Страница 47 из 51
— Бачыу ты багато, — сказала Настасья Матвеевна. — Дык и ехау бы дадому. Стаццю напишыш. А тут… Што табе тут рабиць? Прауду узнаць хочаш — так не скажэць табе нихто прауды. Ты, хлопчык, тут чужый. Вось, па суци, табе уся твая прауда. Иншай не будзе.
Игорь только головой покачал да извинился. А что будешь говорить? Что не уедешь — и так ясно.
Вместо того, чтобы бить баклуши, журналист решил еще разок сходить к кругам у реки: Игорю все время казалось, что он что-то упускает из виду, некую важную деталь, которая помогла бы ему разобраться в происходящем.
Добравшись до Струйной, пошел вдоль берега, припоминая дорогу к кругам.
И вот тут-то наткнулся на свежий холмик земли.
Фотоальбом.
Юрий Николаевич медленно листал его — старый потрепанный фотоальбом, в котором во многих местах карточки уже отваливались. Желтые прямоугольники, словно кругляши-спилы с дерева Времени, призванные засвидетельствовать, напомнить, укорить, заставить скатиться по щеке слезу… впрочем, для кого-то они — всего лишь помятые куски бумаги.
А что — для него?
Вопрос Макса задел Журского, зацепил по-настоящему, так что оставшись в комнате один, Юрий Николаевич решил переглядеть снимки. Их здесь не так уж много, во-первых, потому что в деревне заниматься фотографией некому и некогда, во-вторых же, семья у них, по сельским меркам, небольшая, откуда взяться карточкам? Но кое-что все-таки имеется.
Вот, например, эта, на которую сегодня обратил внимание Макс. И как деда узнал? — здесь отец совсем на себя нынешнего не похож, лет ему восемнадцать или девятнадцать, молодой, веселый: саму Войну, как-никак, победил! А то, что мизинца на правой не хватает, так даже незаметно, если не приглядываться.
…Бате давно уже пора на пенсию, но уходить с работы он не намерен, даже ругался дважды, когда пытались спровадить. В конце концов никуда не делись, позволили. Да и, по правде сказать, такого специалиста, как он, еще поискать надо! Мастер!
А на карточке он — сама молодость, задору через край… только в уголках глаз тревога просверкивает. Тогда он еще не знал, что Стаячы Камень уцелел, а вот про то, что немцы проходили как раз по тому району, методично выжигая перед собой деревню за деревней — это тогда каждый знал…
И значит…
Потом оказалось, уцелели. Как?! Благодаря чему?! Это поначалу — «радости через край», а потом власти прислали дознатчиков, слишком уж подозрительной показалась кому-то там наверху подобная удачливость.
Копали дознатчики, копали — да многого не раскопали. А местные партизаны, чья зона захватывала в военные годы и Камень, — так те вообще на дыбы встали, мол, нашли где предателей искать, кр-рысы тыловые! (Ну, про крыс, понятное дело, сказано не было, но жаловаться собирались, и жаловались — и в конце концов копание прекратилось).
И тайна Каменя так и не выплеснулась наружу, не позволила чужакам проникнуть в себя…
«Интересно, — подумал Юрий Николаевич, — если бы отыскать нужные архивы фашистов — что там пишется о случившемся в Стаячем?» Но архивы были далеко (если вообще уцелели), в фотоальбоме же карточки сороковых-пятидесятых закончились быстро; несколько страниц, отведенных шестидесятым-семидесятым в основном были заклеены снимками Семена и Юрася. Потом отыскалось даже несколько цветных карточек, сделанных в райцетровском фотоателье.
Правда, все это уже волновало Юрия Николаевича не так. Его сейчас больше занимали проблемы сегодняшние.
Фонарик Игорь одолжил у Журского, хотя не сказал зачем. Отбрехался, мол, для неких опытов.
Если рассудить, то в чем-то Остапович был прав.
Теперь он светил фонариком в лица двух сорванцов и размышлял, как же с ними поступить.
— Гэта тут ляжала ци прынясли з сабой? — он указал на сумку и разложенные рядом с ней инструменты (любопытный, кстати, комплект!).
— З сабой, — угрюмо протянул Дениска.
— И навошта ж вам, дазвольце запытаць, стольки усяго?
Молчат. Оно и понятно — сам бы в подобной ситуации тоже молчал.
И что с ними теперь делать?
— Дзядзя ж прасиу цябе ня йци далека.
— Он говорил, чтобы я не сбегал. Но я ведь не сбежал!
У мальчика недюжинные задатки адвоката, это факт.
— Думаю, ты яго не зусим правильна зразумеу. Але пра гэта — пагаворице з им… можа быць. Цяпер паслухайце-ка, хлопцы…
Он выключил фонарик (зачем батарейки зря расходовать?) и сел у выхода из чердака, поскольку и дальше стоять полусогнувшись было бы неудобно. Опять-таки, авторитет — в глазах мальчишек Игорь выглядел серьезнее сидящим, а не скорчившимся в три погибели.
По крайней мере, ему так казалось.
Он смотрел на них, а думал о самом себе, когда-то бывшем точно таким же шалопаем из города. Понимал их желание нарушать запреты, вообще не признавать их.
Поэтому и начал рассказывать о своей идее.
Кажется, поначалу они не поверили. Нет, то, что «корреспондент» хочет устроить на этом чердаке пункт наблюдения за полем, понятно и объяснимо. Но зачем ему сдались помощники, тем более такие… непослушные?
Да, признавал Игорь, с дисциплиной, конечно, надо что-то делать, он не потерпит самодеятельности. Но и один с постоянным наблюдением не справится, поэтому…
Короче, согласны?
Согласны.
— Скажице, — неожиданно подал голос Дениска, — а чаму у вас руки у зямли?
Вот так! Один — будущий адвокат, второй — будущий следователь.
— Падняцца хацеу, а берег крутый — вымазауся.
Не рассказывать же, в самом деле, про тот холмик-могилку! Поначалу-то решил, какую-нибудь вещь закопали, а когда разрыл (благо, неподалеку отыскался подходящий камень) — ахнул.
Свежий трупик щенка: не повезло зверенышу, сверзился откуда-то и сломал себе позвоночник.
И можно подумать, наткнулся на беднягу случайный прохожий да и закопал…
— но нет! И не то, чтобы там лапа у щенка отгрызена или… короче, трупик целый.
Вот только полностью выпитый, досуха. Ни капельки крови в теле не осталось.
Бедная девочка, она еще, наверное, долго будет искать песика!
Конечно, может, она его нашла и закопала… хотя вряд ли.
А ведь явно могилку рыл человек!
…Впрочем, об этом Игорь мальчишкам рассказывать не стал.
— Уф! Добра банька! — Хворостина, загорелый, немного обрюзгший, шлепнулся голым задом на пенек, утер широкой ладонью лоб, стряхнул капли на землю. — А што ж сваих не пакликау, га, Карасек?
— А я им воды помог наносить, тоже, небось, сейчас топят, — Юрий Николаевич устроился на соседнем чурбачке и махнул рукой. — Да и городские они, Витюха. С непривычки в чужую баню…
— Ну да, асобныя ванны, цывилизация. Разумеем. А можа, — добавил он, помолчав, — и правильна ты гэта зрабиу, што адзин прыйшоу. Размова есць.
— Вот видишь, — они немного выпили, хоть и под плотную закуску, а все равно после первого пара говорить было тяжеловато. И соображать. — Кстати, я бы тоже с тобой поговорил кое о чем. Но это — попозжее.
— Ну — тады давай па другому разу и у хату.
Так и сделали.
В доме у Хворостины было уютно, так что хотелось утонуть в кресле, вяло цедить из кружки крепкий чай и ни о чем не думать. Жена Витюхи, приятная толстушечка — Вольга из Мховищ, поняла, что разговор намечается серьезный, мужской — и, убедившись, что на столе царит порядок, ушла куда-то по своим делам. Кажется, телевизор смотреть (Хворостина с теплой смешинкой жаловался, мол, «кины слезные любит, спасу нет»!).
А мужики, значит, принялись за разговор.
Поначалу он не клеился: Витюха, тоже «утомленный» выпитым, все никак не мог толково начать, говоря о вещах малозначительных, вспоминая какие-то приключения их давней, мальчишечьей поры. Юрий Николаевич терпеливо слушал и не перебивал, поскольку и сам не был склонен сегодня к серьезным беседам.
— …А памятаеш, як Рыжань… — захлебываясь от восторга, заливисто хохотал Хворостина, — …Рыжань-та…