глаза; взор его был очень ласков и весел; нос тонкий, с горбиной, красивый, с подвижными ноздрями; губы тоже довольно тонкие, с резко означенными углами; когда он улыбался, они слегка кривились, но очень мило; вообще улыбка его была чрезвычайно приветлива и добродушна, хоть и насмешлива; руки у него были довольно большие, узловатые, как у старика; во всем его существе, в движениях была какая-то грация и бессознательная величавость (в оригинале distinction), точно он был царский сын, не знавший о своем происхождении».
Дом в Москве, в котором собирались участники кружка, сохранился. Одноэтажный особняк с мезонином под номером восемь стоит в Большом Афанасьевском переулке. С 1980 г. он внесен в список памятников истории и культуры. В здании, где в XIX в. собирались московские студенты-западники, сегодня расположена школа английского языка, истории и литературы «Дом Станкевича», входящая на ассоциированных началах в ЮНЕСКО.
В конце лета 1837 г. Станкевич выезжает за границу на лечение чахотки и сначала проводит около месяца в Карлсбаде (Карловы Вары). За ним, бросив мужа, едет сестра Бакунина Варвара Дьякова. После заметного улучшения состояния здоровья Станкевич отправляется в Берлин, намереваясь всласть позаниматься там его любимой немецкой философией. Там он встречает также приехавших для продолжения учебы Неверова с Грановским. Чуть позднее к ним присоединяется Строев — так в прусской столице вновь собрался основной костяк московского кружка. Товарищи селятся на улице Фридрихштрассе (Friedrichstrasse, 22 и 88). Жили довольно весело. Обаятельный Станкевич пользовался немалым успехом у местных барышень. Случалось, денег не хватало, и Неверов пытался подрабатывать игрой в лотерею, что, как ни странно, ему удавалось.
Друзья посещали лекции в Берлинском университете, в коридорах которого или на занятиях русские студенты вполне могли пересекаться с молодым Марксом. Он изучал там философию и юриспруденцию, а по своим взглядам был тогда гегельянцем, что роднило его с кружковцами. Те же лекции по философии слушал выдающийся немецкий естествоиспытатель Александр фон Гумбольдт, хотя известному ученому было уже за 70 лет. Он работал над главной книгой своей жизни «Космом: план описания физического мира», в которой отразил уровень познания мира того времени в самых разных областях.
«Здесь довольно русских, готовящихся в профессоры», — писал родным Станкевич. Русские студенты не ограничивались философией. В круг их интересов входили и история, и география, и другие предметы. Находясь под наблюдением лучшего берлинского врача доктора Баре, Станкевич, давно изучавший гегельянство, дополнительно брал частные уроки у молодого профессора Карла Вердера (1806–1893), с которым у него установились очень теплые отношения.
В кружке Станкевича много говорили о славянстве, встречались с представителями других славянских народов, желавших национального самоопределения. Об одной из таких встреч рассказывает Ю. В. Лебедев в книге о Тургеневе, вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей».
«Однажды в гостинице Ягора, где часто сходились Грановский, Станкевич, Неверов и Тургенев, друзья встретились с компанией поляков. Кто-то из поляков с явным намерением уязвить русских прочел вслух французский памфлет против России и кончил чтение «возмутительным тостом для русских». Первьт вскипел Тургенев, но Грановский тотчас остановил его, прося предоставить ему уладить дело. Потом Грановский произнес примирительную речь, которую закончил так: «Вместо слова ненависти за проклятие, направленное против нас, обратим к ним слова любви. Во главе славянского развития стала Россия, а не Польша; но нам нечего гордиться: надо братски соединить все усилия в стремлении к высокой цели, единению славян и первенствующему их развитию на историческом поприще». Поляки и русские обнялись».
Берлинский кружок Станкевича просуществовал около двух лет. Весной 1839 г. возвращаются в Москву Неверов и Грановский. Летом того же года Станкевич выезжает в Италию, чтобы продолжить лечение. Но его время было уже сочтено. В июне 1840 г. он уходит из жизни в итальянском городке Нови, ему было только 27 лет.
Почти одновременно со Станкевичем в Берлин вместе с мужем приехала Елизавета Павловна Фролова (1800–1844). Спустя короткое время она организовала литературно-философский салон, ставший в конце 30-х — начале 40-х гг. XIX в. центром культурнообщественной жизни русской колонии в Берлине. «Это была женщина очень замечательная, — писал впоследствии Тургенев. — Уже немолодая (тогда ей было около сорока, но двадцатилетнему Тургеневу она казалась чуть ли не старухой. — Авт.), с здоровьем совершенно расстроенным, вскоре она умерла, некрасивая — она невольно привлекала своим тонким женским умом и грацией. Она обладала искусством… вызывать у людей ощущение непринужденности, сама говорила немного, но каждое слово ее не забывалось. В ней было много наблюдательности и понимания людей. Русского в ней было мало — она скорее походила на очень умную француженку… немножко старорежимную».
Муж Елизаветы Павловны — Николай Григорьевич Фролов (1812–1855), отставной гвардейский офицер, — также слушал лекции в Берлинском университете. Но его интересовали прежде всего землеведение и география. Впоследствии он издавал журнал «Магазин землеведения и путешествий», написал несколько крупных трудов по естествознанию, переводил «Космос» Гумбольдта на русский язык.