Страница 66 из 78
Этот же вопрос применим и к вермахту, который, достигнув в годы войны численности 9 миллионов человек, стал «вооруженным народом». «Вермахт был принужден к повиновению режиму не только террором и запугиванием, он не был совращен на путь коллаборационизма махинациями меньшинства оппортунистов и национал‑социалистически мыслящих офицеров, он поддерживал режим не потому, что не осознавал настоящую сущность и настоящие цели национал‑социализма. Все эти объяснения покажутся нам недостаточными, как только мы поймем, что армия как учреждение была интегральной составной частью системы Третьего рейха, а не отделенной от нее структурой. В то же время она, как социальная организация, состояла из быстро возраставшего числа бывших штатских и вследствие этого отражала общественную жизнь в большей мере, чем прежде. Более, чем все его предшественники, вермахт был армией народа и добровольным инструментом государственного руководства», – пишет американский историк Омер Бартов.[389]
Другой американский ученый, Кристофер Браунинг, назвал свое исследование об убийцах из 101‑го полицейского батальона «Вполне нормальные мужчины». Тщательный анализ документов позволил ему сделать вывод о том, что исполнители преступных приказов были «среднестатистическими немцами» – гамбургскими рабочими и служащими, не прошедшими никакой специальной идеологической и психологической подготовки и превратившимися в палачей евреев и поляков только за неимением «лучших» исполнителей кровавого заказа германского фашизма.[390]
Одна из новейших гипотез, также появившаяся в США, объявляет всех немцев «добровольными исполнителями Гитлера», которые руководствовались «злонамеренным, демоническим, расово обоснованным антисемитизмом», направленным не просто на преследование, а на физическое уничтожение евреев.[391]
Большинство зарубежных историков сходятся на том, что нацистский режим высвободил криминальную и разрушительную энергию, вознаграждая честолюбие политически несамостоятельных граждан «орденами, должностями, звездами и галунами». Он пропагандировал вторичные добродетели – порядок, чистоту, прилежание, повиновение, пунктуальность, выполнение долга, которые использовались для уничтожения жизни, а не для ее сохранения. В них черпали свои силы те функционеры и технократы, которые использовали свои таланты и честолюбие, чтобы как можно лучше выполнить поставленную задачу, и не задумывались о ее нравственной стороне. В случае успеха их ожидали профессиональная карьера и выдающиеся позиции в дифференцированной властной иерархии Третьего рейха, связанные с благосклонностью фюрера. Во‑вторых, совершение массовых убийств облегчалось наличием двойной морали. В‑третьих, традиционный государственный аппарат был нацифицирован, коррумпирован и частично заменен конкурирующими партийными учреждениями и специальными уполномоченными. Каждый чиновник или партийный функционер хотел защитить и расширить свои компетенции за счет повиновения и перевыполнения любых задач. Далее, целенаправленный процесс обособления, лишения прав и изоляции евреев разрывал традиционную сеть их общественных, дружеских и семейных связей. Мало кто обладал гражданским мужеством для неповиновения в условиях постоянного страха перед репрессиями. «Окончательное решение» было раздроблено на множество отдельных акций, компетенций и шагов на различных административных уровнях. Многие исполнители Холокоста были убеждены в своем расовом превосходстве, другие не видели конечного результата своих действий или не хотели его видеть. К тому же для немцев были традиционными повиновение власти и дух подданства, а «окончательное решение» было государственной политикой. Повседневные заботы во время войны, боязнь за собственное существование и беспокойство о судьбе членов семьи в бомбоубежище или на фронте, общее отупение и огрубение из‑за военных событий, слухи, тайны, неполная информация и то, что убийства происходили «далеко на Востоке», отодвигали размышления о них далеко на задний план. Большинству немцев успехи Третьего рейха в первые годы войны позволяли не замечать его негативных сторон. Наконец, с 1943 года возрастал страх перед расплатой за сообщничество в преступлениях, крепла вера в месть «мирового еврейства».[392]
Несомненно, в геноциде евреев и других преступлениях вермахта виновно прежде всего военно‑политическое руководство Третьего рейха. Историки доказали наличие тесной причинно‑следственной связи между подготовкой плана «Барбаросса» как расовой и мировоззренческой войны и началом «физического окончательного решения». Гитлер идеологически обосновал массовое уничтожение, лично объявив войну «еврейско‑большевистскому врагу» во всемирном масштабе. Высшее военное командование Германии еще до начала войны разработало директивы, узаконившие физическое уничтожение еврейского населения. «Эти директивы выявляют высокую долю ответственности, причастности и участия руководства вермахта и сухопутных войск в этой войне на уничтожение. Оба командных штаба сотрудничали в разработке преступных приказов или разрабатывали их в собственной сфере компетенции», – пишет немецкий военный историк Герд Юбершер.[393]
После войны генерал‑майор ваффен‑СС Эрнст Роде показал под присягой, что руководство вермахта и командующие одобряли задачи и методы опергрупп, «так как они никогда не совершались на виду у фронта. Следовательно, то, что переданные СД пленные, евреи, агенты, комиссары предавались жестокой смерти как жертвы так называемых «акций чистки», является доказательством того, что эти экзекуции происходили с их согласия… Эти методы… часто обсуждались на совещаниях в ОКВ и ОКХ в моем присутствии. В таких случаях я всегда указывал на то, что было в сфере власти командующих группами армий протестовать против них. Я твердо убежден, что совместный энергичный протест всех фельдмаршалов вызвал бы изменение этих задач и методов».[394]
Почему же генералы и высшие офицеры вермахта, воспитанные на «старопрусских добродетелях», одобрили Холокост и обеспечили планам Гитлера поддержку многомиллионной армии?
Ответить на этот вопрос можно, только скрупулезно изучив имеющиеся источники, важное место среди которых занимают мемуары самих германских военачальников. Элиту германского военного командования составляли командиры соединений, способных выполнять самостоятельные боевые задачи, – дивизий, корпусов, армий, групп армий. Автор изучал главным образом изданные в 1949–1956 гг. мемуары тех генералов, которые командовали крупными соединениями или занимали важные посты в руководстве вермахта: Хайнца Гудериана, Эриха фон Манштейна, Ганса Фриснера и других. Они лично не убивали, не брали противника в плен, не получали ранений и в меньшей мере, чем нижестоящие офицеры и солдаты, испытывали страх смерти. Эти генералы планировали войну, управляли ею и наблюдали за ней. В период подготовки мемуаров им было по 60–70 лет, что‑то они успели полностью или частично забыть, что‑то было добавлено, придумано, о многом они преднамеренно умолчали, сознательно или подсознательно включив психологические защитные механизмы. Генерал‑полковник Гудериан, к примеру, назвал свою книгу «Воспоминания солдата», а генерал‑фельдмаршал фон Манштейн характеризует свои мемуары как «записки солдата», сознательно отказываясь «от рассмотрения в них политических проблем и событий, которые не связаны непосредственно с военными действиями». Разумеется, о своем приказе от 20 ноября 1941 года он не вспоминает. Зарубежные ученые полагают, что такое отделение военных функций от политических и представляет собой защитный механизм, снимающий «неудобные» вопросы о легитимности и мотивах действий.[395]
Среди «неудобных» для германских военачальников тем – не только жестокое обращение с военнопленными, противоправные действия по отношению к политическим комиссарам РККА, грабеж мирного населения, казни заложников, принудительные работы, но и судьба евреев в оккупированных странах. Однако современные исследователи уверены: не только для генералов, но и для солдат возможность остаться в неведении относительно судьбы евреев была лишь теоретической. На практике военнослужащих привлекали для создания гетто, оцеплений при казнях и для проведения расстрелов, они участвовали в селекции в лагерях военнопленных, сжигали деревни в рамках партизанской войны и расстреливали местных жителей. Видимо, поэтому не всем гитлеровским генералам удалось полностью избежать обращения к этой проблематике. Так, Гудериан, рассуждая о героическом сопротивлении оккупантам Красной Армии и советского населения, пишет, что «одной из причин этого являлось неуважение других рас и народов. Ведь еще до войны оно проявлялось в Германии в роковой близорукости и безответственной жестокости при обращении с евреями. Теперь эта ошибка принимала худшие формы. Если уж говорить о том, что погубило дело национал‑социализма и вообще Германию, то это – расовое сумасбродство».[396]