Русский Египет

Хозяйка подвела меня к столику с фотографией немолодой интересной женщины. «Это моя свекровь», — сказала она. Так вот как выглядела заказчица Билибина!

Домой я возвращался в приподнятом настроении: полгода ожиданий и надежд завершились пусть маленьким, но открытием. И вновь вспомнил о мемуарах Чириковой.

Вдруг и в них есть что-то, что поможет найти новые работы Билибина? Ведь он жил в Египте целых пять лет! Правда, какая-то часть созданного им здесь была продана за границу с выставки Ивана Яковлевича, проходившей в Александрии в конце 1924-го — начале 1925 года, что-то он наверняка увез с собой в Париж. Но, конечно, три иконы и одно панно — далеко не все работы кисти Билибина, все еще находящиеся в Египте.

Однако познакомиться с мемуарами Людмилы Евгеньевны оказалось не так-то просто. Мой лондонский коллега Александр Лютый действительно связался с издательством «Максвелл» и договорился получить там экземпляр журнала «Наше наследие», как только пойдет его тираж. Но тут случилось непредвиденное. 5 ноября 1991 года при загадочных обстоятельствах скоропостижно скончался владелец издательства, один из столпов мирового издательского дела Роберт Максвелл. А вскоре выяснилось, что его международная многомиллиардная империя находится на грани краха: долги покойного оказались равными стоимости его имущества. Издательство «Максвелл» в Лондоне, как и другие принадлежавшие магнату компании, опечатали в ожидании результатов расследования. Я регулярно звонил Александру в Лондон, но он отвечал одно и то же: телефоны издательства молчат, судьба журнала неизвестна.

Тогда я позвонил в Москву, в редакцию «Нашего наследия». Мне сообщили, что тираж шестого номера журнала успели отпечатать и сейчас он находится где-то на пути в Россию. В Лондоне же несколько экземпляров журнала обычно поступают в один из магазинов.

Словом, воспоминания Чириковой я получил только в феврале. Там много было интересного — особенно о двух годах дружбы с Билибиным, предшествовавших их совместной эмиграции в Египет. Были выдержки из билибинских писем, хранящихся в картонной коробке, — я их уже читал и некоторые даже процитировал в главе «Из Каира — с любовью». И еще — любопытные детали каирской жизни художника, с которыми я и хотел бы познакомить читателя.

Когда у Билибина появились первые заказы, он принялся оборудовать свою мастерскую на улице Антикхана. Помогали ему в этом Людмила Евгеньевна, ее сестра Валентина и давняя ученица Ивана Яковлевича Ольга Сандер. «Ни у кого не было ни гроша, — вспоминает Чирикова, — но были молодость и энтузиазм. И закипела работа! Помню, как мы раздобыли для мастерской большой старый шкаф и усердно его покрасили, поставили большие столы и диваны в высокой студии и, главное, везде и всюду ставили вазы с розами. Благо, что сама мастерская стояла в розовом саду профессионального садовника… Созданный нами «уют» неожиданно дополнился собакой. Как рассказывал нам Билибин, вечером кто-то стал царапать в дверь. Открыв ее, он увидел нечто лохматое, похожее на муфту, явно просившее о помощи. Так в мастерской появилась собака. А еще через несколько дней эта Муфта залезла ночью в шкаф, который так красиво покрасили, и родила в нем двух щенят, которых мы быстро окрестили: Хеопс и Клеопатра, несмотря на их явное дворняжье происхождение».

Людмила Евгеньевна приводит текст специальной художественно оформленной грамоты, разосланной Билибиным по этому случаю всем своим каирским друзьям. Она гласила: «Мы, милостью Божией Иоанн, повелитель всея белыя и черныя Антикхании и прочая и прочая… Всем нашим верным подданным сим объявляем: Всемилостивейшему Року угодно было увеличить подвластный нам род Муфтийский, а посему мы приглашаем всех верных подданных наших собратьев во дворце Антикханском сего дня, 19 июня, года 1921-го для принесения поздравлений его Антикханскому Величеству по поводу столь радостного события.

Его Величество не преминет убрать столы Гроппийскими снедями («Гроппи» — популярная у каирцев кондитерская, существующая и поныне. — В. Б.). Час приема — 5 пополудни, форма одежды — парадная». И подпись: «Иоанн».

«В мастерской было уже весело и уютно, — продолжает свой рассказ Чирикова. — У стены стояло начатое большое декоративное панно в пять с половиной метров длины и два с половиной метра ширины. Византийский стиль VI века, эпохи Юстиниана. На нем было все: император, императрица, шествие придворных и богатейшие орнаменты, над которыми работала помощница Ольга Сандер. На мольберте стояло начатое панно «Борис и Глеб на корабле», которое я очень любила и над которым я работала. И уже подвигались иконы для маленькой греческой церкви при госпитале. Третий помощник, по прозвищу Есаул, трудился над ними, накладывая листовое золото. Наш маэстро выбрал старый стиль икон XV века, и заказчики, которые были не очень образованные люди, были недовольны, так как ожидали слащавый стиль XIX века. И хотя они все же заплатили, но, как говорил Билибин, «довели меня до точки», и он хорошенько запил, нанял верблюда и стал разъезжать на нем по мусульманскому Каиру и по близлежащей пустыне. Работа остановилась на две недели.

Я сидела огорченная и сердитая в моем английском пансионе, когда появился у меня наверху наш араб-слуга в белом халате с красным кушаком и в красной феске и торжественно принес на подносе карточку посетителя, на которой было написано:

И наша дружба была восстановлена, и работа пошла дальше».

По словам людей, знавших Билибина, «срывы» на почве спиртного поначалу случались с ним в Каире. Чириковой это очень не нравилось. Мне, признаться, тоже. И все же я готов найти Ивану Яковлевичу оправдание. Чужая обстановка, тяжелый климат — кондиционеров тогда ведь не было, напряженная работа и, несмотря на окружение друзей и помощников, одиночество в неразделенной любви к Людмилице — все это определенно создавало почву для того, что сейчас мы именуем стрессом. Выпивка и неизбежно сопровождавший ее простой в работе стресс этот снимали. И маэстро вновь принимался за творчество. Да какого уровня! Мы и поныне удивляемся красоте его творений.

«Мусульманский, арабский Египет, который нас окружал, вдохновлял на творчество нашего маэстро, — вспоминает Людмила Евгеньевна. — «Каир — это клад для художника», — говорил он. Все свободное от работы время мы осматривали город и знаменитые мечети. Тогда он сделал несколько очаровательных акварелей — «Персианка с арабчатами», «Продавщица фруктов», «Охотник» и другие, которые проданы были в Каире. Мы, конечно, часто ходили в знаменитый музей Древнего Египта и спускались во все раскопки гробниц в пустыне, но это все еще представало перед нами в каком-то торжественном и мистическом покое, пока мы, наконец, не решили поехать с экскурсией в Верхний Египет, Луксор и к гробницам фараонов.

Какое это было незабываемое зрелище — покидать на рассвете громады египетских храмов в Луксоре, переплывать на лодке через Нил на другую сторону, где мы садились на осликов и ехали целый день по раскаленной пустыне в Долину фараонов. Там все вдруг оживало и загоралось чудесными огнями…»

Такие вот штрихи к портрету Ивана Яковлевича Билибина периода его египетской эмиграции добавила в своих мемуарах его возлюбленная — Людмила Евгеньевна Чирикова. Что же касается новых «наводок» на местонахождение работ художника, то их, увы, не оказалось. «Проданы в Каире» — и точка.

Ну что же, значит, мне, по-видимому, больше ничего не найти. Впрочем, я и так был щедро вознагражден за свои труды — три прекрасные иконы, огромное чудесное панно… Остальное оставим тем, кто захочет продолжить поиск.