Страница 9 из 12
Теперь думала моя посетительница. Я ждала.
– Вроде никаких существенных проблем не было, – наконец сказала она. – По мелочи не считается, потому что это нормально. Стало быть, второй вариант? Насчет моей свободы… Но ведь вы должны понимать, что я отвечаю за людей!
– Вы наверняка не используете детский труд, – улыбнулась я. – Это все взрослые люди, следовательно, они сами за себя отвечают.
– Верно, – она улыбнулась в ответ. – Поймали. Отговорка.
– К тому же ваш муж…
– Ах… – брелок на пальце завертелся просто-таки с бешеной скоростью, сливаясь в мерцающее кольцо. – Он без меня не сможет. Он слишком мягкий человек, чтобы… Знаете, если говорить честно, то я, наверное, уже привыкла к определенному уровню доходов, комфорта, возможностей. Именно это, если хотите, дает и одновременно ограничивает мою свободу… Диалектика из институтской программы! Вот где она, оказывается, вылезает, кто бы мог подумать… – с искренним удивлением добавила она.
Мне почему-то стало весело.
– Да бросьте! – сказала я. – Вы родились и выросли…
– Вот тут, недалеко от вашей поликлиники, в двухкомнатной хрущевке на пятерых, – легко подхватила она. – Отец пил, дедушка двенадцать лет болел раком… А мне всегда хотелось жить богато…
Я представила себе, как она, цепляясь зубами и всеми четырьмя конечностями, добиралась от этой хрущевки к своему «большому бизнесу из сферы обслуживания». И ведь никакие мужики не служили ей стартовой площадкой, наоборот – она двадцать лет замужем за своим музыкантом.
– Река времени не течет вспять, – сказала я. – Вы уже ни при каких обстоятельствах не вернетесь в ту хрущевку. Даже если бы вдруг захотели.
– Я умом-то все понимаю, – кивнула она. – Это что-то внутри меня. Не дает расслабиться. Но, в общем, мне действительно нравится насыщенная жизнь – когда вокруг много людей, событий, материальных возможностей… Стало быть, вы полагаете, что дочери никакой психической травмы сидение с няней не нанесет? Я понимаю, конечно, что надо все-таки найти постоянную…
– Я пока ни слова об этом не сказала.
– Да? И вправду, – удивилась она. – Ну, значит, это я за вас. Но все-таки – как вы-то считаете? Ведь издавна же аристократы отдавали своих детей няням, кормилицам, потом отсылали в школы, пансионы, лицеи… Так?
– Так, – согласилась я. – И если бы это как-то существенно и негативно на психику влияло, наверное, уже заметили бы.
– Но? Есть же «но»! Не может не быть, я его слышу, – требовательно сказала она. – Что происходит, если ребенка фактически растит няня? Хорошая няня?
– Да ничего плохого с ним не происходит, – я пожала плечами. – Просто если ваш ребенок вдруг окажется Пушкиным, то он напишет и посвятит много стихов своим друзьям, своей стране, своим женщинам, одно из самых проникновенных и нежных – своей няне и ни одного – матери.
Цепочка лопнула, и оторвавшийся брелок со стуком упал на пол.
– Вы правы, он не напишет, – глухо сказала женщина. – Теперь уже не напишет никогда. А ведь в детстве он действительно сочинял стихи. Мой сын… Наивные такие, но совершенно прелестные. И пел их как песенки. Говорил, что будет исполнителем романсов. Когда мы только отправили его в Англию, он сначала писал ужасно ностальгические, но лирические и красивые письма. Как будто из ссылки… Я даже испугалась и поехала туда: вдруг ему действительно так плохо? Увидела его: бодрый, впервые целеустремленный, весь в учебе, спортивных тренировках и интригах – поставил себе задачу стать капитаном какой-то команды… Теперь он не собирается возвращаться в Россию, говорит, что из-за коррупции в ней невозможно работать, а ностальгию придумали неудачники. Собирается учиться на менеджера и заниматься строительным бизнесом в странах третьего мира – там, говорит, больше прибыль…
– Я думаю, так оно и есть, – сказала я, чтобы что-то сказать (в строительном бизнесе и прибылях я, мягко скажем, разбираюсь неважно).
Она понимающе усмехнулась и встала. Осанка у нее была – впору позавидовать. Тщательно накрашенные глаза подозрительно блестели.
– Спасибо, – медленно сказала она. – Я не жалею, что пришла. Кое-что я для себя выяснила и уяснила. Буду теперь думать.
– Удачи вам! – искренне пожелала я.
На пороге она обернулась:
– Дочка тоже поет песенки. Только, няня говорит, у нее пока слов не хватает. Я хочу… – она оборвала себя резким жестом и вышла за дверь.
Я смотрела ей вслед. А потом заметила валяющийся на ковре брелок. Подняла его и положила на полку. Если она не вернется – подарю его какому-нибудь малышу, получится красивая игрушка.
Алиса как симптом и синдром
Девочке Алисе было два года и десять месяцев. Несмотря на обилие в кабинете игрушек, она ими практически не играла. Брала одну за другой и, толком не исследовав их возможности, либо бросала на пол, либо приносила и складывала матери на колени. Употребляла пару десятков простых слов типа «мама», «нет», «дай».
Проблемы в развитии ребенка были налицо. Но молодая мать почему-то о них даже не упоминала и говорила исключительно о себе.
– Я еще поняла бы, если бы это была свекровь. Ну ревность к невестке и все такое – говорят, это часто бывает… Но это же моя родная мать! У нас всегда были такие хорошие отношения, я с ней даже подростком не ссорилась. Подружки мне завидовали… И вот! Конечно, когда папа четыре года назад умер, она очень переживала, но зачем же теперь… Я же не шляюсь где-нибудь, я работаю и учусь, я предлагала Алиску в ясли отдать, она сама сказала: давай я с ней буду сидеть. А теперь…
Что собственно происходит теперь, я, признаюсь, выяснила не без труда.
Алиса ужасно капризная. Если что не по ее, кидает игрушки, падает на пол, дерется. Заниматься, строить из кубиков, учить буквы (зачем?!), рисовать, даже читать книжки не хочет совсем. Умеет есть сама, но требует, чтобы ее кормили с ложки и включали мультики во время еды. Если не включить, может перевернуть тарелку. Последнее время стала плохо спать по ночам.
Наконец-то обозначились проблемы ребенка.
Но странное дело: бабушка, а теперь вслед за ней уже и муж молодой женщины по имени Лена согласно утверждали, что все это происходит с Алисой исключительно в присутствии матери. Дескать, когда матери нет дома (а это бывает весьма часто – Лена работает и одновременно доучивается в институте), девочка ведет себя практически идеально, не капризничает и с ней никаких хлопот. Стоит появиться матери, и ребенка как будто подменяют – он превращается в маленького монстра.
– Если их послушать, получается, что лучше бы меня вообще не было, – глотая слезы обиды, говорит Лена. – Как будто я ей врежу или еще что-то такое… Но этого не может же быть, это мой ребенок, я ее люблю, хочу с ней быть… Мама, в сущности, не работала никогда, раньше ее папа содержал, теперь мы… А муж придет с работы, поест – и к телевизору или к компьютеру, ничего не хочет и как будто не хотел вовсе. А я и деньги зарабатываю, и хочу диплом получить, чтобы потом иметь возможность по специальности расти, – это что, неправильно, да? Скажите – неправильно?
– Ну почему же неправильно…
– А позавчера я с учебы пришла, Алиска мне обычно радуется, скакать вокруг начинает, а тут вдруг насупилась и говорит: уходи! Я говорю: куда же мне уходить?! А она: откудя пишла… – Лена разрыдалась. – За что? Почему они надо мной издеваются, хотят меня представить никудышной матерью? И ребенка настраивают… Родные же вроде бы люди! Зачем они мне врут, что без меня она не такая…
Я подождала, пока она выплачется, и сказала:
– Лена, ваша мама и муж говорят правду. В ваше отсутствие Алиса действительно ведет себя по-другому.
Женщина помолчала, собираясь с силами.
– Значит, я действительно плохая мать? – упавшим голосом спросила она. – И что же мне теперь делать?
– Для начала вы проведете эксперимент. Вы ведь практически не бываете с дочерью наедине. Даже когда вы дома, где-то тут же бродит ваша мама и сидит за компьютером муж. Вы можете услать их куда-нибудь или сами уехать с Алисой на пару дней?