Русский Египет

Глава 5

Лондонский корреспондент

И снова ранним каирским утром я ожидаю в машине доктора Касема возле ресторана «Андалуз». На сей раз он не по-египетски точен. Возможно, дело в том, что нам надо заехать еще за одним человеком. Как доктор Ибрагим в Александрии, он будет нашим проводником в дельте Нила.

Доктор Хабиб — так зовут этого человека — живет неподалеку. Он уже завел двигатель своего «Фиата», так что через минуту-другую мы трогаемся в путь.

Наш провожатый — отпрыск богатых помещиков. Все земли вокруг деревни, куда мы сейчас едем, принадлежали его отцу. Да и сама деревня называется Завия аль-Хабиб — по имени семьи. Две проведенные после революции 1952 года, при президенте Гамале Абдель Насере, аграрные реформы существенно подорвали позиции помещиков в египетской деревне, но не уничтожили их окончательно. У доктора Хабиба все еще достаточно земли, чтобы безбедно жить в Каире на доход от сдачи ее в аренду и заниматься любимым делом — изучать фольклор.

Собственно, нас с доктором Касемом интересовала не вотчина Хабибов, а соседняя деревня Деншавай. 13 июня 1906 года там произошел инцидент, всколыхнувший всю страну и ставший толчком к интересному эпизоду в истории русско-египетских связей. Не сразу удалось мне восстановить этот эпизод и даже узнать подлинное имя его главного действующего лица.

На сей раз задачку задал сам доктор Рифаат Саид. «Личность, заслуживающая особого внимания, — Теодор Розенштайн, — писал он в своей книге. — Это был российский социалист, эмигрировавший в Лондон. Затем он приехал в Египет, где редактировал выходившую на английском языке газету Национальной партии «Иджипшн стандарт». Впоследствии Розенштайн написал книгу об истории английской оккупации Египта под названием «Гибель Египта». Книга была закончена в 1910 году, после чего он вновь уехал в Лондон. Удивительно, но Ахмед Шукри, переводчик этой книги на арабский язык, писал, что был лично знаком с Розенштайном. По его словам, после победы большевистской революции мистер Розенштайн вернулся в Россию и работал личным секретарем Ленина. Затем российское правительство назначило его послом в Тегеран».

Кто бы это мог быть? Ведь известно, что среди секретарей В. И. Ленина не было человека по фамилии Розенштайн. А как насчет посланника в Тегеране? Смотрю «Дипломатический словарь». Фамилии «Розенштайн» там тоже нет.

Странно. Переводчик мог преувеличить близость Розенштайна к Ленину, чтобы придать больший вес его книге. Но с какой стати выдумывать ему должность посланника, да еще именно в Тегеране?

А что если фамилия исковеркана? Это частенько бывает при переводах имен собственных с одного языка на другой. В нашем же случае языков было сразу три — русский, английский и арабский. Вновь беру «Дипломатический словарь» и просматриваю уже все фамилии, хотя бы отдаленно напоминающие «Розенштайн». И — вот она, истина. «Ротштейн Федор Аронович (1871–1953). В 1920–1922 — полпред РСФСР в Иране».

Так вот оно что! Теодор Розенштайн на самом деле — Федор Ротштейн, известный ученый, дипломат и деятель большевистской партии. Только вот каким образом попал он в Египет? Собирая затем материалы о жизни и деятельности Федора Ароновича, я пришел к выводу, что истоки его «египетского периода» надо искать именно в Деншавае.

Деревня эта неподалеку от города Шибин аль-Кум ничем от соседних селений не отличается. Те же глинобитные дома, узкие немощеные улицы, где в пыли вперемежку с курами копошатся босоногие ребятишки, скромные лавчонки. И еще — голуби, кружащиеся в чистейшем египетском небе. Вот эти-то птицы, символ мира, и навели в тот июньский день 1906 года на деревню беду. О ней рассказывает маленький, в один зал, музей, созданный в 1964 году.

Смотритель музея дремлет у входа, в тени. Услышав наши приветствия, вскакивает, поправляет длинную рубаху-галабею и приглашает внутрь. Практически все экспонаты музея — это картины, развешанные по его стенам. Они повествуют о «Деншавайском деле» — именно так этот случай вошел в историю Египта.

Пятеро английских офицеров решили пострелять в Деншавае голубей. Устроились у гумна, где птиц было особенно много, открыли пальбу. Одна из пуль ранила работавшую неподалеку девушку, другая подожгла солому. Возмущенные крестьяне потребовали от англичан уйти из деревни. Те наотрез отказались и, задумав проучить египтян за «дерзкое поведение», затеяли с ними драку. Но англичане переоценили свои силы и потому были вынуждены вскоре ретироваться. По пути из деревни один из них, потерявший в драке головной убор, получил солнечный удар и вскоре скончался. Однако колонизаторы обвинили в смерти офицера деншавайских крестьян. Их арестовали и отдали под суд. Приговор был суров: четверых повесить, девять человек сослать на вечную каторгу, большую группу крестьян выпороть у подножия виселиц. 28 июня на окраине деревни, в том самом месте, где стоит сейчас музей, приговор был приведен в исполнение.

Не могу сказать, знал ли В. И. Ленин об инциденте в Деншавае, но в своей статье «Горючий материал в мировой политике», опубликованной в 1908 году, он дал такую характеристику британским колонизаторам, которую, на мой взгляд, можно вполне отнести и к Египту. «Либеральные английские буржуа, раздраженные ростом рабочего движения у себя дома, испуганные подъемом революционной борьбы в Индии, все чаще, все откровеннее, все резче показывают, какими зверями становятся самые «цивилизованные», прошедшие самую высокую школу конституционализма, европейские политические «деятели», когда дело доходит до пробуждения борьбы масс против капитала, против капиталистической колониальной системы, т. е. системы порабощения, грабежа и насилия», — писал Ленин.

А над Египтом тем временем разразилась настоящая буря. Решение суда было столь вопиюще несправедливым, что всколыхнуло буквально всю страну. Во многих местах прошли демонстрации и митинги протеста, газеты заполнили негодующие статьи. Лидер египетского национального движения Мустафа Камиль решил срочно ехать в Лондон, чтобы мобилизовать либеральную английскую общественность на поддержку своего народа.

«Даровитый оратор и талантливый публицист, непримиримый враг владычества англичан в долине Нила» — так характеризовал Мустафу Камиля в одном из донесений в Петербург уже известный нам российский посланник в Каире А. А. Смирнов. Место этого человека в истории национально-освободительной борьбы египетского народа чрезвычайно почетно. Недаром на одной из центральных площадей в Каире Камилю установлен памятник, дом его превращен в музей, а могила стала предметом поклонения. В 1900 году он основал ежедневную газету на арабском языке «Аль-Лива» («Знамя») и проповедовал в ней идеи национальной независимости. Конечно, любые исторические параллели условны, но мне деятельность Мустафы Камиля представляется чем-то сродни роли нашего А. И. Герцена и его «Колокола».

Так вот, Мустафа Камиль срочно поехал в Лондон. 24 июля 1906 года он встретился там с большой группой английских политических деятелей и журналистов. Среди присутствовавших был У. С. Блант — богатый аристократ, известный поэт и видный противник колониальной политики Англии. Блант неплохо знал ситуацию в Египте, поскольку имел там поместье и регулярно посещал эту страну. В 1901 году с его египетскими слугами произошло примерно то же, что и с деншавайскими крестьянами: их избили охотившиеся на лис английские офицеры, а затем еще и бросили в тюрьму «за правонарушение». Блант обнародовал этот случай в печати и парламенте, что вызвало шумный скандал. Так что он лучше многих в Англии понимал чаяния Мустафы Камиля.

Поездка в Лондон, а затем и в Париж привела Камиля к мысли, что надо начать издание в Каире ежедневных газет на английском и французском языках. Только так, решил он, голос египетского народа может быть услышан европейской общественностью. Вернувшись на родину, Камиль начал активную подготовку к выпуску этих газет. Деньги собирали по подписке. Новым изданиям дали название «Египетское знамя». Вечером 2 марта 1907 года вышел первый номер «Этандар эжипсьен», а утром следующего дня — «Иджипшн стандарт». К сотрудничеству в них Мустафа Камиль привлек группу видных европейских либералов и социалистов. Нужны были газете и свои корреспонденты в Лондоне и Париже. Камиль обратился за советом к Бланту, и тот предложил в качестве лондонского корреспондента своего друга Федора Ротштейна.