Если бы Гитлер взял Москву

Правда, 19 и 20 июня Петр почти ни минуты не спал и не ел, так как полевые кухни, что им подвезли, были настолько густо замазаны технической смазкой, что их отмывали от нее целых два дня. Несмотря на то что должность ему назначили в общем‑то канцелярскую – работать с документами прибывающего пополнения, все бумаги пришлось оставить на потом, а пока помогать всем, кому только можно. Непрерывно подъезжали грузовики, доставлявшие со складов новое оружие и боеприпасы – пулеметы Дегтярева ДС‑39, винтовки СВТ‑40, пулеметные ленты и патроны, а к 21 июня в его часть стало подходить пополнение – приписники из ближайших городов и сел. Всех их нужно было обмундировать, вооружить, накормить, развести по ротам и отделениям, проверить прибывших по нескольким спискам. В конце дня удалось, наконец, опробовать новые походные кухни и сварить в них пшенную кашу и вскипятить чай. Люди все очень устали и после ужина отправились спать. На противоположном берегу было тихо. В наших окопах кроме дежурных наблюдателей и телефонистов все спали: солдаты, не раздеваясь и не разуваясь, улеглись прямо на брустверах окопов. Тут‑то бы заснуть и ему, однако, к счастью для Петра, как это он сообразил уже после этого, его вызвал к себе командир части и предложил съездить в город и отвезти туда какие‑то очень важные документы, доставка которых ну никак не могла подождать до утра. Одновременно ему было разрешено задержаться там на весь следующий день, 22 июня, который многие офицеры предполагали использовать для того, чтобы навестить свои семьи. У самого Петра семьи пока еще не было, однако нужно же было и ему хотя бы устроиться в офицерском общежитии, распаковать вещи, да и вообще – хотя бы немного отдохнуть от всех этих дней напряженного труда…

Проснулся он от грохота и какое‑то время не мог даже понять, что это вокруг него происходит. Наскоро одевшись, он успел еще выбежать во двор, как в корпус его общежития ударила фугасная бомба и разнесла все строение в кирпичную пыль. Каким‑то чудом его не убило и даже не ранило, хотя и сильно приложило о землю ударной волной, и Петр Скворцовский бросился выполнять свои военные обязанности. Штаба он не нашел: там все было разбомблено и горело. Грузовики, что стояли на площади перед штабом, тоже горели, а вокруг бегали люди, причем никто из них ничего не знал.

Низко‑низко над головой, гудя винтами, прошел еще один самолет и сбросил бомбу вроде бы прямо ему на голову, однако она взорвалась от Петра метрах в пятидесяти. На крыльях он увидел немецкие кресты, а на хвосте фашистскую свастику и с удивлением подумал: «Неужели немцы?» Когда, наконец, вокруг него хотя бы что‑то немного прояснилось, он услышал, как какой‑то капитан приказывает всем бойцам с оружием в руках выступить в сторону границы, а так как средства транспорта выведены из строя, то двигаться пешим порядком. Неподалеку стояло несколько человек совершенно растерянного вида, и тогда он, Петр, принял над ними командование и впереди всех побежал по дороге к позициям своей части. В той стороне над лесом стояло сплошное облако черного дыма, и именно в ту сторону один за другим улетали из неба над городом самолеты с крестами. Ошибки быть не могло: это была либо провокация, либо военное нападение со стороны фашистской Германии, и нужно было немедленно его отбивать!

На дороге он подобрал брошенную кем‑то винтовку СВТ и побежал вперед, даже не позаботившись проверить в ней патроны. Поскольку самолеты все еще продолжали летать, причем некоторые из них спускались совсем низко и стреляли по ним из пулеметов, лейтенант Скворцовский приказал рассредоточиться и идти через поля цепью, оставляя дорогу справа от себя. Они не успели пройти так и половину пути, как впереди послышалось гудение моторов и перед ними показались вражеские танки, двигавшиеся прямо через пшеницу. Приглядевшись, он опознал по силуэтам легкие танки T‑II, но его удивила та скорость, с которой они приближались. На некоторых из них замелькали желтые вспышки пулеметных выстрелов. Кого‑то убили, кого‑то ранили, кто‑то успел присесть, так что его не стало видно, как в ту же минуту танки оказались среди них.

Перед лицом лейтенанта Скворцовского мелькнули серые башни с белыми крестами, пахнуло бензиновой гарью, оглушило лязгом перемалывавшихся гусениц, и… вот уже вокруг опять все стало тихо, а танки гудят где‑то далеко у тебя в тылу. От неожиданности и он сам, и все его бойцы встали как вкопанные и словно по команде обернулись назад, а затем посмотрели вперед, где над лесом все еще стлался густой черный дым и слышались орудийные выстрелы. «И чего это мы туда пойдем? Ихние танки вон позади нас теперь, – заметил один из бойцов и настороженно посмотрел на молодого лейтенанта: – Назад надо, а то, поди, окружат, если еще не окружили». «Какой там назад?! Вперед, на заставу! – закричал тут же Петр и передернул затвор у своей СВТ. – Как можно так вообще говорить? Прорвавшиеся танки противника будут позади нас непременно уничтожены, а нам надо помочь нашим товарищам, занимающим передовой рубеж обороны. А потом к нам подойдут войска второго эшелона, и мы погоним их до самого Берлина! Они еще кровавыми слезами заплачут за то, что вот так, по‑хамски, нарушили мирный договор…»

В ту же минуту он и увидел первых немцев, также цепью идущих на них со стороны леса. Шли быстро, достаточно редкой цепочкой, с винтовками в руках. И было их много, во всяком случае, больше, чем бойцов у него под началом, и нельзя было от них ни спрятаться, ни убежать, а нужно было сию же минуту начать с ними сражаться. «По немецким гадам, огонь!» – скомандовал Петр и, вскинув винтовку к плечу, сделал по ним первый выстрел, за ним второй, третий, четвертый. Начали стрелять и другие бойцы, и несколько серых фигурок упало. Зато другие, не отвечая на огонь, побежали прямо к ним и побежали очень быстро, выставив вперед свои винтовки с кинжальными штыками, и солнце заблестело на их острозаточенных клинках. Первого немца, что добежал до Петра, он сбил на землю выстрелом в упор и как‑то даже обрадовался, увидев, что тот не просто упал и затих, а еще и корчится от боли, зажимая руками рану на животе.

Но тут на него наскочил второй немец, и он опять попытался его застрелить. Однако на этот раз затвор всего лишь щелкнул, так как у винтовки закончились патроны. Петр, глядя своему врагу прямо в глаза под срез его каски, сделал ружейный прием и только после этого запоздало сообразил, что на винтовке у него нет штыка! Немец легко парировал этот выпад и тут же, видимо, заметив оплошность советского офицера, как‑то очень обидно и нехорошо улыбнулся и тоже сделал ружейный прием, целясь Петру штыком прямо в живот. Тот увернулся, но затем почему‑то бросил свою винтовку и схватился за ствол винтовки своего врага прямо позади ее клинкового штыка. Он начал толкать ее от себя, а немец толкал ее к нему, и вот тут‑то Петр и почувствовал, что этот противный гад‑немец почему‑то его сильнее! Более того, он был еще и увереннее в себе. И хотя вид у немца был не слишком‑то уж и боевой – красное, обгоревшее на солнце лицо с белесыми бровями, засученные до локтя рукава, а руки худые и с рыжими волосами, – Петр почувствовал, что вот сейчас, сию же минуту этот немец его убьет! И хотя он изо всех сил продолжал цепляться за немецкую винтовку, они оба уже поняли, кто выйдет победителем из этой схватки.

Позади со стороны дороги вдруг неожиданно донеслись какие‑то крики, топот многих ног, и совсем рядом от Петра верхом на лошади вдруг оказался их дивизионный командир. Медленно, словно в кино, он потянул из ножен свою шашку – «быстрее, быстрее, быстрее!» – забилось в сознании у Петра, едва только он это увидел, – и со всего размаху ударил блеснувшим клинком немца прямо по плечу. В лицо Петра брызнуло чем‑то мокрым, и в ту же секунду винтовка оказалась у него в руках, а немец как стоял перед ним, так и упал, схватившись другой рукой за разрубленное предплечье. «Не дрейфить! – услышал он с высоты голос своего спасителя. – За Родину! За Сталина!» – и бросился бежать вслед за ним вместе с подошедшей к ним на помощь большой группой невесть откуда взявшихся красноармейцев.