Бамс!

— Вот этот очень вкусный, наверное, — говорил папа, — красивый такой: ножка у него тоненькая, а шляпка беленькая в красный горошек. Будем его кушать?

— Не, незя, — отвечала совсем маленькая еще Юля, — мухомол…

Ну, а теперь-то уж она большая, можно и к Кощейчику слетать, но только пока папа Кощей Бессмертный в командировке. «В вечной, — недавно заметила мне она. — Он уже 10 лет в командировке…»

Теперь-то «Зелененькую» я рассказываю ей время от времени, когда попросит. «Каждый день неохота, — сказала она мне однажды, и я вдруг понял, что она выросла, — а хорошо, когда устала, трудный день, тогда хорошо, с теплым молоком…» Я это понимаю так: сказка до определенного времени как грудное молоко. А потом ребенок переходит на обычное питание.

— Итак, — говорит папа, — ребята приземлились у горы — проведать кое-кого по дороге к Кощейчику. Вылезли из ступы и пошли по тропинке в горку. Из пещеры клубами вырывался дым и слышался плачущий голос: «Опять!»

— Это мой троюродный брат Дракоша учится, — сказала Зеленая. — Маленький еще, у него вместо пламени изо рта дым идет, видите.

— Опять не получилось! Опять! — плакал Дракоша.

Увидев ребят, он обрадовался, предложил подымить вместе, а они угостили его самыми вкусными пирожками из всех тех, которые Красная Шапочка носила бабушке. И все было хорошо, но в это время на небе вдруг появилась большая темная туча и стала приближаться. Оказалось, что это не туча вовсе, а Дракошин родственник Змей Горыныч. В гости пожаловал. Спустился с шумом, огляделся вокруг и уставился на ребят тремя парами глаз. Первая голова была вежливой и доброжелательной.

— Здравствуйте, — сказала она, — как доехали?

Вторая была несколько скрытна.

— Привет, — процедила она сквозь зубы.

А у третьей головы Змея Горыныча оказались совершенно определенные намерения. Оглядев ребят, она облизнулась и произнесла:

— Лангет.

— Что-что?! — обиделась Зелененькая, — это я-то — лангет?!

— Да ладно, — сказала первая голова, — не обращай внимания, сами не знаем, куда от нее деваться, прожорливая такая. Я, например, сейчас совсем даже не хочу кушать.

— Хм, — промолвила вторая голова.

— Ланге-ет! — повторила третья, явно выбирая, с кого начать.

— Знаешь, — сказал Зелененькой папа, — раз такое дело, давай лучше продолжим путешествие, тем более, нас Кощейчик ждет…

— Ну, погоди, — погрозила Зеленая третьей голове, — я вот папе скажу, он тебя накажет.

— Правильно, — сказала первая голова, — не будет детей пугать.

— Ну, уж не знаю, — пробурчала вторая голова.

— Лангет, — грустно произнесла третья, сглотнув слюну…

Папа объяснил ребятам, что лангет — это продолговатый, обжаренный в сухарях кусок мяса, и рассказал им, что это блюдо упоминает герой сказки Василия Макаровича Шукшина «До третьих петухов». Потом мы полетели дальше.

И вот наконец высокая-высокая гора в шапке из вечных снегов. Когда нет тумана и сверкает солнце, кажется, что вершина парит в небе.

— Я, — говорит папа, — три раза в жизни видел такие вершины. Одну в Армении — она зовется Массис. Другую в Японии — ее называют Фудзияма. А третью — в Якутии, в Кислярских горах. Знаете, ребята, такие горы?

— Нет, — говорит Маша.

— И Юля не знает? Вам обязательно надо на них посмотреть! Когда подрастете немножко, я возьму вас в командировку…

— А Кощей Бессмертный не вернулся? — на всякий случай уточняет Юля по пути к Кощейчику. Всякое может случиться в сказке: планируешь одно, а выходит по-другому. Вон, к Дракоше заглянули, а там — Змей Горыныч.

— Не вернулся, — твердо обещает папа, — будьте спокойны, у него очень дальняя командировка, надолго.

И вот все вылезают из ступы и, поднявшись на вершину горы, входят в пещеру, полную чудес: с потолка свисают громадные сосульки, ледяные столбы, сталактитовые иголки. Вокруг тишина, шорохи, бульканье, многоголосие капели, как в заповеднике Шульган-Таш. Какое гулкое в пещере эхо! Крикнешь, а оно отзовется тысячью голосов: «Ю-у-у-у-у-у-ля-а-а-а-а…»

А наверху, под самым сводом, висит на железной цепи люлька, которую кто-то раскачивает, качает туда-сюда, как качели. И из этой люльки слышится звонкий голосок, поющий знакомую нам с детства песню: «Ой, цветет кали-и-на в поле у ручья-а!»

Одна из наших с Юлей любимых песен, как же ее не спеть Кощейчику?

Да, не забыть, знакомая рассказывала: были когда-то молодые ребята, играли на скрипочке, трубе, пели детские песенки. И почему-то этот ансамбль назывался «Последний шанс». Зрители спросили: «Почему такое странное название, а не „Кузнечик“, например»? Один из тех ребят ответил: «А потому, что каждый раз, когда мы выходим на сцену, у нас должно быть ощущение, что это в последний раз. Всякое может случиться, может, завтра этого не будет, но сейчас мы выходим и поем — как в последний раз».

Так вот серьезно назвали ансамбль, исполняющий детские песенки. Наверняка у тех ребят был «бамс!»…

Джанни Родари был страшно популярен в СССР не только из-за любимого всеми Чиполлино, но и благодаря принадлежности к компартии, которая, по-моему, шла ему не на пользу, политизируя его сказки. Но написанная Родари в зрелом возрасте «Грамматика фантазии» — вещь великолепная, сродни «Психологии творчества» Л. С. Выготского.

«…На ошибках учатся… фантазировать» — этот тезис Родари я бы повесил во всех средних школах.

Тем не менее совершенно непонятно, как он стал писать детские книжки. Рано оставшись без отца, который был простым булочником, Джанни прошел суровую школу жизни.

В семнадцать лет уже стал учителем начальных классов. «Будущему писателю нравится работать с детьми, придумывать для учеников забавные и поучительные истории…»

Эту цитату из биографии я не буду выделять курсивом, потому что за ней ничего интересующего нас не следует. За ней провал. Война. Участие в Сопротивлении. Газета «Унита». Только в 1950 году компартия назначила уже тридцатилетнего Родари редактором только что созданного в Риме еженедельного журнала «Pioniere» («Пионер»). Спустя год он опубликует «Книжку веселых стихов», а затем свои знаменитые «Приключения Чиполлино»…

Между семнадцатилетним педагогом, Сопротивлением и Чиполлино провал. Я прочитал все, какие нашел, биографии Родари — «бамса» не было.

Немного понятней с другим автором, которого в Финляндии признали лучшим в мире детским писателем. Он опередил по рейтингу даже скандинавских сказочников (надо же выдумать такое, сравнивать сказочников!). Это автор «Чебурашки» Эдуард Успенский!

Успенский закончил МАИ, работал инженером, но это явно было не его призванием. Найти занятие по душе ему помогло то, что еще в ранней юности он отучился в уже известной нам школе сказочников. То есть был вожатым в пионерском лагере, где, как известно, дети любят слушать перед сном страшные истории. Там вожатый Успенский, по его же словам, читал и пересказывал ребятишкам разные интересные книги. Но они кончились, и пришлось что-то сочинять самому.

Успенский уверяет, что детским писателем стал по недоразумению. Признанный юморист, он писал тексты для КВН, сценки для театра миниатюр, фельетоны для эстрады. А как сказочника его на дух не переносили некоторые авторитетные люди. Два классика детской советской литературы встали насмерть, не пуская Успенского с его легкомысленным Чебурашкой в Союз писателей. Ему «зарубали» все детские книжки. Редакторам «Детгиза» не нравилось, что Крокодил Гена повесил объявление: «Ищу друзей». «Это на Западе, — говорили незадачливому автору, — а у нас друзей находят в коллективе». Были и другие претензии. В Чебурашке не обнаружилось ничего пионерского (то же самое — «ничего пионерского» — не находили проверяющие в легендарном новаторском пионерском лагере «Маяк» Олега Газмана). А Шапокляк Успенского показалась одному цензору насмешкой над интеллигенцией.

Тогда Успенский придумал хитрый ход. Объявил, что бросил писать юмористические произведения. Ему звонили из редакций, просили какой-нибудь рассказик, на что он отвечал, что теперь у него есть только детские стихи. «Ну, неси их нам!» — отвечали редакторы.