Страница 12 из 12
– Тридцать шесть.
– И ты никогда не пила кровь тех существ?
– Только в детстве.
– Значит, твои тридцать шесть – это твои тридцать шесть?
– Значит. – Мэйдд смотрит ему в глаза, в мысли. Макс кивает. – Почему ты никогда не уезжал из своего города? – спрашивает она. Макс пожимает плечами. Мэйдд забирает у него сигарету, рассказывает о своих путешествиях по стране.
– Я думал, ты не можешь жить, пока не избавишься от своих снов.
– Я пыталась жить. – Мэйдд грустно улыбается, поджимает под себя ноги. Под махровым халатом ничего нет, кроме обнаженного смуглого тела. Макс знает это, но не понимает откуда. Возможно, он заметил что-то в вырезе белого халата, или же это показала ему сама Мэйдд, спроектировала это знание прямо в его мозг. – Моя мать говорила на трех языках, а я лишь на одном, – кривится Мэйдд. Она курит, почти не затягиваясь, словно делает это только для того, чтобы поддержать компанию. – Я все время думаю о той француженке, с которой мы сегодня встречались…
– Она тебе понравилась?
– Нет, – Мэйдд снова улыбается. – Мне не нравятся женщины.
– Тогда почему ты о ней думаешь?
– Ее акцент. Думаешь, она специально не хочет избавиться от него?
– Я не знаю.
– Моя мать идеально говорила на английском.
– У твоей матери был не один век, чтобы избавиться от акцента, а у французской лесбиянки лишь пара десятилетий.
Макс поднялся, решив, что теперь обязательно уйдет. Сядет в свою машину и будет ехать, пока не кончится топливо. Потом он бросит машину и пойдет пешком. Главное сейчас прогнать сомнения. Идти к двери, не оборачиваясь. Не слушать, не покупаться на дешевые просьбы.
– Пожалуйста, не бросай меня, – взмолилась Мэйдд. Голос у нее утратил уверенность. – Я не справлюсь одна. Не смогу. Только не снова. – Макс не отвечает. – Я не могу одна. Я ненавижу быть одна. Макс! – Он открывает дверь. – Если ты уйдешь, то я убью себя! – кричит Мэйдд.
Макс молчит, выходит за порог. Мэйдд идет следом за ним по коридору. Макс вызывает лифт, спускается вместе с Мэйдд в холл. Теперь улица. Халат на Мэйдд плотно запахнут, скрывая наготу, но люди оборачиваются, провожают ее растерянным взглядом. Мэйдд не обращает на них внимания, семенит за Максом, шлепая босыми ногами по тротуару.
– Если хочешь, давай остановимся в другом отеле. Если хочешь, давай поужинаем в дешевом баре. Если хочешь, давай вообще жить в машине.
– Ты чокнутая! – Макс наконец-то находит свою припаркованную у тротуара машину, садится за руль. Мэйдд забирается на пассажирское сиденье.
– Я знаю, что ты напуган, но это пройдет, – говорит она, молчит пару секунд, затем вспоминает Ясмин, ее семью. Вспоминает Гэврила, свою мать, свои сны…
– Я не передумаю, – говорит Макс, включает зажигание. Неожиданно острая боль пронзает мозг. – Что ты делаешь? – спрашивает Макс. Мэйдд молчит, лишь гневно сверкают ее глаза. Кажется, что все ее отчаяние материализовалось и теперь, проникнув своей железной рукой в голову Макса, сдавливает его мозг. – Господи! – Он сжимает ладонями виски. Кровь хлещет у него из носа, забрызгивает белоснежный халат Мэйдд. – Пожалуйста, перестань! – скулит Макс, решив, что сейчас умрет.
– Ты останешься со мной? – спрашивает Мэйдд. Голос у нее стал жестким, охрипшим от напряжения.
Максу требуется несколько долгих, мучительных мгновений, прежде чем он понимает, о чем его просят. Теперь кивнуть головой, вернуться в отель. Тишина. Кровь из носа перестала течь, но голова еще болит.
– Тебе нужно помыться и сменить одежду, – говорит Мэйдд. Макс не спорит. Кажется, что в голове что-то лопнуло, сломалось. Подчиняться, подчиняться, подчиняться…
Ночью ему снится, что в мозгах у него поселились черви. Они жрут его плоть, плодятся и вылезают из головы через нос. И где-то далеко смеется Мэйдд, которая стала совершенно другой. Она напоминает Максу ведьму. Ее белый махровый халат отеля Белклэир развевается на ветру. Смуглое тело сверкает своей наготой. Волосы превратились в змей. Они шипят, брызжут ядом и тянутся к Максу. И ничего больше нет вокруг. Они вдвоем среди этой пустоты. Они вдвоем среди этой вечности. И некуда бежать. Расстояние не имеет значения. Макс хочет зажмуриться, но черви уже сожрали его глазные яблоки. Они вылезают у него из глаз, принимаются за веки. Но он почему-то все еще видит, как змеи-волосы Мэйдд тянутся к нему. Наполненные ядом зубы вгрызаются в плечо. Яд попадает в кровь. Тело горит огнем. Боль сводит с ума. Он умирает, и даже черви бегут, словно крысы с тонущего судна. Черви, которые едва не добрались до его языка. И Макс понимает, что язык – это единственное, что он может еще контролировать. Все остальное тело онемело. Кричать, кричать, кричать…
Он открывает глаза, не понимая, что проснулся. Его вопли разбудили Мэйдд. Она стоит возле его кровати и просит прощения. На ней надет белый махровый халат отеля Белклэир. Но нет ветра, который распахивает его, развевает ее волосы.
– Ты ведьма, ведьма! – шепчет Макс, но сон уже отступил, медленно возвращается ощущение реальности. Он жив. Черви не сожрали его мозг, его глаза.
– Прости меня, – шепчет Мэйдд. – Я просто испугалась, что ты бросишь меня. Пожалуйста, прости. Я не могу быть одна. Не могу. Не могу…
– Ты ведьма… – Макс поднимается с кровати. Горит ночник. В этом тусклом свете он видит слезы в глазах Мэйдд.
– Я не хотела напугать тебя. Не хотела причинить боль, – говорит она. Теперь слезы катятся у нее по щекам. – Я никогда не делала ничего подобного. Просто… Просто когда готов убить себя, все становится каким-то незначительным. Своя жизнь, чужие жизни…
– Ты чокнутая, – говорит Макс.
– Я знаю. – Мэйдд отворачивается, спешно говорит, что если Макс хочет, то может уехать. Она не станет его держать. И где-то среди этих слов постоянно всплывают извинения и страхи остаться одной, страхи, что это безумие никогда не закончится, никогда не закончатся ее сны. – Как бы я хотела забыть обо всем. Стать самой обыкновенной…
– Думаешь, я не хочу? – Макс закуривает, смотрит на Мэйдд. Заплаканная, растрепанная, сейчас она похожа на глупую девчонку, которую бросил ее возлюбленный. – Дать тебе сигарету? – спрашивает Макс, начиная чувствовать вину перед Мэйдд. Неужели он хотел сбежать лишь потому, что испугался всех этих дорогих отелей и кафе? – Прости меня, – говорит Макс.
– Простить? – Мэйдд поднимает на него свои заплаканные глаза. – Это ты должен простить меня, а не я тебя.
– Мы оба должны просить прощения. – Макс протягивает ей прикуренную сигарету. Она затягивается жадно, выпускает дым к потолку. Макс рассказывает ей свой сон.
– А мне сегодня ничего не снилось, – говорит Мэйдд. – Может быть, это потому, что ты рядом?
– Я не знаю. – Макс садится на кровать.
– Так ты не уйдешь? – спрашивает Мэйдд, не глядя ему в глаза.
– Только если пообещаешь, что больше не станешь принуждать меня что-либо делать.
– Я сама не знаю, как это вышло. Никогда прежде не делала ничего подобного.
– Так ты обещаешь?
– Конечно.
Теперь заглянуть друг другу в глаза. Сигареты почти истлели. Неловкая пауза. Весь мир какой-то неловкий – сидеть ночью на одной кровати бок о бок и молчать. Что-то определенно не так. Мэйдд тянется к тумбочке, чтобы раздавить свою сигарету в пепельнице. От нее пахнет свежестью холодной Нью-Йоркской ночи. Этой чужой, незнакомой ночи, в которой вдруг оказался Макс. Почему он не уехал? Почему он все еще здесь? Может быть, она снова забралась ему в голову и заставила его испытывать вину? Или же все проще? Она просто нравится ему, как женщина. Она возбуждает его. Понимание приходит как-то медленно. Вернее, не понимание – чувство, желание. И тут же новая неловкость. Нужно что-то сказать. Но что? Зачем?
– Я это… – Макс смотрит на подушки своей кровати.
– Да… – кивает Мэйдд.
– Надо, наверное, спать…
– Да…
Но спать никто не хочет. Страх трансформируется в желание. Прелюдии страстные, хаотичные. Затем новая неловкость – ожидание близости совсем непохоже на саму близость.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.