Страница 12 из 74
Возлюбленная Ефросинья Федорова
Как свидетельствуют историки, очевидно, на это же время в жизни Алексея Петровича приходится знаменательная встреча с женщиной, которую он полюбил всем сердцем.
Ефросинья Федоровна Федорова была из крепостных, которую якобы «отдал» царевичу один из его приятелей. Случилось это после того, как царевич поведал о своей несчастливой семейной жизни.
По-разному характеризуют Ефросинью исследователи. Историки прошлых веков, как правило, высказывались о ней как о заурядной «крепостной девке», «неграмотной», «глупой», «жадной» и тому подобное. Досталось от них и царевичу, которого описывали как мягкотелого, бесхарактерного и совершенно не пригодного для управления государством. Очевидно, таким образом можно было более рельефно и монолитней показать образ самого Петра и подтвердить непогрешимость его действий во имя сохранения могучей Российской державы.
Более современные исследователи пытаются корректировать традиционно сложившиеся негативы прошлого.
Появляются документальные свидетельства, подтверждающие несомненные таланты Ефросиньи: она имела привлекательную внешность; была грамотной; сама хорошо пела и любила слушать оперную музыку; со вкусом одевалась; была проста в общении, но при этом умела гармонично влиться в любое общество; обладала незаурядными актерскими данными. Немудрено, что Алексей Петрович влюбился в нее без памяти.
«Не только Карлсбад…»
Несмотря на счастье, которое испытывал Алексей Петрович после встречи с Ефросиньей, угрызения совести не давали покоя. Горестные размышления об отвергнутой им неповинной жене Шарлотте, о непростых отношениях с отцом одолевали его. Вовсю старались подлить масла в огонь и придворные. Уступив угрозам и шантажу, Алексей вынужден был отречься от престола в пользу своего сводного брата Петра.
Все это не могло не сказаться на здоровье царевича. Придворные лекари заподозрили начальную стадию чахотки и доложили об этом государю. Петр I распорядился отправить Алексея в Карлсбад на лечение. Известие о предстоящей поездке в Чехию окрылило Алексея Петровича. И тут же в голове мелькнула шальная мысль: «А что, если?..» А еще вспомнились рассказы отца о том, как они вместе с Францем Лефортом, переодевшись в простые платья горожан, бродили по улочкам замечательной Праги…
Исследователь истории Праги С. Петухов предположил, что царевич Алексей во время своей поездки в Карлсбад мог взять с собой и Ефросинью, переодетую в платье служанки. Находясь в неофициальной поездке, без присмотра царских ищеек, влюбленные вполне могли совершить первое свое путешествие в Прагу в 1714 году, а не в 1716-м, как утверждают некоторые историки. Не так уж долог путь в карете, запряженной добрыми царскими лошадьми, из Карлсбада до Праги — даже по тем временам!..
Подставы и подстрекательства
Вернувшись из Карлсбада в Россию, Алексей Петрович опять попал под прицел заговорщиков, недовольных правлением Петра I. Окончательно ослабевший духом от постоянных наветов, слухов, сплетен, шантажа, царевич и опомниться не успел, как был превращен в основное действующее лицо подставных заговорщиков. Последовавшая за этим смерть жены Шарлотты после рождения сына Петра окончательно убедила Алексея в намерении покинуть Россию.
Для бегства он избрал Австрию. Там находились родственники покойной Шарлотты, и у них он надеялся найти покой и сочувствие. Известны его слова, сказанные по прибытии в Вену под покровительство австрийского императора. Алексей Петрович говорил, что ничего плохого не сделал отцу, всегда был ему послушен, ни во что не вмешивался. Даже несмотря на то что его душа никогда не лежала к армейским делам, он всегда исправно выполнял все отцовские поручения, касающиеся военного дела. Узнав, что интриганы-царедворцы с участием Меншикова вознамерились его отравить, император предоставил им свое покровительство. Алексея и Ефросинью, переодетую пажем, спрятали в крепости Эренберг около Вены.
Искушенный дипломат Петр Толстой
Как только Петру I доложили о бегстве царевича, он немедленно вызвал к себе графа Толстого.
Петру Алексеевичу нужен был человек, которого он смог бы отправить на поиски беглеца. Государь прекрасно знал сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки своих соратников, поэтому он посчитал, что лучшей кандидатуры, чем граф Толстой, ему не сыскать. И не только потому, что именно Толстой, как никто другой, мог успешно справиться с любым поручением, и не оттого, что ему доводилось уже бывать в Вене и он владел несколькими иностранными языками, а, скорее всего, главной причиной царского решения явилось то обстоятельство, что при выполнении личных, деликатных, поручений, уже неоднократно ранее поручаемых ему царем, у графа не существовало никаких моральных преград и предубеждений.
Царь был взбешен. Петр Андреевич, прослуживший при дворе долгие годы и видевший-перевидевший всякое и разное, не знал еще государя в таком страшном обличье. «Звери!.. Звери!.. — кричал Петр, неизвестно к кому обращаясь, и метался по кабинету. — Звери, и из него звереныша сделали!.. Я к нему с добром, а он — так подставил!.. Предал!.. Перевертыши, никому нет доверия!.. Всех на дыбу!..». При этом он сравнивал сына с саламандрой-зверем, который живет в огне… Такую диковинку Петр вынимал однажды, в бытность Великого посольства, из склянки либавского аптекаря, наполненной спиртом… Зверем-приспособленцем назвал государь царевича Алексея.
Внезапно Петр Алексеевич резко остановился, обратил гневные взоры на Толстого и едко поинтересовался, может ли доверять ему, или, может, граф тоже переметнулся к предателям?
Хитрый царедворец и дипломат в ответ выдержал паузу, лишь после этого сказал тихим голосом, что Лефортом ему уже не суждено стать в жизни царя, но делом своим он не раз доказывал преданность Его Величеству. Так что подозрения Петра Алексеевича беспочвенны.
Петр остыл от спокойного тона Толстого и приказал изловить «звереныша-наследника» вместе с его девкой и пред царские очи доставить. И сделать все в глубочайшей тайне.
Поручение русскому резиденту Веселовскому
Миссия по возвращению царевича Алексея в Россию отнюдь не озадачила Петра Андреевича Толстого (1645–1729). Государь уже не раз поручал искушенному дипломату самые сложные и бесперспективные дела. И всегда Толстой выполнял их с исключительной хитростью, осторожностью и осмотрительностью. И на этот раз он сразу понял свою задачу.
Верный царский служака частенько использовал все средства для достижения цели. Вернувшись от государя, Толстой принялся за дело. Он лично составил план секретной операции и дал ему условное название «Зверь», очевидно, вспомнив «напутственные» воспоминания Петра о либавской диковенке — саламандре-звере, живущем в спирту-огне. Но это было намного проще сделать, чем подобрать себе помощников для столь необычного мероприятия. Однако вскоре все сомнения были отброшены, и он остановился на кандидатуре Абрама Павловича Веселовского (1685–1782), который в то время был русским резидентом в Австрии.
Абрам Веселовский, из обрусевших польских евреев, приходился родственником вице-канцлеру России петровских времен Петру Павловичу Шафирову. Веселовский приглянулся царю и служил на дипломатическом поприще. Впоследствии он оказался замешанным в скандале с ценностями, укрытыми от российской казны знатными царедворцами, и бежал в Женеву. Историки по-разному трактуют личность Веселовского. Одни называют его «авантюристом международного масштаба», другие утверждают, что сам Вольтер ценил Веселовского и считал его своим другом…