Страница 66 из 88
По свидетельству того же Злобина, Зинаида Николаевна хотела поместить это стихотворение в свою книгу «Дмитрий Мережковский». Работу над книгой о муже ей не удалось завершить.
В конце тридцатых годов, когда в их квартире не переводились гости, а рядом постоянно были друзья, почитатели, ученики, Зинаида Николаевна однажды сказала Дмитрию Сергеевичу:
— Вскоре нас ждет одиночество и забвение…
Отчасти она оказалась права. Ненависть приводит к страшным, непоправимым ошибкам…
Ненависть к советской власти затуманила мудрость и прозорливость Мережковского. Он встречался в Италии с фашистским диктатором Бенито Муссолини и посвятил ему свою книгу «Данте».
В 1940 году Дмитрий Сергеевич выступил в Париже по радио, восхваляя Гитлера, и даже сравнил его с Жанной д'Арк.
Русский писатель — и вдруг превозносит того, кто ненавидит русский народ!..
Многие эмигранты-соотечественники тут же отвернулись от Мережковского, а заодно — и от Гиппиус. Некоторые русские издания во Франции отказались публиковать их. Все меньше гостей посещали квартиру в доме 11-бис на Колонель Бонне.
На родине творения и Мережковского, и Гиппиус были запрещены. В Советском Союзе их начали издавать лишь в самом конце 80-х годов прошлого века.
Когда в июне 1940 года гитлеровские войска вошли в Париж, большинство знакомых Гиппиус и Мережковского покинули Францию.
В те дни Зинаида Николаевна записала в дневнике: «…Я едва живу от тяжести происходящего.
Париж, занятый немцами… О, какой кошмар! Покрытые черной копотью, выскочили из ада в неистовом количестве с грохотом, в таких же черных, закоптелых машинах…».
Это было пока лишь внешнее, первое восприятие оккупации. Потом наступило настоящее тяжелое осознание произошедшего. Отсутствие друзей, болезни, безденежье, голод. Они не могли купить себе лекарство и уголь для отопления жилья. Конечно, в Париже не такие холода, как в России, и все же Гиппиус и Мережковский большую часть года мерзли в неотапливаемой квартире.
При фашистском режиме в Париже их совсем перестали публиковать. Не помогло и восхваление Мережковским по радио Гитлера.
Сергей Дмитриевич умер в декабре 1941 года.
Зинаида Николаевна после этого записала в дневнике: «Жить мне нечем и не для чего…».
Она все чаще стала перечитывать свои стихи, написанные много лет назад:
Зинаида Николаевна пережила мужа без малого на четыре года. Оба захоронены на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
Так угасли одни из самых ярких звезд русской эмиграции в Париже.
Последняя аллея
Некоторые исследователи творчества Ивана Алексеевича Бунина считают, что еще за два-три года до событий 1917 года он предчувствовал наступление «Окаянных дней». В подтверждение этому приводятся дневниковые записи Бунина во время путешествия по Подмосковью да и по самой Первопрестольной: Зачатьевский и Чудов монастыри, Троице-Сергиева лавра, Марфо-Мариинская обитель, церкви и храмы Москвы…
Действительно, при чтении этих записей появляется ощущение — будто поэт прощался с прошлым, с родиной, пытается в последний раз увидеть русские святыни, сохранить их в памяти…
В его дневнике, названном «Окаянные дни», есть строки: «Ах, Москва!.. Великие князья, терема, Спас-на-Бору, Архангельский собор — до чего все родное, кровное и только теперь как следует почувствованное, понятое!..».
22 декабря 1918 года, в Одессе, Бунин написал стихотворение:
Одесса… Прощание с родиной. У поэта еще теплилась надежда: а вдруг все образумится, и минуют, словно сами собой, «окаянные дни». Чуда не произошло. Пожар лишь разгорался.
Спустя много лет Иван Алексеевич вспоминал о революции в России: «Я был не из тех, кто был ею застигнут врасплох, для кого ее размеры и зверства были неожиданностью, но все же действительность превзошла все мои ожидания: во что вскоре превратилась русская революция, не поймет никто ее не видевший. Зрелище это было сплошным ужасом для всякого, кто не утратил образа и подобия Божия, и из России, после захвата власти Лениным, бежали сотни тысяч людей, имевших малейшую возможность бежать.
Я покинул Москву 21 мая 1918 года, жил на юге России, переходившем из рук в руки «белых» и «красных», и 26 января 1920 года, испив чашу несказанных душевных страданий, эмигрировал сперва на Балканы, потом во Францию».
Отправляться в далекие земли не было в новинку для Бунина. Поэт в молодости побывал во многих странах. Однако в свои сорок девять лет ему довелось совершить путешествие иного рода: странствие без возврата… Эмиграция.
Ощущение, что у него теперь нет родного дома, а лишь «наемный», до конца жизни мучило Ивана Алексеевича.
В апреле 1920 года благодаря содействию и денежной помощи давних приятелей — Марии и Михаила Цетлиных — Бунин с супругой смогли приехать в Париж.
Два месяца Иван Алексеевич и Вера Николаевна жили у Цетлиных, а затем сняли квартиру на улице Жака Оффенбаха. Через год переехали в другую.
В отличие от своих соотечественников, обосновавшихся в Париже, Бунин не был уверен, что большевистский режим в России вот-вот рухнет. Лишь робко теплилась мечта… Последняя надежда на изменение политического строя на Родине улетучилась для него после подавления Кронштадтского восстания моряков в 1921 году.
Но Бунин не впадал в отчаяние — продолжал писать и участвовать в общественной жизни русских эмигрантов.