Цвет любви

— Эй! — Я высвобождаю руку. — Нет! Нет! — кричу я вслед блондину, который даже остановился. Но Джонатан Хантингтон машет ему рукой. А затем я чувствую на своей спине его руку, решительно толкающую меня вперед.

— Мой ассистент просто хотел помочь вам с багажом, — объявляет он и снова смотрит на меня так, будто я не совсем в своем уме. Но, может быть, он и прав.

— Я не могу ехать с вами, — говорю я и останавливаюсь.

Это ведь логично, он должен понять. У него с этим японцем какие-то невероятно важные переговоры, по крайней мере, я исхожу из этого, в противном случае он не прилетел бы из Токио, и я буду только мешать. Кроме того — не нравится мне этот приказной тон. И я не хочу, чтобы у меня отнимали мой багаж.

— Пожалуйста, вы не могли бы сказать этому мужчине — вы не могли бы сказать своему ассистенту, чтобы он вернул мой чемодан? Мне действительно пора на метро, иначе я опоздаю.

Уголки его губ поднимаются, поскольку все это, очевидно, забавляет его, и я снова замечаю, что у него отколот кусочек зуба. Почему у других это недостаток, а у него — невероятно привлекательная деталь? Дыхание мое снова сбивается.

— Опоздаете на встречу со мной? — переспрашивает он, и его слова звучат по-настоящему насмешливо. Я снова могу дышать. Упрямо выпячиваю подбородок.

— Нет. Опоздаю на встречу у вас в офисе. — Его улыбка внезапно приводит меня в ярость. Мое дыхание снова работает как часы. — Я не думаю, что есть смысл продолжать вам мешать. У вас важный разговор, а я буду чувствовать себя неловко, если после случившегося недоразумения буду надоедать вам. — Тут мне приходит в голову, что вообще-то он поступил очень мило, поддержав меня. — Кстати, спасибо.

— За что спасибо?

О нет! Грейс, черт возьми, подумай хорошенько, прежде чем что-либо говорить.

— Вы же понимаете. Вы могли бы вести себя и не так приветливо.

— И почему же вы отказываетесь, когда я приветливо предлагаю подвезти вас?

— Я… — Может быть, он хочет меня запутать? Если да, то ему это отлично удалось. — Я ведь не хочу опоздать, — почти в отчаянии произношу я.

— Так поедемте со мной. На машине будет быстрее, чем на метро.

Я по-прежнему упираюсь, несмотря на то что не могу по-настоящему противиться его большой теплой ладони, лежащей у меня на спине, и иду дальше.

— Но ваш друг, то есть ваш деловой партнер… Вам ведь есть что обсудить.

— Он ничего не имеет против того, чтобы вы поехали с нами, уж поверьте мне. — То, каким тоном он произносит эту фразу, смущает меня. В его голосе слышится сарказм и какой-то оттенок, от которого у меня по спине бегут мурашки. Но я слишком растеряна, чтобы продолжать размышлять над этим, поскольку к этому моменту мы как раз вернулись к остальным.

— Мисс Лоусон поедет с нами, — объявляет Джонатан Хантингтон, как будто это и без того не очевидно, раз он притащил меня, а его ассистент — мой чемодан. Голос у него довольный. И неудивительно. Наверное, он всегда получает то, что хочет.

Японцы кивают в своей азиатской манере, но несколько отрывисто, в то время как Стивен и темноволосый с любопытством, но без лишней настойчивости разглядывают меня, примерно так, как смотрят на автомобильную аварию, проезжая мимо. Но ведь я и есть непредвиденная авария.

В молчании мы трогаемся с места.

Джонатан и высокий японец идут за мной, и мне кажется, что я спиной чувствую их взгляды. Они негромко разговаривают — по-японски. Может быть, поэтому они берут меня с собой — я ведь все равно ничего не пойму.

На миг я теряюсь. Неужели я совсем спятила, осмелившись попытаться не принять это предложение? Я хочу сказать, что ведь на ближайшие три месяца Джонатан Хантингтон станет моим боссом, а мне не пришло в голову ничего лучшего, кроме как сначала навязаться ему, а затем начать жеманничать, как будто мне что-то от него нужно. «Успокойся, Грейс, — напоминаю я себе. — Ты только что доказала, что ты — скорее везучая, чем умная девушка. Вот и пользуйся этим».

В автомобиле — довольно длинном лимузине с двумя расположенными друг напротив друга кожаными сиденьями в задней части — мои сомнения возвращаются, и я снова решаю, что совершила огромную ошибку, когда не пошла на метро.

Я сижу лицом по ходу движения, на одном сиденье с Джонатаном Хантингтоном и темноволосым мужчиной, в то время как главный японец делит противоположное с одним из своих ассистентов. Второй занял место рядом с высоченным Стивеном, который ведет автомобиль. Японский ассистент, сидящий сзади, держит на коленях свой портфель, а темноволосый разговаривает по телефону и рассылает сообщения со своего мобильного, вполуха прислушиваясь к беседе босса. Джонатан Хантингтон и Юуто Нагако — так его зовут, я вспомнила, — оба сидят, небрежно откинувшись на спинки сидений и разговаривают, все еще по-японски. Я понятия не имею, сколько лет может быть японцу, потому что лицо у него по-азиатски гладкое, но поскольку виски его уже поседели, я решаю, что он по меньшей мере лет на десять старше Джонатана.

Поддерживая беседу, Юуто Нагако по-прежнему глядит на меня своим тревожащим взглядом, от которого мне становится не по себе, и иногда мне даже кажется, что речь идет обо мне. Но это столь же абсурдно, как и вся ситуация.

Не помню, когда я в последний раз чувствовала себя настолько некомфортно. Настолько не на своем месте. Я никогда не сидела в столь дорогом автомобиле, и одного этого было бы довольно — не считая совершенно непривычного для меня левостороннего движения, — чтобы сбить меня с толку. Но я настолько поглощена ощущением собственной незначительности среди этих высоких незнакомых мужчин, что мне даже некогда толком восхититься тем, что меня окружает. Мне знаком только Джонатан Хантингтон, но и то лишь потому, что мы с сестрой провели много времени, рассматривая его фотографию, так что расслабленной я себя не чувствую. Все это уже просто чересчур.

Но хуже всего то, что я сижу рядом с ним, что я могу чувствовать его запах. И, в отличие от мужчины из самолета, он меня не отталкивает. Нет, от него пахнет хорошо, каким-то очень приятным лосьоном после бритья. Я ловлю себя на том, что стараюсь дышать глубоко, чтобы вдохнуть побольше этого аромата. Может быть, это вовсе и не лосьон после бритья. Может быть, он сам так пахнет. Что бы это ни было, оно ударяет мне в голову. Что уж совсем нехорошо, ведь из-за этого я еще сильнее зацикливаюсь на нем и еще хуже справляюсь с собственной нервозностью.

Я неловко вцепляюсь в сиденье, молясь о том, чтобы мы как можно скорее оказались на месте. Потому что каждый раз, когда большой автомобиль делает поворот, меня прижимает к Джонатану Хантингтону. По крайней мере так было бы, если бы я всеми силами не противилась этому. Сиденья очень мягкие, и для двоих людей места должно быть очень много. Но мы устроились на этом сиденье втроем, и из-за широкого углубления в нем и законов притяжения я то и дело оказываюсь в опасной близости к Джонатану. Ничего не могу поделать. Я сижу, сжавшись в комок, и таращусь в окно, надеясь, что никто меня не заметит.

Пока Джонатан Хантингтон вдруг не кладет руку на спинку сиденья за моей спиной. Его широкое плечо освобождает пространство для меня. Но оно в то же время было и стопором, где максимально соприкасались наши тела, когда мне не удавалось удержаться на месте. А теперь там нет ничего, и на следующем повороте вправо, который автомобиль делает через секунду, я скатываюсь к нему. По-настоящему. Полный физический контакт. Мы оказываемся вплотную друг к другу внезапно, и поскольку, падая, я инстинктивно пыталась за что-нибудь уцепиться, моя рука еще и оказывается у него на груди, и я чувствую, что он приобнял меня и сжимает мое плечо. Возможно, просто машинально, чтобы поддержать меня.

На секунду мир застывает. Я чувствую тепло его тела и то, как он замирает под моей рукой. Его взгляд скользит от моего лица к вырезу блузки и обратно. Я опускаю глаза и вижу, что блузка сильно съехала и открывает приличную часть моей груди. Когда я снова поднимаю на него взгляд, он не улыбается и глаза его темнеют. Я забываю, что нужно дышать, и просто смотрю на него. Внезапно везде, где мы соприкасаемся, моя кожа покрывается мурашками, и я чувствую, как краска приливает к моим щекам.