Драконье гнездо

Взгляд на вирт. Дрейвен уже одолел три лестницы. Его шаг убыстрился. Стал твёрже, как будто уиверн определился, куда именно надо идти.

Брендон вышел из коридора и некоторое время неуверенно оглядывался. Белая рубашонка и короткие штанишки на нём превращали его в какое-то сказочное существо, поэтому пока он с сомнением поворачивался вокруг себя, я невольно улыбалась, хоть и холодея от предстоящего. И не могла решить для себя: я отпустила их двоих — зачем? Почему я не сопротивляюсь тому, что однажды стало бы неизбежностью? Почему я так тороплю события? Потому что Брендон слишком рано был лишён того, что мог дать ему Дрейвен? И уиверн — тоже?

Брендон отвернулся от созерцания лифта в тот самый момент, когда снизу, на лестнице к площадке с лифтом, показался Дрейвен. Он дошёл до площадки, где стоял неподвижный малыш, и тоже замер. Стоя у входа в коридор, я вцепилась зубами в палец. Хотелось выбежать, схватить Брендона и обнять его изо всех сил: «Это мой сын! Только мой!»

Секунды застыли… Мой малыш склонил голову набок и медленно пошёл к уиверну. На последних шагах он протянул ручки к Дрейвену. «На!» — показалось, услышала я. Уиверн подхватил Брендона подмышки, всмотрелся в него, всё ещё молча тянущегося к нему, и прижал маленькое тельце к себе.

24

Он прижал к себе сына неловко, словно котёнка, ещё не понимая, как именно держать его. Но Брендон повозился и сам удобно устроился на бережных руках, обняв уиверна за шею. Я наблюдала, как Дрейвен напряжённо пытается не навредить сыну, и с трудом удерживалась на месте, чтобы не броситься к ним и не показать, как именно надо держать ребёнка. Кажется, уиверн понял, что мальчику комфортно, и застыл, не зная, что делать дальше. Я же по тому, как Брендон ткнулся лбом в плечо отца, сообразила, что малыш заснул. И нерешительно шагнула из коридора.

Но Дрейвен почуял меня раньше. Стоя ко мне полубоком и не видя меня, он застыл — в знакомой до ужаса позе: словно прислушивался, снова ослепнув!..

Меня замутило от впечатления, мгновенно вернувшего меня на Керу. Даже хуже: теперь, видя его с ребёнком на руках, я испугалась за Брендона. Что-то изнутри стучало мне в сознание: успокойся, ты на Уиверне! А видимое глазам твердило: будь настороже — ты на Кере!

Когда мокрые пальцы, стиснутые на рукояти ножа, свело от сильной судороги, я начала приходить в себя. Разлепила пальцы, опустила руку, встряхнула ею восстановить кровообращение, чуть не зашипев от боли. Бесшумно подошла к Дрейвену. Пригляделась к сыну. Присмотрелась к сумрачным серым глазам уиверна, взглянувшего на меня со странным высокомерием.

— Можешь разговаривать, но негромко — он спит и нас не слышит. Пойдём.

Мои колебания, куда вести Дрейвена, были недолгими. К нему — сына спать не положишь нормально. К нам — не хотелось бы, чтобы уиверн даже находился поблизости от комнат, но… Теперь он сына найдёт везде, куда бы тот ни направился. Кровь, которую они прочувствовали оба, позовёт. Так что… К нам, конечно. Никуда не денешься. Теперь он знает. Так что, отвернувшись от него, пошла впереди.

Едва войдя в комнату, отключила все следящие камеры в апартаментах. Дрейвен только покосился, но промолчал, хотя понял, что именно я сделала.

— Идём, — повторила я и повела его в спальню сына. Он молча шёл за мной. Оглядываясь, я видела, как он бросает короткие взгляды по сторонам, и лицо всё больше смягчается. У кровати Брендона я остановилась и откинула уголок одеяла. После чего вышла из спальни и села в кресло. Рядом было ещё одно. Со своего места я присматривала за тем, что делает уиверн. А тот положил малыша на постель, укрыл его и сел рядом.

Пару раз я вздрогнула от желания подойти и помочь ему уложить сына, но крепко вцеплялась в ручки кресла, останавливая себя. Прошло полчаса, прежде чем он вернулся. В кресло он не сел, а осел — тяжелым, хмурым зверем. Я примерно предполагала, что он скажет, и оказалась права.

— Почему ты сразу не сказала мне о… ребёнке?

— Монти сказал, что на тебя нельзя давить.

— И ты так бы и оставила это — моё мнение, что ты выходишь за меня замуж из-за наследства? — недовольно сказал он.

— Мне пока замуж никто не предлагал.

— Ты же понимаешь, что с появлением ребёнка всё изменилось.

— Брендон не десерт, которым можно подсластить пилюлю, — резко сказала я.

Он мягко встал — всё тот же тяжёлый, но пластичный зверь — и быстро прошёл в спальню. Я насторожённо наблюдала, как он склонился над кроватью, ненужно поправляя одеяло на сыне. По мелочам: по коротким, почти неосознанным движениям Дрейвена, по его глазам, то и дело устремляющимся на сына, — я понимала, что личные пространства этих двоих постепенно сближаются на таком уровне плотности, что теперь я уже начинаю испытывать отторжение — и одиночество. Правда, последнее не смущало: я готова стать при сыне телохранителем, если не матерью. И… Брендон пока нуждается во мне… Дьяволы, от одной мысли, что меня оттирают от сына, глаза вспыхивают теплом подступающих злых слёз, а рука снова возвращается к набедренным ножнам. И все мысли лишь о том, что зря отдала в оружейную свой видавший виды на Кере пулемёт.

— Перестань хвататься за нож, — сухо сказал Дрейвен, снова усаживаясь в кресло — оглядкой на спальню Брендона.

— Перестану — как только с завтрашнего дня снова буду носить вместо ножен кобуру, — ровно сказала я.

— Ты слишком бездарно строишь из себя крутую, — недовольно сказал он, наконец полностью оборачиваясь ко мне.

— Думай, как хочешь, — с горечью отозвалась я, пытаясь пристроить вздрагивающие руки на подлокотники кресла. — Тебе-то не пришлось испытать всего того, что испытала и помню я. А мне волей-неволей… Монти сказал, что на мне внушение Адэра было поверхностно, поэтому я помню и буду помнить всё, хотя внушение снято. Это с тобой Адэр постарался — влез в подсознание до такой степени глубоко, что сумел изменить даже твою личность. Ты говоришь — бездарно строишь… А я не строю. Я смотрю на тебя и вспоминаю зверя, который на меня накинулся. А потом оказывается, что никакого зверя не было. А был опытный любовник, для которого наслать на объект страсти небольшое внушение — это нормально, как подсыпать острой приправы к изысканному блюду. А потом вместо зверя я узнала Дрейвена, который рисковал жизнью ради каких-то жалких людишек, да ещё подверженных мутации… Он чувствовал, что я его ненавижу, но таскал меня за собой так, чтобы ни одна тварь до меня не дотронулась. Того Дрейвена, с Керы, я могла бы полюбить, потому что, как мне кажется, он начал что-то чувствовать ко мне. И полюбить за одну конкретную вещь. Знаешь, за что? За один-единственный поступок: когда он понял, что машинально внушает мне, он завязал себе глаза. Это было… Это было честно, благородно. А сейчас? Кто передо мной? Какой-то совершенно незнакомый уиверн, который с самого начала, придя в сознание, относится ко мне, как к привычно презренному человеку. Будь твоя воля, ты, наверное, немедленно отнял бы у меня сына… Ведь кто я такая в твоих глазах? Когда-то ты урывками приходил в себя на Кере, а однажды сразу сказал, что я не настоящий уиверн и даже не полукровка. Видимо, мой организм по-своему ассимилировал кровь даг Куианны. Я смогла родить уиверна, смогла приобрести некоторые особенности уиверна, но сама уиверном не стала. Хотя на Кере ты меня сразу начал чувствовать… Забрать Брендона. Но кому бы меня вынудили отдать сына? Которому из тех Дрейвенов? И как же мне, как ты говоришь, не строить крутую, если я боюсь явления первого Дрейвена, которого не существовало даже во внушении, но которого я столько лет ненавидела?

Мы сидели — глаза в глаза, и на этот раз своих я не отпускала. И смотрела, как постепенно его морщины углубляются, из-за чего лицо становится враждебно упрямым.

— Я не уйду отсюда, — негромко, но предупреждающе сказал Дрейвен. — Три года я был лишён… — Он споткнулся и оглянулся на спальню Брендона.

— А я!.. — теперь осеклась я, почувствовав, как зазвенел голос. Сглотнув и стараясь спокойно смотреть на обернувшегося уиверна, я продолжила негромко: — А я три года подряд, каждый день, видела, как надо мной склоняется озверевший уиверн и рвёт меня в клочья. Ты думаешь, это наведённое воспоминание так легко забыть?