Страница 15 из 20
– Нет, – снова ответила Лиза.
– Нет! – удивленно повторил священник. – А что тогда?
– У меня погиб муж, и я больше не хочу жить, – с вызовом произнесла Лиза.
Священник задумчиво сказал:
– Я ведь тоже не хочу жить.
Лиза растерялась. В глубине души она надеялась, что священник ее будет утешать.
– Да как же вы можете так? – невольно вырвалось у нее.
Лицо священника, передернувшись, искривилось, отчего на нем изобразилась некрасивая гримаса. Нижняя губа выпятилась и завернулась к подбородку. Точь-в-точь как у ребенка, собирающегося расплакаться. Осипшим голосом, видно спазм сдавил горло, он произнес:
– Могу, я-то как раз могу, – больше он ничего не мог сказать, собирая последние усилия воли, чтобы сдержать слезы. Но они, не спросясь, уже катили по его щекам.
Священник весь как-то осунулся, окончательно потеряв свой еще недавно величественный вид.
– Что с вами, батюшка? – прошептала испуганно Лиза.
– Ничего, – ответил он, – прихожу после службы домой – а там ничего. Одни развалины. Нет больше моей доченьки, нет моей доброй Танюшки. Я говорю: «Господи, почему дитя мое там, под развалинами? Почему не я?» Почему? – требовательно обратился он уже к Лизе.
– Не знаю, – ответила Лиза, с жалостью посмотрев на священника.
– Вот и я не знаю, – печально вымолвил священник, и Лиза в смущении отошла.
Лиза решила дождаться, когда закончится вечерняя служба, и подойти опять к священнику. Из разговоров с одной прихожанкой она уже знала, что священника зовут Всеволод. Он вдовец. Жил вместе со своей взрослой дочерью, в которой души не чаял. Есть у него еще сын, он на фронте, и от него вообще никаких вестей нет. Вот уже неделя, как его дочь погибла в собственной квартире при бомбежке. Сейчас батюшка живет при храме, но тут очень холодно. Часто голодает, так как отдает свою хлебную пайку другим голодающим.
Отец Всеволод вышел из храма, Лиза решительно подошла к нему и сказала:
– Батюшка, пойдемте ко мне жить. У меня свободная комната. Я буду о вас заботиться. Вы мне нужны, а я вам. Ведь так?
Отец Всеволод внимательно посмотрел на Лизу и кивнул головой. Помолчав немного, добавил:
– Да, пожалуй, мы друг другу нужны.
Работала Лиза в госпитале с утра и до вечера, выходные выпадали редко. Но теперь после работы она спешила домой. Капитан оказался прав. Благодаря работе в столовой госпиталя, она не только сама не померла с голоду, но и поддерживала свою соседку с двумя ее детьми. Дело в том, что когда после работы она чистила кухонные котлы из-под каши, то поскребки со стенок котлов ей разрешали уносить домой. Набиралось поскребок по полбидончика и больше. Вот этими поскребками и спасались от голода.
Отец Всеволод старался каждый день ходить на службу в собор. Но делать это становилось с каждым днем все труднее. Болели застуженные ноги. Сказывался каторжный труд на Соловках, где по колено, а то и по пояс в холодной воде приходилось вылавливать бревна. Да к тому же после гибели дочери, на нервной почве, он стал слепнуть. О нелегкой судьбе отца Всеволода Лиза узнала из бесед, которые они проводили долгими зимними вечерами.
В двадцать пятом году отца Всеволода по обвинению в контрреволюционной деятельности приговорили к расстрелу, который заменили десятью годами Соловков. Хотя вся его контрреволюционная деятельность заключалась в том, что он выступил против передачи храма обновленцам. Когда умерла его жена, их малолетние дети были определены в детский дом. После Соловков ему добавили три года ссылки в Пермь.
Возвратясь после ссылки в тридцать восьмом в Ленинград, он сразу отыскал детей. Они уже были взрослые. Сын Владимир учился в военном училище и как будущий офицер Красной армии стеснялся отца священника, да еще и «врага народа». Поэтому демонстративно стал избегать отца, а потом и вообще заявил, что он теперь ему не отец. Отец Всеволод так сильно этим огорчился, что даже заболел. Зато дочка Татьяна с радостью восприняла отца, окружив его заботой и вниманием. Во время его болезни, ни на шаг не отходя от постели, пыталась, как могла, сгладить поступок брата своей любовью. Тот, в свою очередь, также всю свою нерастраченную родительскую любовь обратил на дочь. И хотя Татьяна была воспитана вне Церкви, но, повстречавшись с отцом, стала очень религиозной девушкой. Вместе с ним ходила на службы и вместе молилась дома, находя в этом для себя большую радость.
Теперь и Лиза, приходя с работы, становилась с отцом Всеволодом на молитву. Они каждый день пели заупокойную литию по Александру и Татьяне. Служили молебен за победу над врагом и о здравии воина Владимира. Просыпаясь по ночам, Лиза слышала, как отец Всеволод горячо молится за сына. Ей он дал поручение: регулярно заходить на почту справляться, нет ли для него письма. Было ясно, он все еще надеялся и ждал весточки от Володи. И его надежды наконец-то оправдались. В один из дней Лизе вручили на почте треугольный конвертик, адресованный отцу Всеволоду. Когда она, радостная и взволнованная, пришла домой, то с порога закричала:
– Батюшка, пляшите!
Отец Всеволод побледнел, медленно приподнялся со стула и, повернувшись к иконам, перекрестился:
– Слава Тебе, Господи, услышана молитва моя.
Сев за стол, требовательным голосом сказал:
– Читай, дочка.
Лиза развернула треугольник и дрожащим от волнения голосом начала читать:
– «Дорогие мои родные, папа и Танюшка…»
– Бедный сынок, он еще не знает о гибели сестры, – сокрушенно произнес отец Всеволод. – Ну продолжай, Лизонька.
– «Пишу «дорогие», – продолжала Лиза, – потому что здесь, на фронте, понял, что дороже вас у меня нет никого на свете. Перед моим уходом на фронт ты подарил мне, папа, очень нужный подарок. Но оценил я это только теперь, когда вокруг меня гибнут мои боевые товарищи, а завтра и я могу пойти за ними следом. Книга, подаренная тобой, говорит, что нет больше той любви, как душу положить за друзей своих. Не сомневайтесь, я выполню свой воинский долг до конца. Но прежде хочу попросить у тебя, папа, прощения за то, что я так огорчал тебя. Прости меня. Я раскаиваюсь, как тот блудный сын, о котором написано в книге, подаренной тобою. Меня эта притча потрясла до глубины души, и вот чем. Ведь по сути дела, сын пришел к отцу и сказал: ты, отец, мешаешь мне жить, умри для меня, чтобы мне жить было свободно и хорошо. А потом, когда он возвращался, ведь отец выбежал ему навстречу. Значит, все это время он ждал: не придет ли? Значит, выходил каждый день на дорогу. Каждый день смотрел, не идет ли его сын. Смотрел и ждал, потому что любил сына. И я тогда понял, что ты тоже ждешь. Ведь не мог же я не заметить, как ты любишь меня и как ты страдаешь, видя мое отношение к тебе. Таня, сестренка, береги папу. Я хочу прийти после Победы и встать перед ним на колени, за все его страдания, которые он перенес за веру и за нас, его детей. Я знаю, он обнимет меня и в тот день не будет счастливей меня человека в целом свете. Целую вас и крепко обнимаю, ваш сын и брат Владимир».
Лиза подняла заплаканные глаза и увидела, что отец Всеволод тоже плачет, но при этом все лицо его светится счастьем.
– Лиза, доченька моя, зови скорее Анну Михайловну. Неразделенная с ближним радость – это неполная радость.
Когда Лиза и Анна Михайловна вошли в комнату, отец Всеволод был уже в рясе с епитрахилью перед иконами.
– Давайте вместе отслужим благодарственный молебен Богу, а затем посидим, отметим эту радость.
После молебна все сели за стол. Отец Всеволод достал откуда-то начатую бутылку кагора.
– Это неприкосновенный запас, – пояснил он, – но сегодня как раз тот случай. Ставь, Лиза, рюмочки, сегодня большой праздник.
Истощенные постоянным недоеданием, все трое захмелели сразу, после первой рюмочки. Отец Всеволод попросил Лизу прочитать второй раз письмо. Потом Анна Михайловна затянула песню «Летят утки…» и все дружно подтянули. Просидели до глубокой ночи, забыв на время, что идет война, что город находится в блокаде. Всем троим казалось, что самое худшее позади, а впереди их ждет только хорошее.