Страница 7 из 31
Абду‑Рахим‑хан переправился через реку Лар и не стал ждать, пока преследующий его отряд последует его примеру. Текинец добрым галопом берет подъемы, и к вечеру свирепый, глухой лай псов встречает его у черных, закопченных шатров в ущелье. Благоразумный гость не ждет, пока молодежь разрешит вопрос о том, как поступить с одиноким всадником, по внешнему виду похожим на чиновников, которых посылает губернатор Лара, и входит в первый шатер, бросив женщине повод.
Абду‑Рахим‑хан вошел как гость и сел у котелка, шипящего на раскаленных углях. И тут же заснул на бараньих шкурах так, как некогда спал в Гранд‑отеле в Париже. Кровь джемшиди сказалась в нем. Ему не противны копоть и грязь шатра соплеменников. Кроме того, Абду‑Рахим‑хан хорошо понял, что с того момента, как он покинул здание министерства и пятичасовой чай в обществе Люси Энно, жизнь его приняла своеобразный, экзотический характер и он отступил по крайней мере на два столетия в глубь веков.
Утром он милостиво взял из рук хозяина шатра его чилим (курительный прибор вроде кальяна), угостил его сигаретой и велел позвать старейшин. Он чувствовал себя в безопасности, пока он был неизвестным гостем, но более не желал подвергать искушению молодых людей, вооруженных ножами и старинными пистолетами, отдававших должное достоинствам его коня.
Затем произошел довольно краткий, но содержательный разговор, растянутый согласно местным приличиям на два часа.
– Я Абду‑Рахим, сын Юсуф‑хана и внук Хаджи‑Селима.
Старейшины не выразили особого любопытства, но, видимо, заинтересовались.
– Да благословит бог день твоего прихода к своему народу.
Затем самый старый и самый хитрый, погладив крашеную хной бороду, сказал:
– Пока жив был твой дед, Абду‑Рахим‑хан, мы и курды владели этой землей от реки и до города границы. Теперь нашими землями владеют собаки и трусы.
Другой, более молодой и более робкий, прибавил:
– Не знаю, как бог терпит на земле эту нечисть. Почему он не отдает их в рабство своему избранному племени?
Стены шатра ожили. Сотни ушей и глаз прильнули к дырявому полотну.
Разговор принимал деловой характер, и Абду‑Рахим счел нужным внести предложение:
– Почему бы нам не соединиться с курдами и не вернуть своих земель?
Самый старый вздохнул скорбно и соболезнующе.
– Горе Хаджи‑Селиму! Он оторвал своего внука от родного племени, и Абду‑Рахим не знает, что между джемшиди и курдами – кровь.
– Но внук Хаджи‑Селима вернулся и просит защиты у племени. Солдаты Али‑Мухамеда Ол Молька гонятся за ним по пятам.
– Много ли солдат?
– Не больше полусотни.
Старейшина усмехнулся.
– У джемшиди пятьсот наездников.
– Пятьсот наездников. Все ли вооружены ружьями?
– Больше половины.
– У солдат пятьдесят хороших английских винтовок. Разве они не пригодятся нашим наездникам?
Старейшины переглянулись многозначительно и с приличествующей важностью.
– Ружья всегда нужны.
– Тогда, если богу угодно, сегодня ночью.
ПЕРЕХОД К ОЧЕРЕДНЫМ ДЕЛАМ
Пятичасовой чай в “Гранд‑отель д’Ориан”.
За столиком у открытого окна сидят Жак Маршан – корреспондент “Гавас” и Люси Энно – артистка, как она значится в списках гостей отеля.
Они одни в кафе. Сегодня состязания на ипподроме.
Несколько сожженных солнцем мальчишек, полуголых нищих, гримасничают на почтительном расстоянии от окна.
– Что же вы узнали?…
– Представьте, в этом случае они хранят тайну. Мелкие чиновники ничего не знают, крупные молчат… Кое‑что я, конечно, выпытал…
– Например?…
– Дорогая компатриотка!… Вам я могу открыть. Вы не журналист и…
– И?… Говорите…
– Не состоите на службе у дружественного нам посольства.
– К сожалению, не состою… Мы не сошлись в сумме.
– Вы очаровательно шутите. Ваши туалеты, о, ваши туалеты!… Бедные дамы из дипломатического корпуса.
– Это предпоследний транспорт из Парижа. Последний меня не застанет здесь…
Она смотрит в зеркальное окно, где отражаются на жемчужно‑сером изумрудные квадраты вышивки…
– Мадемуазель Энно собирается уезжать?…
– Вероятно. Что же вы узнали?
Он вынимает просвечивающий листик бумаги, исписанный мелким почерком.
Она выражает некоторое нетерпение.
– Как вы любите эффекты!
– Это официальное сообщение правительства. О человеке, который вас занимает, пишут следующее: “…недовольный своей отставкой, которая была плодом его злонамеренной деятельности…” Они обожают высокий стиль – эти реформированные министры…
– Дальше!…
– “…злонамеренной деятельности, Абду‑Рахим‑хан бежал в округ Лар к своим родичам и, как нам известно, поднял мятеж против своего законного господина и правительства Гюлистана. Племя джемшиди, причинившее своим характером много беспокойства правительству, поддерживает изменника, но…” Далее идут угрозы и объявление вне закона, заочный приговор… Это появится завтра в газетах. Насколько мне известно, оппозиция хранит молчание. В сущности, какой им смысл поддерживать чужого и заранее обреченного человека?
– Чем это все кончится?
– Микроскопическая революция! Кажется, правительство посылает войска.
– И это все, что вы знаете?… Я знаю больше…
– Не скрывайте… Умоляю вас… Это почти сенсация!
Она смеется, поддразнивая любопытство журналиста.
– Я знаю, например, что правительство – вернее, Мирза Али‑Мухамед – вызвало к себе ханов курдских племен и обещало им круглую сумму…
– За что?…
– Джемшиди и курды старые кровные враги. Зачем им посылать войска, когда они могут натравить на Абду‑Рахима курдов. Кроме того, говорят, что Абду‑Рахим арестовал в Ларе секретаря королевского посольства.
– Браво!… Это информация!… Но почему это вас так интересует?…
– Что это?…
– Курды, консульский агент, Мирза Али‑Мухамед…
– Меня интересует только Абду‑Рахим…
– Понимаю… Красивый мужчина и, говорят, щедрый, как раджа…
Почти бесшумно подкатывает к подъезду отеля автомобиль с королевским флажком. Высокий, стройный человек в сером костюме выходит из автомобиля. Седая голова и черные подстриженные усы…
– Скачки кончились. Вот майор Герд…
– Вы с ним знакомы?…
– Разумеется. Он военный атташе.
– Познакомьте меня с ним…
Жак Маршан делает приветственный жест входящему в кафе майору Герду. Тот подходит, чрезвычайно почтительно наклоняя голову в сторону Люси Энно.
– Майор Томас Герд…
– Мадемуазель Люси Энно – актриса и очаровательная туристка.
Майору придвигают стул. С той минуты, как он сел, он не отводит глаз от Люси.
– Пока мы не были знакомы, я имел удовольствие восхищаться мадемуазель Люси Энно издали…
– Гораздо удобнее восхищаться вблизи… Вы не находите?…
Майор смотрит в зеленоватые глаза Люси Энно. Длительная пауза.
– Да.
С этой минуты Жак Маршан чувствует, что он как будто лишний. Собственно, Люси говорит с ним, но глаза ее прикованы к глазам майора. Майор Герд сначала очень внимательно рассматривает узор вышивки ее платья, потом его глаза поднимаются выше и останавливаются на великолепной линии плеча, уходящей в серый просвечивающий шелк. Кровь слегка приливает к его красноватому лицу, и с этой минуты майор уже не отводит своих глаз от полузакрытых длинными, чуть загнутыми вверх ресницами зеленоватых глаз Люси. Жак Маршан вспоминает о вечернем заседании законодательного собрания и, простившись, уходит, слегка обиженный.
ПЕРЕВОРОТ
Тысячи лет назад на рабате Хушк стоял Чингисхан. Здесь была ханская ставка, и маленькая глиняная крепость уцелела, а огромный город по ту сторону реки, город с десятками минаретов, дворцов и садов, был превращен в пустыню.
И теперь, как много лет назад, на глиняных стенах крепости зеленые значки, вокруг крепости лагерь, ржание коней и лай собак.
В воротах стоят четверо, вооруженные английскими винтовками, – стража.
Внутри крепости, в палатке, на ковре лежит Абду‑Рахим‑хан: перед ним на корточках чернобородый, косматый, похожий на горного пастуха, и рядом с ним юноша. Абду‑Рахим‑хан читает то, что написано на клочке полотна расплывающимися чернилами.