Страница 39 из 49
– Значит, сначала сделаем разрезы здесь и здесь… – донёсся до меня голос Нестерова.
От реплики доктора меня отвлекло ещё одно обстоятельство: я начал ощущать холод. Особенно спиной и тем, что пониже, я понял, что лежу на холодном железном столе. Это открытие, вопреки всей ужасности, меня обрадовало ничуть не меньше, чем первый удар сердца.
– Начинаем, – неожиданно отчётливо прозвучал голос Нестерова.
Но начать они ничего не успели. Потому что спустя секунду лежание на холодном железе дало о себе знать и я неожиданно дёрнулся всем телом и… громко чихнул.
Тело вновь стало мне повиноваться. От радости я вскочил как был, в одной набедренной повязке странного фасона, и вдохнул наконец‑то полной грудью воздух. Как я соскучился по этому сладкому ощущению вдоха…
В лаборатории стояла полная тишина. Врачи, видимо, были не из слабонервных. Потому что никто в обморок не упал. Они просто в оцепенении, не мигая, смотрели на меня.
Тут я вспомнил, что, собственно, со мной собирались сделать, и наконец дал волю чувствам:
– Ах вы крысы лабораторные! Меня резать!!! Я вам покажу тесты на мозжечке!
Неожиданно, исключительно по наитию, я подскочил к ближайшей фигуре в халате и ударил между ног. Совершенно случайно (честное слово) этой фигурой оказался уже порядком разозливший меня Нестеров…
* * *
– И не женюсь я никогда, ведь всё ж дороже мне свобода… Чем эти девичьи уста, что подарила нам природа… – распинался актёр на сцене.
Эх… как давно я не был в театре. На самом деле первый и последний раз я был в театре ещё в детстве… кажется, на спектакле «Кот в сапогах». Помню, что родители меня еле затащили, а потом весь обратный путь я у них допытывался, зачем убили бедного людоеда. Это был сильный удар по моей детской психике… Шучу, конечно, но всё же людоеда было действительно жалко. Как бы там ни было, а ходить в театр, как оказывается, интересно. Особенно когда ты можешь видеть всё действие, даже то, что происходит за кулисами. Видишь, как актёры судорожно бегают от одного выхода к другому и пытаются не забыть текст, неоднократно бубня его под нос. Иногда мне даже удавалось услышать весьма чётко их мысли. Правда, мысли зрителей почему‑то услышать не удавалось. Но над этим я совершенно не задумывался: я просто расслаблялся. Как приятно ощущать своё бренное, но от этого не менее родное тело: двигать им, ощущать запахи, осязать. Всё‑таки правильно говорят: что имеем – не храним, потерявши – плачем, но уже, как правило, оказывается слишком поздно. И как всё‑таки хорошо, что для меня ещё ничего не поздно. Как прекрасна жизнь! После того как я долгое время был с самим собой наедине, после того как почти умер. Я действительно понял, как мне повезло, что я одарён таким богатством, как жизнь. Причём в довольно неплохом теле. Хотя, конечно, надо бы над ним ещё поработать… но об этом потом.
– В мужчинах лишь одно достойно уважения… Что служат женщинам они без всякого стеснения… – насмешливо проговорила худенькая девица, судя по всему, заядлая сердцеедка.
Тут я бы не согласился. Хотя в чём‑то…
Вот я, когда только выскочил из здания, в которое меня свезли, сразу увидел прелестное создание. Хорошо ещё, что одежду успел найти. Охраннику она всё равно уже была не нужна. Да и не погнался за мной никто сразу. Некогда им было. Что‑то там в лаборатории взорвалось. Уж не знаю что, но та‑а‑ак жахнуло. Я всего‑то пару колбочек уронил, когда докторов недоделанных раскидывал. А тут ещё охранник прибежал… Кто же виноват, что, когда он меня ударил резиновой (резиновой!) дубинкой, его током шарахнуло. А может, и не током, но задёргался он, будто сунул два пальца в розетку.
Ну так вот, когда я вылетел, да‑да, именно вылетел из здания, я оказался напротив театра. И так получилось, что я налетел на девушку, продающую билеты на вечерний сеанс. Мне просто повезло, что у охранника в кармане как раз нашлись деньги. И вот теперь сижу в театре и расслабляюсь. И почему я раньше в театр не ходил?
– Он без неё, иль без него она… кто б что ни говорил, а друг без друга… Их жизнь не будет радостью полна… Так стань же, женщина, счастливой ты супругой… – закончил рассказчик, и занавес начал закрываться под бурные аплодисменты.
Что, уже всё? Вот досада. Я так половину и пропустил. Слишком отвлёкся на свои мысли, да и на чужие тоже. Однако ж всё‑таки тут есть о чём поразмыслить. Хотя моя многострадальная голова вместе с не менее многострадальным мозжечком начнёт болеть сразу, как только я задумаюсь о последних событиях.
Что со мной было? Повторится ли это ещё? Как Колдун с меня снял перстень? Почему после этого способности не исчезли? Что мне делать дальше? Стоит ли возвращаться в квартиру или меня уже опять похоронили? И, кстати, о квартире: что это всё‑таки за глаз такой и почему никто на него не обращает должного внимания? Никому не кажется странным, что в стене выбит огромный глаз, а в центре находится перстень, похожий на те, за которыми все охотятся. Почему? А уж про то, как же мне всё‑таки управлять теми способностями, что у меня есть, я и вовсе молчу.
Ну вот, голова заболела. Лучше не думать об этом. Я решил, что отныне не буду зря тратить своё время. Я должен его тратить с максимальной пользой для себя и других. И вот что касается себя… то времени всего девять часов! Ещё могу – успеть на тренировку к Чину. Подумаешь, немного опоздаю и приду без спортивного костюма…
Пока я размышлял, толпа вынесла меня на улицу. Неожиданно мне вспомнилась встреча на Красной площади после моего первого побега. Не хотелось бы повторять свои ошибки. Вот только где метро, я, к сожалению, не знаю. Если честно, то я даже не знаю, в каком театре был.
Однако решать надо было быстро, медлить не стоило. Тем более что я находился всего метрах в ста от здания лаборатории. Почему‑то пожарных машин нигде не было. Видать, не сильный пожар был… а жаль.
Я подошёл к ближайшей парочке, одетой в кожаные «косухи», и спросил, в какой стороне находится метро. Униформа охранника внушала уважение даже на моих худых плечах, поэтому мне охотно объяснили весь путь и ещё предложили сигарету и пива. От сигареты я отказался, а вот пива хлебнул.
До метро я добрался довольно быстро и вскоре, предварительно поплутав по переходам, уже ехал в Новогиреево.
В вагоне метро было довольно много народу, но это не помешало мне удовлетворить своё любопытство. Первым делом, вбежав в вагон, я посмотрел в закрывающиеся двери и, конечно, ничего не увидел. Моё отражение по‑прежнему было в увольнительной и явно не собиралось приступать к своим обязанностям. Поэтому я, уже по привычке, отошёл от двери и спрятался между двумя людьми в военной форме. Так я и ехал, постоянно прячась от стёкол, на которых должен бы отразиться мой лик. Мог бы… если бы не… Хм… Если бы не что? Что же со мной такое? Всё гипноз их экспериментальный и Посвящение фиг знает во что.
Кстати, жажда стала бить по моим нервам немного настойчивей. И ещё, я заметил жуткую вещь – мне стало всё равно, какую шею провожать жадным взглядом. А уж вид женской шейки и вовсе заставлял меня едва ли не скрежетать зубами. В голову лезли странные мысли, иногда совершенно глупые и даже, я был почти уверен, не совсем мои.
Ещё меня беспокоило то, что я очнулся от своего очень глубокого онемения ближе к вечеру. А началось оно примерно в районе утра. А вдруг это именно «вампирский» дневной сон? Вот ужас‑то! Ещё одного дня в таком режиме я не выдержу.
В любом случае, я об этом скоро узнаю… через каких‑нибудь шесть‑семь часов. Но лучше об этом вообще не думать.
За размышлениями я не заметил, как оказался около спортивного зала. Из него как раз выходили последние ученики.
Значит, я всё‑таки опоздал. Досадно, конечно… но, с другой стороны, я так не привык к мысли о занятиях спортом, что никакого особого огорчения не испытал. И когда меня окликнул уже знакомый тихий голос, я даже немного огорчился.