Книга судьбы

– Не надо, прошу вас. Девочка сердится, у нее есть на это причины. Позвольте мне поговорить с ней. Оставьте нас вдвоем. Через полчаса мы будем готовы.

Мать вышла из комнаты. Госпожа Парвин закрыла дверь и прислонилась к ней. Чадра ее размоталась и спускалась на пол. Она смотрела на меня, но как будто не видела. Она смотрела куда-то вдаль, на то, чего в этой комнате не было. Несколько минут протекли в молчании. Я с удивлением следила за этой непонятной мне женщиной. Наконец она заговорила – каким-то странным голосом. Не таким уверенным и звонким, как обычно. С горечью, с грустью.

– Мне было двенадцать, когда отец выгнал мать из дому. Я тогда училась в шестом классе – и вдруг я оказалась матерью для своего братика и трех сестер. От меня требовали того же, что от настоящей матери: вести дом, готовить, стирать и чинить одежду, присматривать за малышами. И когда отец женился во второй раз, обязанностей у меня меньше не стало. Мачеха была как все мачехи. Нет, она нас не мучила, голодом не морила, но собственные дети были для нее куда важнее, чем мы. Наверное, это правильно.

С малолетства мне напоминали о том, что, перерезая пуповину, мне в ухо шепнули имя моего двоюродного брата Амира-Хуссейна. За него я и должна была выйти замуж. Дядюшка всегда звал меня своей “красоткой-невесткой”. И я сама не знаю, с какого времени – сколько себя помню – я была влюблена в Амира. Когда мать нас бросила, он стал моей единственной опорой. И он тоже меня любил. Всегда находил предлог, чтобы зайти к нам – усаживался возле пруда для омовений и смотрел, как я тружусь по дому. Порой он говорил: “У тебя такие изящные ручки. Как же ты справляешься со стиркой?” И я оставляла самые трудные дела до того часа, когда придет Амир. Мне нравилось, как он поглядывал на меня, с заботой и состраданием. Он рассказывал моим дяде и тете о том, как трудно мне живется, и когда дядя приходил к нам, он всегда говорил отцу: “Дорогой мой, нужно пощадить это бедное дитя. Ты к ней жесток. Почему она должна расплачиваться за то, что вы с женой не ужились? Хватит упрямствовать. Сходи за своей женой, возьми ее за руку и приведи обратно домой”. – “Нет, брат! Никогда! И не произноси при мне имя этой распутницы. Я трижды разведен с ней для полной уверенности – так что она уже не вернется”. – “Тогда придумай что-нибудь. Девочка тает на глазах”.

Перед уходом жена моего дяди всегда обнимала меня и прижимала к груди, а у меня из глаз катились слезы: от нее пахло в точности, как от моей мамы. Не знаю, может быть, я была избалована и не понимала своего счастья. В конце концов отец нашел решение – взял себе женщину с двумя детьми от первого брака. Наш дом превратился в детский сад – семеро детей мал мала меньше, и я за старшую. Не стану утверждать, будто все хлопоты были на мне, но с утра до поздней ночи я крутилась по дому и всегда что-то оставалось несделанным, тем более что мачеха строго соблюдала всевозможные предписания насчет ритуальной чистоты. Мои дядя с тетей не пришлись ей по нраву, она считала, что они держат сторону бывшей жены, так что первым делом она запретила Амиру приходить к нам. Она сказала отцу: “С какой стати этот бездельник торчит тут все время и подсматривает за нами? Да и девочке пора уже закрывать лицо”. Еще через год она под тем же предлогом вовсе перестала пускать дядю с его семьей в дом. Как же я по ним скучала! Теперь мы могли видеться лишь тогда, когда все вместе ходили в гости к тете. Я просила двоюродных сестер, чтобы они пригласили меня переночевать у них, а чтобы мачеха не ворчала, приходилось забирать с собой всех детей. Так прошел еще год. Каждый раз, когда мне удавалось увидеть Амира, он оказывался еще выше ростом. Не поверишь, какой это был красавец. Ресницы такие длинные, что от них на щеки ложились тени, словно от солнечного зонта. Он писал для меня стихи, покупал ноты к песням, которые мне нравились. Он говорил мне: “У тебя красивый голос. Научись петь эту песню”. Врать не стану, читала и писала я не очень-то хорошо и уже забывала то, что выучила в школе. Амир обещал заниматься со мной. Прекрасная была пора! Но тетя стала уставать от того, что я все время торчу в нее в доме, а ее муж начал ворчать. И мы почти перестали видеться друг с другом. На следующий год я просила и молила отпустить меня в гости к дяде. Отец готов был уступить, но мачеха заявила: “Ноги моей не будет в доме этой ведьмы”.

Не знаю, почему мачеха и жена дяди так невзлюбили друг друга, но я, несчастная, оказалась промеж двух огней. На Новый год я видела их всех в последний раз. В доме дяди. Тетя устроила так, чтобы отец и дядя могли поговорить. Думала, они помирятся. Мы сидели в гостиной наверху. Детям велели выйти. Мы с Амиром пошли в комнату на первом этаже, малыши выбежали поиграть в саду, а дочери моего дяди готовили на кухне чай. Мы остались наедине. Амир взял меня за руку. Меня бросило в жар. Его руки были горячими, ладони слегка вспотели. Он сказал:

– Парвин, мы с отцом поговорили. В этом году я получу аттестат, и тогда мы придем к вам и будем просить твоей руки. Отец сказал, можно справить помолвку перед тем, как я отправлюсь на военную службу.

Я чуть не бросилась ему на шею, я готова была плакать от радости. Дыхание пресекалось.

– Уже этим летом?

– Да, если ничего не завалю, то закончу школу.

– Ради Аллаха, учись хорошо по всем предметам!

– Обещаю, ради тебя я буду учиться изо всех сил.

Он сжал мою руку, а мне показалось – сердце. Он сказал:

– Не могу больше жить без тебя!

О!.. Что говорить? Сколько раз я вновь и вновь проживала в памяти тот вечер и те его слова, каждое мгновение превратилось в кадр фильма, который я смотрела беспрестанно. Сидя в той комнате, мы так погрузились в свой собственный мир, что не заметили, как наверху началась ссора. Когда мы вышли в коридор, отец и мачеха уже ругались во весь голос, спускаясь по ступенькам, а жена моего дяди, свесившись через перила, поливала их бранью в ответ. Но тетя побежала следом за моим отцом и просила его не вести себя так – это недостойно, они с братом должны оставить раздоры и примириться. Она заклинала обоих любовью к памяти их матери, любовью к памяти отца, вспомнить, что они родные братья, им следует помогать друг другу. Старая пословица гласит: даже если братья съедят друг друга, кости они не выбросят. Отец слегка поутих, но мачеха завопила громче прежнего:

– Разве ты не слышал, что они нам наговорили? Какой он тебе после этого брат?

Тетя сказала:

– Прошу вас, прекратите, госпожа Агдасс! Так не годится. Они не сказали ничего обидного. Он старший брат. Если он и сказал что-то, заботясь о своем брате и его благе, это не должно вас задевать.

– Что с того, что он старше? Это не дает ему права болтать все, что вздумается. Мой муж ему брат, а не прислуга. С какой стати они лезут в нашу жизнь? Его пучеглазая женушка не терпит никого, кто получше нее будет. Нам такие родственники ни к чему.

И, ухватив за руку одного из своих детей, она выскочила из дома. Жена моего дяди кричала ей вслед:

– Пойди посмотри на себя в зеркало! Была бы ты порядочной женщиной, первый муж не выставил бы тебя из дома с двумя детьми!

Тот сладкий сон не продлился и часа. Словно мыльный пузырь – лопнул и исчез. Мачеха закусила удила. Она сказала: уж она-то позаботится, чтобы семья моего дяди страдала вечно, потеряв меня. Отцу она заявила, что в моем возрасте у нее уже был ребенок и что с такой взрослой девицей в доме покоя не будет. Тут и Хаджи-ага явился, попросил моей руки. Он приходился дальним родственником моей мачехе и уже дважды был женат. Он сказал: “Я развелся с ними обеими, потому что они не могли забеременеть”. Теперь ему понадобилась молодая и здоровая девушка, чтобы родила ему детей. Глупец! Он и на минуту не задумался, не в нем ли причина бесплодия. Разумеется, у мужчин же не бывает недугов, тем более у мужчин богатых. Ему уже исполнилось сорок лет – на четверть века старше меня. Отец сказал: “У него денег полным-полно, несколько лавок на базаре, земля и усадьба в Газвине”. У отца так слюнки и потекли. Хаджи-ага обещал: “Пусть родит мне ребенка, я ее озолочу”. Во время той свадебной церемонии мне было хуже, чем тебе сейчас.