Русский Харбин

В отличие от студенчества, состоятельное взрослое население Харбина, далекое от всякой политической и общественной деятельности, но все еще проявлявшее некий интерес к активной жизни, записывалось в Союз домовладельцев, пытавшийся действовать в традициях прежних профессиональных клубов Российской империи. Возглавлял союз камергер двора его величества, первый и последний генерал-губернатор Приморья и шталмейстер двора его величества Николай Львович Гондатти, уверенный в том, что русское архитектурное наследие одинаково дорого и русским, и местным китайцам. За чаепитием под благоухающими кустами сирени за окном своего особняка, окруженный любителями прекраснодушных бесед о возрождении России, председатель союза взволнованно вещал о грядущем торжестве разума и всеобщем братстве, для которого необходимо сохранить исторический облик Харбина.

Проживающие в Харбине генералы, в силу уверенности, что, кроме них, сделать это не под силу никому, в разное время дали согласие возглавить разнообразные русские воинские союзы. Так, например, знаменитое дальневосточное отделение. Русского общевоинского союза возглавил генерал-лейтенант Григорий Афанасьевич Вержбицкий, герой Гражданской войны. Дальневосточный Корпус русских добровольцев взял под свое попечение генерал-майор Николай Павлович Сахаров. Дальневосточным Союзом казаков, в целом подчиненным атаману Семёнову, в Харбине руководил генерал-лейтенант Алексей Проклович Бакшеев. Генерал от кавалерии В. А. Кислицын, монархист, сторонник «кирилловцев», возглавлял местный «Союз легитимистов». А еще один генерал, П. Г. Бурлин, создавший «Братство Русской Правды», напротив, довольствовался участием в политической деятельности национальной направленности. Однако далеко не все чины генералитета и вообще бывшие военные люди Харбина, попавшие сюда в период массового исхода белых отрядов из Приморья, желали сидеть сложа руки или лишь формально участвовать в ветеранских и общественных организациях. На домашнем, бытовом, уровне, в кругу недавних беженцев, не вписавшихся в существующий экономический формат Харбина, они любили вести разговоры, вспоминая о последнем походе из Владивостока «на Сибирь и Россию», бои под Спасском и Волочаевкой с большевиками. Обсуждали былое — жестокости красных партизан Лазо в особенности, печально-знаменитую расправу над рекой Хорь с плененными 130 офицерами и всадниками Конно-егерского полка полковника Враштеля и бесславный конец самого злодея, убитого впоследствии белоповстанцами. В жарких спорах обсуждались планы дальнейшей борьбы, продолжение террора, и среди тех, кто так и не нашел применения своим силам в Харбине, зрело желание вернуться в Россию с оружием в руках и возобновить борьбу. И если на низовом уровне казаков и солдат разговоры первоначально не шли дальше эмоциональных обсуждений, то в образованных верхах иногда они получали академическое обоснование. Военный теоретик, преподаватель Императорской академии Генерального штаба генерал-майор Александр Иванович Андогский, эвакуированный в 1918 году с Академией Генерального штаба из Казани в Омск при наступлении красных еще в правление Колчака, всерьез рассуждал о создании летучих партизанских отрядов. Численность отрядов, предлагаемых Андогским, должна была составить по 25 человек в каждом, которых требовалось хорошо вооружить и обучить способам выживания в тайге, дабы, периодически высылая их в Забайкалье, Заамурье и Приморье, неожиданным и лихим появлением своим сеять панику среди работников советских учреждений. Вряд ли эти предложения были услышаны отдельными партизанами-одиночками, проживавшими какое-то время в Харбине на положении обывателей и не имевшими обыкновения к чтению военно-научных трудов, но как-то неожиданно для всех идея партизанской войны вдруг с новой силой вспыхнула в сердцах многих отставных военных харбинцев. Таким примером может послужить судьба некоего Емлина, крестьянина из Южного Приморья, какое-то время проживавшего в Харбине совершенно без средств к существованию и оказавшегося в годы Гражданской войны предводителем партизанского отряда, созданного им из односельчан на Урале. Несколько сотен вооруженных крестьян продолжали борьбу против большевиков до прихода регулярных белых войск. Емлин добровольно влил свой отряд в белые части на правах иррегулярной пехоты и в боях с красными дослужился до звания подполковника. На станции КВЖД Пограничная, куда Емлин выехал из Харбина, на выделенные единомышленниками деньги он закупил необходимые для своего личного похода вещи и оружие и в одиночку преодолел советскую границу, добравшись до ближайших поселений одному ему ведомыми таежными тропами. Там ему без труда удалось поднять изнуренных поборами советской власти крестьян на расправу с коммунистами и местными немногочисленными работниками ГПУ. Он также в свое время сумел поднять народ и по другую сторону границы, правда, уже на борьбу с хунхузами. Другой в чем-то очень похожий на Емлина человек, капитан Петров, также в одиночку отправлявшийся за советскую границу, поднимал против большевистской власти восстания в районе Никольска-Уссурийского, Сучана, станции Пограничной и даже Владивостока.

В пограничной зоне Забайкалья, по реке Аргунь, бывшим атаманом Забайкальского войска генерал-майором Иваном Федоровичем Шильниковым были основаны так называемые «казачьи посты». Из них позже были образованы казачьи отряды. Их возглавили казаки — братья Гордеевы, Мельников и полковник Почекунин. Партизанские группы обычно состояли из людей, неплохо знавших приграничные окрестности и население. Для беспрепятственного перехода границы они выбирали малозаселенные и труднопроходимые места и пробирались в глубь советской территории, оставаясь незамеченными. Местом их постоянных стычек с советскими пограничниками стал угольный район Сучана, Иман, на среднем течении Уссури. Иногда они перебирались на левый берег Амура и действовали от станции Хабаровская до Благовещенска. Другим участком белоповстанческой борьбы стали Хинганские горы, левый берег реки Аргуни, где партизанам удавалось доходить даже до Нерчинска или Борзи.

Размах белого партизанского движения в Северо-Восточном Китае в конце 1920-х — 1930-е годы поначалу заинтересовал русское зарубежье на Западе. В Харбин из Парижа, по поручению Высшего монархического совета, прибыла особая группа во главе с капитаном 1-го ранга К. К. Шубертом, некогда активным участником борьбы белого флота на Каспии в 1919–1920 годы. С ним прибыли капитан 2-го ранга Борис Петрович Апрелев, его брат полковник Юрий Петрович Апрелев, И. В. Фролов и другие. В распоряжении капитана Шуберта находилось 40 тысяч японских иен, предназначавшихся для финансовой поддержки партизанского движения, в котором на Западе многие, и в том числе и генерал П. Н. Краснов, видели некоторую перспективу успеха в дальневосточной борьбе. Примерно в то же время из Парижа в Харбин в качестве личного представителя великого князя Николая Николаевича был направлен и генерал Н. П. Сахаров. Ему была поставлена задача формирования партизанских отрядов. Именно в Харбине капитан 1-го ранга Шуберт и генерал Сахаров впервые сели за стол переговоров для обсуждения совместных действий развития партизанской войны на дальневосточных окраинах СССР с китайской территории.

Одни представители русской военной общественности Харбина, к которым обращались прибывшие в город офицеры, убеждавшие их принять участие в создании новых подвижных партизанских отрядов, как наиболее эффективной силы для борьбы с советской властью с территории Маньчжурии, не проявляли ни малейшего энтузиазма, словно бы заранее считая эту борьбу проигранной. Иные иронизировали по поводу неуемного честолюбия бывших воинских начальников, желающих и теперь играть первую скрипку, пусть даже и на положении изгнанников. Некоторые считали, что советская власть в России укрепилась раз и навсегда, и пытаться оспорить этот факт с оружием в руках — небезопасная штука.