Страница 40 из 88
Науку нужно строить века, и каждый должен принести в ней свой камень, а этот камень часто стоит ему целой жизни.
«Шесть славных лет»
Основу знания я получил от знаменитого нашего соотечественника Михаила Васильевича Остроградского. Он был выдающийся ученый и вместе с тем обладал удивительным даром мастерского изложения в самой увлекательной и живой форме не только отвлеченных, но, казалось бы, даже сухих математических понятий.
После Бонапартовского режима вновь распахнулись научные врата Парижа для иностранцев.
Давно подмечено, что настоящие ученые России отличались не только умом и талантом, но и упрямством и непоседливостью.
Вот и Михаил Васильевич Остроградский был охарактеризован в детстве, как «мальчуган наблюдательный, сметливый, но весьма упрямый».
В 1809 году восьмилетнего Михаила устроили в гимназию. Но что-то не сложилось там у будущего светила науки.
Его отец, небогатый полтавский помещик, справедливо решил: коль не дается сыну учение, надо ему служить. И задумал он определить Михаила не куда-нибудь, а в Петербург, в гвардейский полк.
Но Остроградского-старшего отговорили родственники. Выдержит ли мальчуган в пятнадцать лет все тяготы гвардейской службы?
Так, в 1816 году, после недолгих семейных обсуждений, Михаил оказался в Харьковском университете. Трехлетний курс физико-математического факультета он блестяще завершил за два года.
Вскоре талантливый студент успешно сдал экзамены на степень кандидата, но желанной ученой степени так и не получил. Университетское начальство обвинило Остроградского в дерзости, непокорности и в постоянных прогулах лекций по «Богопознанию и христианскому учению».
Видимо, двадцатилетний Михаил вовсю проявил упрямство. Ему не только не присвоили научную степень, но и лишили диплома об окончании Харьковского университета.
Остроградский и тут показал свой нрав: никаких извинений и просьб!
— И без вас получу и знания, и диплом — в Париже!.. — заявил он университетскому начальству перед тем, как демонстративно хлопнуть дверью.
Выбор был не случайным.
Михаил, еще в первый год обучения в Харьковском университете, познакомился с трудами выдающегося французского ученого Пьера-Симона Лапласа: «Небесная механика», «Изложение системы мира», «Аналитическая теория вероятностей». Эти труды Остроградский читал в подлиннике.
Лаплас стал его кумиром и учителем.
Спустя годы об этом французском ученом одна из первых русских женщин-математиков Елена Литвинова писала: «Строгий и взыскательный к себе на поприще науки, великий ученый ничем не стеснялся в жизни; иногда поступал хорошо, иногда дурно, смотря по обстоятельствам, менял свои убеждения, по-видимому, пренебрегая всем этим как бесконечно малым сравнительно с великими научными интересами, грандиозными планами в этой области.
Так относился он вообще к жизни, так, а не иначе, относились современники к его жизни, считая все в ней тоже бесконечно малым сравнительно с его учеными заслугами».
Даже противники Лапласа отмечали его искреннюю заботу о студентах и молодых ученых.
Неизвестно, имел ли Михаил Остроградский рекомендательные письма к светилу науки. Но Пьер-Симон Лаплас весьма радушно принял юношу из России.
Прошло пару месяцев пребывания Остроградского в Париже, и с ним случилось то, что частенько происходит с россиянами во французской столице: закончились деньги.
Занимать у соотечественников? Не позволяла гордость, к тому же Михаил еще не был настолько близко с ними знаком.
На какое-то время голодающего ученого выручил хозяин винного погребка. Остроградский снимал комнату на улице Сент-Маргерит. Погребок находился в соседнем доме, и Михаил заходил туда, чтобы заказать на ужин хлеб и полбутылки самого дешевого вина. На большее не было денег.
К изумлению владельца погребка, студент обычно просил разбавить напиток кружкой кипятка.
— Теперь так принято в России? — однажды полюбопытствовал он.
— Да, в моей деревне это считается изысканным ужином, — невозмутимо ответил Остроградский.
Все же хозяин понял, в чем дело, и предложил:
— Не хотели бы поработать у меня?.. Всего лишь пару часов в день… Вернее, в ночь…
— Смотря в чем работа заключается, и не помешает ли она заниматься наукой, — важно ответил Остроградский.
— От самого академика Огюстена Коши я слышал, что физический труд способствует математической мысли, — поспешно ответил хитрый, но добрый хозяин погребка. — Вам, месье, предлагаю разгружать бочки с вином и возвращать пустые. Их привозят мне по ночам, так что знакомые вас не увидят. Согласитесь: сытные завтраки и ужины лучше, чем глоток вина в кружке с кипятком.
Дворянину — разгружать бочки!..
Не дай бог, узнают об этом в России и парижские знакомые!..
Но голод сделал свое дело. Остроградский согласился.
Может, прав был академик Коши, когда заявлял, что физический труд помогает математическому мышлению?
Михаил почти не уставал от своей ночной работы. В ожидании повозки он частенько писал мелом формулы и решал математические задачи.
Однажды Лаплас поручил ему сделать доклад в Академии наук. Для молодого иностранца это была большая честь.
Остроградский тщательно готовился к ответственному выступлению. На пустой бочке он записал и тезисы выступления, и формулы.
Как-то получилось, что после этой сложной работы Михаил заснул, прямо в погребке. А когда очнулся, — воз с пустыми бочками уехал.
— Но ведь там мои записи!.. А утром — доклад!.. — отчаянно воскликнул ученый.
Хозяин погребка назвал адрес на окраине Парижа, куда увезли винные бочки. И Остроградский, не раздумывая, кинулся в погоню.
Лишь на рассвете он отыскал вожделенную бочку. Бумаги с собой не было, чтобы переписать тезисы и формулы. Но Михаил обладал прекрасной памятью…
В то утро Остроградский не опоздал в Академию и сделал замечательный доклад. Даже его непрезентабельный вид не смутил слушателей.
— Я рад вашему успеху, — одобрил выступление Лаплас. — Прекрасное знание предмета, творческий подход, свежий взгляд, почтительное отношение к коллегам-предшественникам, и в то же время — своя позиция…
Академик внезапно прервал похвалу и отступил на шаг от ученика. Затем он достал надушенный носовой платок и помахал возле своего лица.
— Но, простите, месье Ост-ро-градский, — снова заговорил Лаплас. — От вас разит, как от прохудившейся бочки с низкопробным вином!.. Вы что, по утрам?..
— Никак нет, — бодро перебил учителя Михаил. — Просто я делал записи к докладу на винной бочке.
Лаплас внимательно взглянул на Остроградского и все понял:
— Подобное я еще не слышал… Вот что, молодой человек, с этой минуты вы поступаете ко мне на службу. Жить и столоваться будете у меня. Надеюсь, я смогу обеспечить вас более подходящими предметами для научных записей, чем бочки из-под вина.
Однажды Остроградский приметил, как его учитель весь вечер бился над решением задачи.