Страница 3 из 24
Но она крепко обняла меня и прошептала: «Успокойся, Маркос, она знала, что ты ее любишь». После этого слезы полились у меня ручьем.
Я разразился рыданиями. Это выражение приводит меня в восторг. Никто не говорит «разразился весельем» или «разразился завтраком». Разражаются только рыданиями или смехом. По-моему, оба этих чувства стоят того, чтобы как следует постараться ради них.
В ту ночь на Капри мне так и не удалось уснуть. А она уснула у меня на руках, в моих объятиях. Мои слезы высохли, и наши отношения через несколько месяцев закончились.
Я думал, в день разлуки она вспомнит, как обняла меня и успокоила. Сделай она это, я остался бы с ней еще на полгода. Я понимаю, в моих словах сквозит холодный расчет. Одно объятие в ответ на безутешный плач равно полугоду отношений без любви? По правде говоря, я не против таких расчетов. Не в области математики, а в области чувств. Но она промолчала, и я ей за это благодарен.
Мне всегда казалось, что я потерял ее по глупости, хотя никогда не признавался в этом. Я слышал, что потом она вышла замуж на Капри, и у меня возникло ощущение, что мой тик каким-то образом связан с этим, но, возможно, это просто совпадение.
Но я вам не сказал, кого я любил больше всех и поэтому потерял свою девушку. Есть множество вещей, о которых не принято говорить вслух, иначе откроются такие сокровенные тайны, что мы, возможно, не сможем их принять.
Я до сих пор никому не рассказываю, что время от времени горько оплакиваю свою бабушку. Не знаю, сумеют ли люди меня понять, не знаю, попытаются ли они это сделать.
А что касается моей матери, я до сих пор не позвонил никому из близких. Ни с кем не обсуждал свою утрату. Люди понимают только то, что хотят, что их интересует.
Я знаю, может показаться, что я разочаровался в людях. На самом деле так оно и есть.
Когда боль сделалась невыносимой, открылся лифт. Оттуда вышли молодой таиландец в джинсах и пожилой голландец в костюме.
Парень нес серый металлический чемодан, из тех, что берут лишь в тех случаях, когда перевозят что-то ценное. Они оглядели меня с ног до головы. По-моему, их удивило, что я босиком. А может быть, и нет… По правде говоря, когда я чувствую себя не таким, как все, мне кажется, что остальные это замечают, но большинство людей не замечает ничего.
Помню слова одной песни: «Красавцы — странные люди, это знают все, но никто не решается об этом сказать. Они тоже не нравятся себе и страдают от комплексов, потому что не похожи на других». Мне всегда нравился этот текст, я понимаю, что слова о красавцах ложь, но мне приятно думать, что быть красавцем не панацея. Сам я не красавец, это легко понять, иначе мне не нравилась бы песня.
Моя мать говорила, что я похож на Джеймса Дина. Все матери пристрастны. Хотя впоследствии мне говорили то же самое много раз. Я познакомился с Джеймсом Дином на Менорке. Конечно, не в физическом смысле слова, к тому времени он давно погиб в автокатастрофе, но я помню, что моя мать должна была выступить на острове и этому помешал дождь.
Мы сидели в отеле «Форнелс» и наблюдали за тем, как дождь превращает воскресный отдых на пляже в унылый день ожидания. Похоже, в жизни такие дни даже не принимают в расчет.
Мать спросила, не хочу ли я познакомиться со звездой, одной их тех, что сияли на небосводе совсем недолго, но очарованный ими мир не может их забыть. Я, двенадцатилетний мальчишка, страстно желал увидеть сверкающую звезду — все что угодно, лишь бы развеять тоску в дождливый день.
Мы посмотрели «К востоку от рая», «Бунтарь без причины» и «Гигант» на одном дыхании. Всю его фильмографию за одну ночь. Это было легко. Когда закончился «Гигант», я почувствовал то, о чем говорила мать: мою жизнь пересекла сверкающая звезда, которую нельзя забыть.
Я никогда не знал, действительно ли я похож на Джеймса Дина или же со временем уподобился ему, желая на него походить. Возможно, то же чувство испытывают собаки, обожающие своих хозяев, в конце концов они становятся на них похожи.
Я всегда утверждал, что Дин был не красавцем, а волшебником. И его волшебство принимали за красоту.
Молодой парень с серебристым чемоданом был настоящим красавцем, с черными как смоль волосами. Мне всегда нравились волосы четко выраженного цвета. Этим качеством я тоже не обладаю, У меня волосы тускло-коричневые. Девушка, которая обняла меня на Капри, часто повторяла, что у меня замечательные волосы, но я никогда не знал, действительно ли она так считала. Я не слишком верю комплиментам, которые говорят во время объятий в постели.
— Можно войти? — спросил парень с черными волосами, не подумав представиться.
— Конечно, конечно, — дважды ответил я. Когда я волнуюсь, я всегда повторяю слова, это у меня с детства.
Пожилой голландец молчал. Они вошли.
Сразу за дверью они остановились. Это проявление вежливости всегда представлялось мне странным, особенно если из прихожей можно попасть лишь в гостиную. Такие люди напоминают мне лабораторных мышей, ждущих, когда им укажут дорогу к сыру. Решив не затягивать встречу, я провел их в комнату.
На столике еще стояли остатки вчерашнего ужина. Я до сих пор готовлю на троих. По привычке собрался поднять жалюзи, но ночью это было ни к чему.
Они собирались усесться ровно посреди дивана, но мне не хотелось, чтобы они располагались у меня в гостиной, как близкие друзья. Что-то мне подсказывало, что этого не следует допускать.
— Может быть, выйдем на террасу? — спросил я тоном, не терпящим возражений.
Старик посмотрел на юношу, тот как будто не возражал. Тогда я понял, что юноша — телохранитель старика.
Если не принимать в расчет соображений безопасности, наверняка они приняли мое предложение, потому что им тоже не хотелось сидеть перед остатками чужой лазаньи.
Они снова вежливо дождались, пока я укажу им путь. Я любезно прошел с ними два шага до террасы. На редкость послушные мышки.
За свою жизнь я жил в девяти квартирах. Я менял их с легкостью, только просил, чтобы терраса в следующей квартире была больше предыдущей. Для меня это шаг вперед: более просторная терраса и лучший вид. С моей террасы видна многолюдная площадь Санта-Ана, одна из самых красивых площадей, на которых я жил. Не знаю, почему она так мне нравится, но то, что на ней стоит Испанский театр, сообщает сценическую магию каждому ее уголку.
Даже тогда, в три ночи, посмотрев с террасы вниз, я был поражен кипением жизни на площади. Все магазины были открыты, дети качались на качелях, их матери пили кофе вместе с другими матерями и множество людей наслаждались рэмом, недавно появившимся модным блюдом. Многие утверждают, что лучше рэма ничего нет. Не знаю, может быть, и так. Если взглянуть на это с точки зрения круглосуточного бодрствования, рэм может оказаться превосходной пищей.
Часы показывали три. Я всегда на минуту спешу. Ведь я уже говорил вам, что нетерпелив. В этот час всегда можно заметить бегущих людей в деловых костюмах, они опаздывают на работу. В половине четвертого утра начало одной из рабочих смен.
На площади царил хаос. Что может быть лучше — получить препарат среди этого безумия. Которое ждет, когда я им воспользуюсь.
По-моему, пожилой мужчина даже не взглянул на площадь. Он поставил чемодан на белый садовый столик, стоявший посреди террасы.
В этот момент я вспомнил о матери, что она сказала бы, узнав, что после ее смерти я решил сделать себе инъекцию против сна.
Но я не хотел вновь и вновь переживать во сне свою утрату. Я хотел, чтобы мир преобразился, чтобы мои дни не походили на те, когда она была со мной.
По щеке у меня скатилась слеза. Эти двое, вероятно, решили, что я волнуюсь перед приемом препарата. Узнай они правду, они бы вряд ли ее поняли.
Вероятно, у них были матери, но на первый взгляд это было неочевидно.
Пожилой мужчина сунул руку в чемодан. Через несколько секунд я увижу, какая она, «Сетамина», препарат, от которого девять месяцев назад наш мир сошел с ума.