Страница 12 из 12
Он молодой и очень серьезный. В синем кителе и фуражке выглядит немного комично, потому что у него совсем белые волосы и очень светлые кожа и глаза. Альбинос, надо же. Бог шельму метит.
– Спрашивайте.
– Саша, максимум – пятнадцать минут! – Семеныч обеспокоенно смотрит на приборы, к которым меня подключили. – Больно?
– Терпимо.
– Да после всего, что ты за полгода вытерпела, бедолага, тебе сейчас все терпимо. Ведь второй раз шили практически по живому. Нельзя наркоз было…
– Ничего, жива. Спрашивайте и убирайтесь, я спать хочу.
Стандартные вопросы для протокола – и стандартные ответы. Ничего я не знаю, парень, и представить не могу даже, кто меня так невзлюбил.
– Скажите, а мог бы кто-то из бывших… друзей вашего мужа хотеть причинить вам вред?
Вот этот вопрос вообще здесь лишний.
– Клима нет уже восемнадцать лет. Если бы кто-то из них хотел меня убить, незачем было ждать столько времени, тем более что я не прячусь.
– Да, конечно. А вы поддерживаете контакт с кем-нибудь из них?
– Нет.
Незачем было моим детям знать этих граждан, как и то, чем они сейчас, скорее всего, являются. И мне они были совершенно не нужны в той жизни, которую я строила для своих детей – такой, какую мы с Климом и хотели для них. И в ней изначально не было места старым друзьям Клима, он тогда и сам это отлично понимал и не обижался. Так оно осталось и после его смерти.
– И вы никого из них ни разу не видели после похорон мужа? Не поддерживали связи?
– Я не стремилась поддерживать знакомство ни с кем из них. Это не те знакомства, которые я хотела бы поддерживать, если вы понимаете, о чем я говорю, и очень опасные связи. Мне совершенно ни к чему, чтобы мои дети были знакомы с подобными людьми.
– Конечно. Я справлялся о вас, и все характеризуют вас в превосходной степени: прекрасный специалист, абсолютно порядочный человек, отличная мать. И, конечно, я понимаю, что… но я обязан был спросить, уж простите меня, Ольга Владимировна, что ворошу эту старую историю, но видимых мотивов для того, чтобы вас убить, я пока ни у кого не обнаружил.
– Но у кого-то он все-таки есть, как видите.
– Да, очевидно. Вы простите, что побеспокоил, но сами понимаете – есть вопросы, которые я должен был прояснить для себя, чтобы двигаться дальше. Уж не обессудьте, но старая история с вашим мужем так и осталась невыясненной, и я…
– Ничего.
Эта история так и не стала для меня старой, так же, как не осталась невыясненной – виновные были найдены и наказаны, но от этого никто не сделался более счастливым, и я в первую очередь. И все это до сих пор еще со мной, и я иногда думаю о том, что было бы, сложись все по-другому, что я могла сделать, чтобы уберечь Клима от убийцы – и по всему выходит, что ничего.
– Александр Викторович, я считаю, что упоминание о погибшем муже моей клиентки совершенно не имеет отношения к данному преступлению.
– Как знать… Что ж, Ольга Владимировна, желаю вам скорейшего выздоровления, а я со своей стороны постараюсь сделать все, чтобы виновник ваших бед был арестован и понес наказание.
Да ты понятия не имеешь, кто бы это мог быть – точно так же, как и я, и знать не знаешь, с какой стороны подступиться к этому делу. А я хоть и не знаю, но у меня есть, у кого спросить.
– С вашего позволения, Валентин Семеныч, мне нужно буквально пару минут наедине с клиенткой.
– Но не дольше. Идем, Саша, провожу тебя.
Они уходят, и мне становится как-то не по себе – отчего-то присутствие Семеныча меня успокаивало.
– Ольга Владимировна, экспертиза показала, что препарат, который вам пытались ввести, один из новейших.
– Я польщена. Кто-то следит за новинками на фармацевтическом рынке.
– Безусловно. Но я хотел бы знать другое: как вы считаете, кто бы мог вам все это устроить?
– Не знаю. Вот честное пионерское: не знаю! Моя жизнь – самая обычная, и кому я могла помешать, даже представить не могу.
– Но кому-то вы мешаете настолько, что человек два раза покушался на вас, и второй раз вы видели убийцу.
– Я тогда только от наркоза отошла и не вспомню ее лица даже под страхом смертной казни.
Лица-то я и точно не вспомню – но запах узнаю, и вообще – узнаю, если придется. И главное сейчас – поскорее выйти отсюда и начать искать того, кто пытался мне устроить лифт на тот свет. Одно дело, когда я сама собиралась это сделать, и это было мое решение, и совсем другое – какой-то подонок, который вдруг решил спровадить меня с глаз долой.
– Понятно… Что ж, я вас оставлю, за делом я буду следить, и полиция вас беспокоить больше не должна – только в пределах дела, где вы являетесь потерпевшей, а это не то же самое, что подозреваемая, как вы понимаете.
Отчего-то меня это совсем не радует. Не люблю я быть потерпевшей – это значит, что я сдалась.
Но я не сдамся.
5
– Люша, это безответственно, ты же сама понимаешь!
Так Марконов комментирует ситуацию вокруг моего здоровья. Которое, кстати, вполне уже восстанавливается, а боль, мучившая меня последние полгода, больше не возвращалась. Не знаю, что там отрезал Семеныч, но отрезал он явно что-то совсем ненужное.
– Ты сам-то как?
– Я сейчас в Испании. Приехал в свой дом – нужно немного отдохнуть, кое-что обдумать. Тут хорошо – море, солнце, цветы… Люша, денег я тебе переведу, не дергайся и выздоравливай. Об остальном же предоставь беспокоиться полиции и адвокату.
– Ага.
– Все, я пошел играть в теннис. Не кисни, все будет в поряде.
– Ты в Испанию надолго?
– Не знаю… Посмотрю. Как желание возникнет вернуться. Не лезь никуда, полиция разберется без тебя, а то знаю я тебя, примешься геройствовать.
Ну, да, тебе из Испании виднее. Ладно, Марконов, поглядим, что и как. А ты играй в теннис, тебе вся эта ситуация кажется невероятной, ты вообще очень брезгливо относишься ко всяким жизненным форс-мажорам, считая их результатом безответственности и плохого планирования, а потому я не стану ничего тебе говорить о своих мыслях и планах.
– Ну что, на выписку скоро?
Медсестра Вика вкатила ко мне в палату столик с орудиями убийства и принялась деловито перебирать все это добро. Вообще-то медики – странный народ. Вот взять хотя бы Семеныча. Ему сорок шесть лет, а он почти круглосуточно торчит в больнице или же летит куда-то кого-то там спасать. При этом я не представляю, когда же он живет, потому что он все время на работе. Или вот Матрона Ивановна, которая и вообще служит здесь почти полсотни лет – здесь и живет, в домике за больницей. Она здесь как бы на общественных началах работает, похоже, учитывая ее зарплату, но никому это не кажется ни странным, ни чем-то ненормальным. Они здесь живут какой-то своей жизнью – среди боли, страданий, чужих капризов и прочих таких вещей, которыми наполнены эти коридоры и палаты, потому что сюда никто от хорошей жизни не попадает. Не знаю, как они это вообще выдерживают. Раньше я думала, что абстрагируются, но, когда со мной случилось то, что случилось, они все реально обо мне беспокоились, каждый на свой лад, и я не знаю, как они все это могут наблюдать изо дня в день. Это ж спятить можно, если кто понимает!
Нет, с цифрами гораздо проще. Хорошо, что мне привезли мой ноутбук и я могу здесь работать, иначе с ума бы сошла от скуки. Шеф, похоже, этим фактом тоже весьма доволен, о чем свидетельствует увеличившийся размер моей зарплаты.
– Ну, что говорит твой-то?
– В Испанию уехал. Говорит, что я безответственная.
– Это он от ума говорит, конечно. А сам-то что ж глаз не кажет? В Испанию, значит, укатил, отдыхать? Ну-ну… А я вот хоть поглядела бы, что ж там за принц такой особенный, что ты ради него с моста сигать готова была. Никогда принцев не видела.
– Да разве в этом дело, что принц… И не из-за него это совсем, как вы все не можете понять. Просто так карта легла в тот момент.
– Нет, ну я знаю, куда мне – понять такие тонкие материи. А только, Олька, путный мужик рядом бы находился, а не по Испаниям разъезжал.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.