Страница 55 из 78
20 октября 1941 года генеральный комиссар в Риге д‑р Отто‑Генрих Дрехслер доложил Лозе о проведении вермахтом и полицией безопасности «самых необходимых и неотложных мероприятий»: регистрации евреев, их обозначении желтой звездой, запрете на пользование общественным транспортом и пребывание в общественных местах. Для всех работоспособных евреев и евреек была введена трудовая повинность, был создан еврейский совет, проведены предварительные работы по созданию гетто в округе Московского предместья. Одновременно биржа труда изыскивала возможность замены евреев, работающих на вермахт. «По возможности евреи в вермахте должны быть заняты только там, где латвийская рабочая сила а) не может быть использована и б) отсутствует», – говорилось в сообщении.[301]
В это время с мнением гражданской администрации были солидарны и многие военные. В конце октября 1941 года командир 707‑й охранной дивизии фон Бехтольсхайм и начальник его штаба подполковник Фриц‑Ведиг фон дер Остен предложили генерал‑майору Нагелю, прибывшему в Минск с инспекцией от военно‑экономического отдела, «в целях умиротворения территории» заменить всех евреев рабочими‑специалистами из числа военнопленных и убеждали его в том, что «действенным средством было бы освобождение Белой Рутении от евреев и поляков, а также частичное распределение земли… В России они имеют дело с преступниками самого худшего пошиба… В качестве инструкции могут быть использованы только Карл Май или Эдгар Уоллес».[302]
Но очевидно, что эксплуатация евреев комендатурами и воинскими частями осенью 1941 года приобрела очень широкие масштабы, так как 17 ноября оперативный штаб ОКВ запретил любое использование евреев на Востоке, кроме труда в составе специальных рабочих колонн.[303]
Например, в Минске немецкие и белорусские евреи работали в строительных фирмах Тревица, в универмаге «Тролль и компания» (100 занятых в 1944 году), на фабрике производства приборов для люфтваффе и радиоприборов (200 человек), на других производствах, в лазаретах (300–350 немецких евреев), в солдатских домах, госпитале СС и казармах в качестве вспомогательных рабочих, на складе материалов люфтваффе, в мастерской по ремонту танков, в автопарке сухопутных войск (200 человек), многие трудились в организации Тодта и т. д..[304]
Десятки мужчин и женщин еврейской национальности в Риге трудились в мостостроительном отряде генерал‑майора Вальтера Брунса, который отвечал за ремонт мостов в тылах группы армий «Север». Когда в декабре 1941 года до Брунса дошли слухи о предстоящем расстреле еврейских женщин, он пытался защитить «своих» евреек и, поскольку его попытка не имела успеха, направил на место расстрела двух офицеров, чтобы они представили ему письменный доклад. «Женщины были выведены, и оба офицера подошли туда, когда очередь примерно 1500 метров длиной стояла в одном лесочке. В двух местах очереди у женщин отбирали их вещи, очередь двигалась к лесу постепенно. В лесу в трех рвах происходил расстрел. Оба офицера подошли, когда рвы были заполнены уже примерно на метр. Экзекуция проводилась людьми в униформе СС. Шесть автоматчиков у каждого рва сменялись ежечасно». Брунс передал доклад в ОКХ, думая, что там об этом не слышали. Жертвами расстрелов в Риге стали 30–40 тысяч женщин и детей.[305]
Часто евреи в имперском комиссариате Остланд работали вне гетто, например на строившихся вермахтом аэродромах вблизи Каунаса, что давало возможность для контрабанды, установления контактов с внешним миром, повышало возможность побега, но одновременно было сопряжено и со значительным риском. Многие военнослужащие – офицеры, унтер‑офицеры, солдаты, гражданские служащие вермахта – появлялись в гетто на экскурсиях, совершали с евреями сделки и давали им заказы на изготовление тех или иных предметов. Об этом свидетельствуют памятки и приказы, издававшиеся в сентябре 1941 года местным комендантом Минска фон дер Марвицем, в июле 1942 года – его преемником Шперлингом.[306]
С конца января 1942 года работающим на вермахт евреям было запрещено оставаться ночевать вне гетто, и даже внутри еврейского жилого района работодатель мог содержать «своих» евреев не вместе с их семьями, а в составе рабочей команды. С сентября рабочие команды следовали из гетто к месту работы и обратно под конвоем, причем конвойные не могли входить в гетто, принимая и сдавая евреев у ворот. Доставка обитателей гетто к месту работы на транспорте разрешалась только в исключительных случаях, на рабочем месте евреи должны были носить желтую звезду не только на верхней, но и на рабочей одежде. Потребность в рабочей силе заставила Бамберга разрешить ночевки евреев прямо на рабочем месте, однако о каждом таком случае следовало немедленно сообщать по телефону в комендатуру гетто. Наконец, местный комендант Риги предписывал с максимальной отдачей использовать рабский труд обитателей гетто: «Евреев во время работы следует строго контролировать. Не надо считать, что евреи – дешевая рабочая сила, полная нагрузка которой не является необходимой. Я встречал на рабочих местах евреев, читающих книги и газеты. Если это повторится, я буду привлекать к ответственности надзирателей. Противодействие настоящим постановлениям влечет за собой отзыв еврейской рабочей силы. Кроме того, я оставляю за собой право привлечь виновных к ответственности». Аналогичные приказы были отданы и местным комендантом Минска.[307]
Письма военных чиновников из Барановичей показывают условия жизни и настроение работавших на германскую армию евреев. В апреле 1942 года инспектор сухопутных войск писал домой, что «евреи, в том числе женщины и девушки, могут выходить из гетто на работы только в колоннах, сопровождаемые литовской полицией. Их толпами расстреливают, так как хотят, чтобы они исчезли, и упрекают их в том, что они делают общее дело с партизанами». Через несколько дней он рассказал, что работающие в конюшне евреи «время от времени спрашивают, будут ли они позднее расстреляны». Неизвестно, что отвечал им инспектор, но он хорошо знал, что по приказу бургомистра из 8 тысяч евреев в Барановичах было расстреляно 2007 человек, в том числе женщины и дети. В сентябре другой чиновник по секрету сообщал своим домашним, будто «акция против евреев» произвела на него столь тягостное впечатление, что он не в силах описать ее в деталях.[308]
Советские евреи не только стали объектом беспощадной эксплуатации, но и подверглись со стороны вермахта бессовестному ограблению. Массовое мародерство немецких военнослужащих наказывалось командованием, но солдатам разрешалось участвовать в официальных реквизициях. Так, 44‑я пехотная дивизия, укомплектованная в основном австрийцами, в октябре 1941 года «ариизировала» носки, чулки и ткань для портянок. В докладе интендантского отдела дивизии говорилось, что «чувствительная нехватка носков особенно вредит маневренности войск». Поэтому «еврейскому населению… было дано задание поставить все имеющиеся в его распоряжении носки и пригодную для применения на портянки ткань в местную комендатуру. Правда, успех акции был небольшим: запасы, которые большей частью были в руках евреев, еще до оккупации города немецкими частями были вычищены русскими. Все же один пехотный полк удалось экипировать материалом для портянок».[309]
Когда поздней осенью 1941 года положение с продовольственным и вещевым снабжением войск значительно ухудшилось, показатели «злоупотреблений» солдат стали стремительно возрастать. Примером является запись 13 ноября 1941 года второго адъютанта LV армейского корпуса, ответственного за унтер‑офицеров и рядовой состав: «Ко второму адъютанту поступают первые сообщения о злоупотреблениях войск: с одного еврея было «снято» меховое пальто; когда русский бургомистр был «при исполнении», солдаты ограбили его квартиру; одну русскую заперли в подвале, и там шесть солдат по очереди изнасиловали ее». 6 декабря этим же офицером была сделана новая запись: «Ежедневно приходили груды сообщений: мародерство солдат у гражданского населения, изъятие продуктов питания, неправомерные «конфискации» вещей, изнасилования женщин… Командующий генерал приказал преследовать эти происшествия не в судебном, а в дисциплинарном порядке».[310]