Страница 56 из 111
В паровозоремонтных мастерских станции Пенза‑Ш под руководством инженеров Н.К. Безрукова, Б.А. Строкова и И.Ф. Костычева рабочие построили бронепоезд «Смерть фашизму», сражавшийся с немцами под Воронежем на линии Россошь – Лиски. Получив повреждения, он был возвращен чиниться в депо станции Пенза‑I и после ремонта вновь убыл на фронт, где и погиб под бомбами немецких самолетов ввиду слабости его ПВО, состоявшей всего лишь из двух спаренных пулеметов ДА‑2.
В многочисленных лагерях вокруг города готовили пополнение для фронта, но в целом войск на территории области было немного, а в самом городе располагался всего один 97‑й отдельный батальон ВНОС, укомплектованный в основном девушками и имевший не более десятка приданных ему 37‑мм зенитных орудий. Немецкие самолеты над Пензой летали, но так ни разу ее и не бомбили, хотя каждый раз зенитчики по ним открывали огонь. Кто‑то из жителей даже пустил слух, что кто‑то из верхушки фашистского рейха имеет в
Пензе дальних родственников и потому существует приказ о том, чтобы ее не бомбить!
Однако все изменилось в 20‑х числах июня 1942 года. Совинформбюро сообщило, что немецкие войска захватили Арзамас, Горький и теперь поворачивают на юг. А там, на юге, уже были потеряны Воронеж, Лиски и шли бои у станции Поворино. Одновременно сообщалось, что немцы вошли в Мичуринск и что советские войска, чтобы не допустить их окружения и в целях «спрямления линии фронта форсированным маршем отходят к Тамбову». В городе сразу же оказалась куча беженцев из близлежащих городов, и все они стремились пробиться за Волгу в Куйбышев и Саратов, а то, убежденно говорили они, «немец и сюда скоро придет».
Было известно, что в городе находится нарком минометного вооружения П И. Паршин и что в обкоме партии идут непрерывные заседания, однако что там решают, населению не сообщалось. Зато всех свободных от работы жителей города позвали рыть окопы и устанавливать противотанковые заграждения. Временно мобилизованными объявлялись артисты и писатели, а также члены их семей, художники и сотрудники всевозможных печатных изданий, пропагандисты‑агитаторы, а также все школьники с 14 лет. Каждый должен был прибыть со своей лопатой или киркой, а тем, у кого данный инвентарь почему‑то отсутствовал, вручались носилки и тачки.
23 июня две самые северные армии группы «Юг» – 6‑я полевая армия и 1‑я танковая – начали совместное наступление в направлении на юго‑восток. При этом танки Клейста должны были идти к Поворино и Балашеву, а Манштейн – наступать на юг и двигаться по левому берегу Дона в направлении на Сталинград.
В тот же день деревня Немчиновка Колышлейского района подверглась первому удару немецкой авиации с воздуха. Вначале немчиновская молодежь, отдыхавшая после трудового дня на завалинках возле своих домов и на скамейках колхозного сада, услышала гудение приближающегося с запада самолета. Приблизившись к деревне, боевая машина начала облет местности. Среди наблюдавших за маневрами самолета началась паника, послышались тревожные выкрики.
Молодой фронтовик Кузьма Сиротин, демобилизованный из действующей армии из‑за тяжелого ранения, сразу сообразил, что будет бомбежка. Имея фронтовой опыт, он криком оповестил об этом всех присутствующих и предложил разбегаться по саду по 2–3 человека.
Когда самолет пошел на третий круг, грянул первый бомбовый взрыв…
Всего было сброшено, как утверждали очевидцы, 11 бомб. После чего самолет взял курс на юго‑запад.
Взрывами были частично разрушены три дома. Осколки бомб изрешетили деревянные стены, были повреждены оконные рамы, разрушена кровля. Однако никто из жителей, по счастью, не пострадал.
До утра в Немчиновке царила суматоха – некоторые из сельчан даже стали укладывать свои пожитки, чтобы покинуть деревню.
Только с приездом на следующий день в Немчинов‑ку военных и представителей районного руководства паника поутихла. На сельском сходе было объявлено о необходимости светомаскировки на окнах домов, рытья бомбоубежищ. Народ был так напуган, что долгое время еще по ночам многие укладывались спать на улице, возле домов, – ждали очередного налета. Однако опасения оказались напрасными, бомбежек больше не было…
Что же касается дежурившей в тот день девушки из 97‑го отдельного батальона ВНОС, то за несвоевременное оповещение о прорыве немецкого самолета сквозь линию наблюдения суд военного трибунала приговорил ее к расстрелу, и уже на следующий день приговор был приведен в исполнение расстрельной командой Пензенского тюремного замка, а попросту – городской тюрьмы, доставшейся городу еще от времен самодержавия, а «замком» прозывавшейся за свою своеобразную и довольно‑таки вычурную архитектуру.
Впрочем, новых налетов все же не последовало, но каждый чувствовал, что это не более чем забота будущего хозяина о том, чтобы не портить свое же имущество, поскольку наступление немцев на город развивалось стремительно.
Вечером того же дня два инженера, Виктор Иванович Шелест и Зиновий Львович Березкин, встретились на квартире у последнего в одном из домов по улице ИТР (Инженерно‑технических работников), где в основном как раз и проживала техническая элита пензенских заводов.
– Чего звал‑то? – спросил Шелест Березкина, когда тот пришел к нему уже совсем затемно. – Нельзя было на работе поговорить…
– Да можно! – сконфузился хозяин. – Понятно, что и ты устал, да и я тоже. Но на работе ведь всякие люди есть. Начнутся расспросы – что, да как, да почему, а мне хотелось бы прежде всего с тобой посоветоваться. Дело в том, что я тут кое‑что хочу предложить – ну ты помнишь, у нас было объявлено о необходимости всячески развивать изобретательскую работу, а лезть в глаза начальству мне что‑то не хочется. Я же ведь, пусть и давно, но был под арестом и как раз из‑за этого самого изобретательства. Опять какая‑нибудь сволочь напишет, что я «подрываю оборонное могущество Родины». Сам знаешь! Евреев у нас не больно любят, в том числе и у нас, на нашем заводе…
– А умных людей жалуют еще меньше, – заметил в тон ему Шелест, который дружил с Березкиным с самого момента его появления в Пензе и, несмотря ни на что, ему доверял. – Ну что там у тебя?
– Да вот, смотри – целый ряд разработок и все на базе нашей выпускаемой продукции. Вот наш теперешний 82‑мм реактивный снаряд весом 8 кг и с массой боевой части 5,4 кг. Дальность полета 5500 м, приличная зона разлета осколков, однако по конструкции он на редкость примитивен, а главное – требует громоздких пусковых установок для запуска. По сути дела, это реактивная оперенная стрела, и вот от этого‑то самого оперения мне бы и хотелось отказаться. Берем этот же самый снаряд, по всей его поверхности делаем насечку, как на рубашке осколочной гранаты, однако заряд взрывчатки располагаем у него внутри по всей длине корпуса в такой же насеченной трубке, а пороховой заряд двигателя у них между стенками. Дальше – больше! Сзади вставляем заглушку с шестью косорасположен‑ными отверстиями для выхода газов, и все! Снаряд готов! Теперь его можно будет запускать не с балочных направляющих, а из гладких коротких труб, что и удобнее во всех отношениях, и положительно скажется на точности стрельбы, так как снаряд этот из‑за косых сопел будет в полете вращаться, а это значит, что сработает гироскопический эффект…
– Не выйдет! – сразу же перебил его Шелест. – Во‑первых, понадобится сильный импульс тяги, чтобы раскрутить этот твой снаряд в трубе, а для этого круглые шашки для ракетного двигателя, как у нас, не годятся. А во‑вторых, внутренняя труба с зарядом тут же раскалится, и… бах! Твой снаряд разорвется в воздухе!
– Ты, видно, совсем меня за дурака держишь, – рассмеялся Зиновий Львович. – Тут все продумано. Понятно, что стенки снаряда раскалятся докрасна, но это, кстати, как раз и хорошо. Помнишь, нам рассказывали, что наши снаряды обладают еще и хорошим зажигательным действием, так как при взрыве от них летят не только раскаленные осколки, но и куски несгоревшего ракетного топлива? Так вот у нас вся оболочка снаряда будет раскалена так, что фрицам мало не покажется, и несгоревшее топливо там тоже будет, а вот внутренняя трубка с зарядом останется вполне целой. У меня она вся оборачивается асбестом, а асбест, как ты сам знаешь, прекрасный теплоизолятор.