Страница 4 из 12
– Пускай братишка сбегает! – просит Стрёма Наташу.
Она нахмурилась:
– Нельзя. Бывайте здоровеньки.
Повернулась и ушла, не затворяя двери.
– А ты иди, не бойся! – шепнул матросу Веня.
Крутой бейдевинд
Стрёма шагнул вслед за Наташей в дом. Веня последовал за матросом. Наташа уже сидела у окна за работой. Стрёма остановился у нее за спиной и, глядя на ее тонкие пальцы, вздохнул:
– Дивная работа!
На синем фоне подушки в сплетении тончайших нитей рисовались пять кораблей. Они весело неслись под крепким ветром на раздутых парусах по курчавым волнам, а в прозрачной глубине моря вслед кораблям дельфины, кувыркаясь, показывали из воды блестящие хребты.
– Крутой бейдевинд[34]! – вздохнув, определил Стрёма ветер по тому, как стояли паруса на кораблях Наташи. – Все паруса до места! До чего все верно!
– Сидайте, что стоите! – ласково пригласила Наташа.
– Да нам некогда, собственно говоря… В штаб нас послали, а мы дорогой…
– Да ты уж садись! – сердито приказал Веня матросу.
Матрос опустился на скамью перед Наташей.
Тишину нарушали только постукивания коклюшек да вздохи матроса. Наташа, подняв голову, улыбнулась и спросила:
– Какие теперь дела на флоте, Петр Иванович?
– Дела – как сажа бела! Братишки, собственно говоря, воют от злости. Да и как же? Неприятель подходит к берегу в больших силах. Готовит высадку…
– Да много ли можно высадить народу с флота? Сомнительно что-то, Петр Иванович!
– Напрасно изволите сомневаться, Наталья Андреевна. Английский флот огромный. У них на борту шестьдесят тысяч человек. Собственно говоря, целая армия!
– А вы бы не давали им к берегу подойти, эх вы! – с укором посоветовал Веня. – Вот как «Владимир».
– И адмиралы, и господа офицеры, и команды точно так и думают: не давать им высаживаться. Собирались адмиралы вечор. Владимир Иванович[35] говорит: «Боже, что за срам! Неприятель подошел в огромных силах к крымским берегам, а славный Черноморский флот стоит на рейде, загородился бонами[36]! Надо выйти в море и разбить неприятельский флот. И все транспорты с войсками сжечь и потопить».
– Столько-то народу, батюшки! Ведь люди тоже! – сказала Наташа, не поднимая головы от работы.
– До драки все люди. А когда к вам в окошко, Наталья Андреевна, полезут…
– Бог с вами, Петр Иванович, какие вы страсти говорите! Пальцы стынут.
Коклюшки перестали стучать.
– Я бы так на месте и умерла, – подумав, прибавила Наташа.
– А я бы, – воскликнул Веня, – схватил утюг да того, кто полезет, утюгом по башке! Не пугайся, Наталья!
– Ты у меня одна надёжа! – улыбаясь брату, проговорила Наташа и начала опять плести свое кружево.
– Малые дети и то свой дом застоять хотят. Однако, Наталья Андреевна, будьте покойны: у вас найдутся и помимо Вени, кто желает защитить ваш покой, – с чувством проговорил Стрёма, прижав шапку к сердцу.
– А Павел Степанович о чем говорил с адмиралами? – спросила Наташа.
– Ну, он-то, сомненья нет, согласен с Владимиром Ивановичем. Он так говорил: «Севастополь – это наш дом. Дело моряка – на море». И я скажу: а все-таки плох тот моряк, кто о береге не помнит. На море мы дом наш бережем. На то и берег называется. Например, взять меня. В Синопском бою[37], прошлым летом, мы затем турецкий флот разбили и сожгли, чтоб они к нам не пожаловали вместе с англичанами. Я во время самого боя из крюйт-камеры подавал картузы[38]. Крюйт-камера – это, дозвольте объяснить, пороховой погреб.
– Она знает, – кивнул Веня.
– Люк на палубу открыт. Бомба ударила, изорвала, зажгла у орудия занавеску. Лоскутья смоляного брезента в огне к нам в крюйт-камеру посыпались…
– Я вас про Нахимова спрашиваю, а вы, Петр Иванович, про себя! Мы уж про ваше геройство довольно знаем, – лукаво улыбаясь, молвила Наташа.
Стрёма вспыхнул, ударил шапкой о скамью и закричал:
– Что Павел Степанович, то и я! Всё одно! Выйти в море и лучше погибнуть в бою, чем бесславно умереть на мертвом якоре в порту! Бывайте здоровеньки, Наталья Андреевна, – неожиданно закончил Стрёма, вскочив на ноги. Нахлобучив шапку, он шагнул к двери.
Веня загородил дорогу:
– Погоди, Стрёма, доскажи!.. А ты уж будь добренькая, Наташенька, дай ему все сказать… Порох-то в крюйт-камере взорвался?
Стрёма остановился и усмехнулся:
– Кабы взорвался, так и нам бы с тобой тут не говорить! И надо мной твоя сестрица бы не издевалась. И «Мария» наша полетела бы в небо ко всем чертям! А с ней и сам Павел Степаныч, а с ним триста человек…
– А ты что сделал, Стрёма? – настойчиво требовал ответа Веня.
Огонь в крюйт-камере
Стрёма как бы нехотя снова опустился на скамью перед Наташей и, не спуская глаз с ее дрожащих пальцев, продолжал:
– Пускай они не желают слушать, а для тебя, Веня, я доскажу, коли ты забыл.
– Совсем не помню! Ничегошеньки!
– Неужели? Ну ладно. Вижу я: пылают смоленые лоскутья, корчит их огонь, как берёсту[39] в печи. Братишки – к трапу! «Стой! Куда?!» Люк я задраил моментально. И остались мы с братишками в крюйт-камере с пылающим огнем. Триста пудов[40] пороху! Кричу: «Хватай, ребята!» Схватил я лоскут голыми руками, смял, затоптал. Замяли, затоптали огонь – не дали кораблю взорваться. Сами чуть от дыма не задохнулись. Открыли люк. А наверху и не догадался никто, что у нас было. «Давай порох! Чего вы там – заснули, что ли?»
– Покажи ладони, Стрёма, – попросил Веня.
Стрёма сунул шапку под мышку и протянул ладони с белыми рубцами от ожогов.
– Наталья, смотри! – приказал Веня сестре.
Наташа посмотрела на руки Стрёмы. Губы ее свело звездочкой, будто она попробовала неспелого винограда.
– Как вы могли на такое дело пойти, Петр Иванович… Желанный мой! – прибавила она, уронив голову на руки. Из глаз ее полились слезы.
– Полундра! – прокричал Веня сигнальное слово пожарной тревоги.
– Не согласно морскому уставу! – поправил Веню Стрёма. – Когда в крюйт-камере огонь, пожарную тревогу не бьют, а, задраив люки, выбивают клинья, чтобы оную затопить. И помпы[41] не качают… Напрасно слезы льете, Наталья Андреевна. У меня в груди бушует такое пламя, что его и паровой помпой не залить.
– И ты не по уставу – руками огонь гасил! – заметил Веня.
– Да ведь, чудак ты, подмоченным порохом пушки не заряжают! Имейте это в виду, Наталья Андреевна.
Наташа перестала лить слезы, вытерла глаза и опять принялась за работу.
– Наталья Андреевна! – воскликнул Стрёма. – Оставьте в покое свои палочки на один секунд. Решите нашу судьбу. Довольно бушевать огню в моей груди!
– Чего вы желаете от меня, Петр Иваныч?
– Мы желаем быть вашим законным матросом!
– Что вы, что вы! Очень круто повернули. Пора ли такие речи говорить? Война ведь. При вашем, Петр Иванович, горячем характере вас убьют, чего боже упаси, и я останусь вдовой матросской… Радости мало!
– Эх, Наталья Андреевна! Ну, когда так, будьте здоровы, Наталья Андреевна!
– И вам того желаю, Петр Иванович!..
Стрёма ушел разгневанный.
Веня вскочил, закружился по комнате, кинулся обнимать сестру:
– Молодец, Наталья! Как ты его! Чего выдумал: свадьбу играть…
– Самое время! – отстраняя брата, сквозь слезы пробурчала Наташа. – Отвяжись! Поди на двор, что ли! Погляди, чего еще там.
Веня выбежал на улицу и крикнул вслед Стрёме:
– Напоролся на мель при всех парусах!
34
Бейдевинд – курс парусного судна при встречно-боковом ветре, когда угол между продольной осью судна и линией направления ветра меньше 90˚.
35
Владимир Иванович. – Речь идет о контр-адмирале Истомине (1809–1855). Он командовал линейным кораблем в Синопском сражении (1853). Руководил обороной Малахова кургана в Севастополе и там погиб.
36
Боны – плавучие заграждения.
37
Синопский бой. – 18 (30) ноября 1853 г. русская эскадра под командованием адмирала Нахимова разгромила турецкую эскадру в Синопской бухте (Северная Турция).
38
Картуз – мешок с зарядом пороха для пушки.
39
Берёста – наружная часть коры березы.
40
Пуд – старая русская мера веса, равная 16,38 кг.
41
Помпа – машина для накачивания или выкачивания жидкостей, газов.