Тропа

Всякий раз, появляясь в форте на берегах Ларами, он отправлялся в небольшое строение, возле которого постоянно гомонили возбуждённые солдаты и слышался смех женщин, расположившихся перед дверью на скрипящих старых стульях. Эти напомаженные дамочки прибыли специально для развлечения солдат, точно рассчитав, что в таком заброшенном месте у мужчин будет неутолимый аппетит на женское тело, а у них – возможность утолить этот солдатский голод и заработать на этом денег. Жившие возле форта Лакоты с интересом следили за странными отношениями между мужчинами и женщинами, с которыми им прежде не доводилось сталкиваться.

– У Синих Мундиров нет семьи, – удивлялись индейцы. – Должно быть, Бледнолицые солдаты не умеют делать семью. Они умеют только совокупляться с женщинами. Это общие женщины. С каждой из них спит много мужчин. Но эти женщины не рожают детей. Откуда тогда берётся столько Синих Мундиров?

Из всех проституток, живших около форта, Рэндалу нравилась только рыжеволосая Магнолия. В её койке, на порванном в двух местах полосатом матрасе, он находил то, что не встречал ни в Сент-Луисе, ни в индейской деревне. Магнолия тоже выказывала признаки неравнодушия к Рэндалу, но деньги всё же брала, хоть и отрабатывала их с особым усердием и даже страстью.

– Я бы с удовольствием стала твоей женой, Скотт, – сказала она ему однажды, – но у тебя за душой нет ни цента. Ты просаживаешь все сбережения за один приезд сюда. А какого дьявола мне идти за человека без состояния? У тебя отличный член и хорошая морда, но этого мне мало. Нет, мой милый, я решила. Я поеду в Орегон, там сейчас полным-полно удачливых золотоискателей, новые города, обеспеченность…

Она лежала на спине, бесстыдно раздвинув ноги, и поглаживала себя одной рукой по внутренней стороне бёдер, другой рукой лаская мужское достоинство Рэндала.

– Скоро я отыщу золото в Чёрных Холмах, – отозвался он. – Я угробил уйму времени на это. Теперь я не отступлюсь. У меня будет золото.

– Если это случится, то не забудь сообщить об этом и позвать меня. Клянусь, тебе не придётся упрашивать меня. Но это лишь в том случае, если речь пойдёт о реальном золотишке, а не о пустых словах, мой милый, – хохотнула она и прильнула ртом к его паху.

– Не понимаю, зачем тебе деньги, – пробормотал он. – Ты всё спустишь на губную помаду, белила и подвязки для чулок. Наверняка накупишь всевозможных побрякушек. За несколько дней у тебя не останется ничего.

– Пусть тебя не заботят мои будущие траты, – оторвалась Магнолия от него.

– Не понимаю, почему вы, женщины, так любите побрякушки. За кольца, серьги и тряпки вас можно купить с потрохами.

– Что же тут плохого?

– Ничего. Просто вы ничем не отличаетесь от дикарей. Вы все называете себя цивилизованными людьми и смотрите на индейцев с презрением. Но в действительности вы точно такие же дикари, любите безделушки и погремушки, мажете свои лица краской, украшаете платья рюшечками, бантиками, ленточками, бахромой. Смешно…

– Кроме того, дорогой, – проститутка посмотрела ему прямо в глаза, – мы так же, как дикари, раздвигаем наши ноги, а вы суёте в нас ваши члены. Да, мы дикари. Только лично я хочу быть чисто вымытой и хорошо пахнущей дикаркой. Понимаешь ты это, мой милый? И я желаю, чтобы в моём доме было уютно и чтобы его не заполнял дым от такой вот закопчённой печки. Я хочу удобств, уюта, а твои дикари не хотят ничего, кроме сытого брюха и вороха вонючих шкур…

Осенью проститутки загрузились в фургон и укатили, присоединившись к какому-то очередному каравану, и солдаты вновь окунулись в унылое пьянство.

ЧЁРНОЕ ПЛАТЬЕ

Всадник был одет в сильно поношенную чёрную робу, заштопанную во многих местах и подпоясанную верёвкой из конского волоса. Судя по его облачению, он принадлежал к иезуитскому ордену. Впрочем, на его голове сидела коричневая, совсем не монашеская, шляпа с обвисшими широкими полями – свою он, должно быть, где-то потерял. Наряд его промок насквозь под только что прошедшим дождём и ещё не успел высохнуть, тяжело облегая долговязую фигуру всадника сырыми складками. Грубое платье налипло на тонких волосатых ногах иезуита, и Рэндал увидел под задравшейся робой острые колени миссионера и красиво расшитые мокасины, плотно облегавшие его ступни.

Соскользнув с серой индейской кобылки, священник решительным шагом подошёл к Рэндалу и протянул для пожатия худую руку. Вид тонкого запястья вызвал у Рэндала чувство жалости. Иезуит напоминал беззащитную тростинку. Ему было не более тридцати лет. Жиденькая светлая бородка покрывала впалые щёки.

– Грие, – представился он, широко улыбаясь. – Весьма рад увидеть белого человека в этой глуши. Вы смотрите на мою обувку? Прекрасная работа! Это подарок Черноногих. Женщина по имени Мелкие Камни сшила специально для меня три пары… Да ниспошлёт Господь ей счастье за щедроту её сердца! К сожалению, две пары я уже сносил… Простите, я много говорю, я отвык от общества белых людей… Я не расслышал вашего имени…

– Меня зовут Рэндал Скотт. Присаживайтесь к костру, я только что сварил кофе. У меня всегда получается хороший кофе. А вот лепёшки у меня обычно хромают, то недожаренные, то пересохшие выходят.

– Я с удовольствием проглочу даже самый твёрдый-претвёрдый сухарь, – поправив длинные полы плаща, Грие опустился на корточки и отвязал от пояса жестяную кружку. – Я сегодня ничего не ел, и одного вида ваших лепёшек достаточно, чтобы мой желудок начал петь псалмы.

– Далеко ли держите путь, отец? – Скотт налил ароматный напиток в подставленную кружку и усмехнулся слову “отец”, с которым он, пятидесятилетний мужчина, обратился к молодому человеку.

– Я кочую от одного племени к другому. Дорога моя, будучи слишком витиеватой, делается бесконечной. Последнее время я жил у Черноногих, в клане Коротких Рубах.

– Пытаетесь обратить дикарей в истинную веру?

– Пытаюсь, – вздохнул священник. – Не всегда, конечно, мне хватает смиренного усердия. Приходится то и дело обращаться к Господу за помощью и к примеру старших моих братьев, праведные труды коих дают чудесные результаты.

Прожив почти двадцать лет на Дальнем Западе, Рэндал Скотт ни разу не встречался ни с одним миссионером, хотя слышал о них много разных историй. Легендарной личностью был иезуит Де Смет, прекрасно знавший все равнинные племена и ладивший со всеми. Индейцы относились к нему если не с любовью, то с неисчерпаемым доверием. Он же, стараясь не давить на туземцев, дабы не отпугнуть их чрезмерной своей настойчивостью, всё же не упускал ни одного случая, чтобы произнести христианскую молитву в их присутствии. Когда воины возвращались из набега, он непременно обходил лагерь, звоня колокольчиком, привязанным к поясу, и созывал дикарей в свою палатку, чтобы обратиться к Иисусу и возблагодарить его за удачное возвращение людей с военной тропы. Де Смет нередко выступал и в роли посредника между правительственными чиновниками и краснокожими жителями прерий, и не было, казалось, такого дела, которое было бы ему не по плечу.

– Божьей милостью я выполню любое возложенное на меня поручение, – говаривал он, скромно улыбаясь и показывая свои крупные передние зубы, за которые получил от индейцев прозвище Длинные Зубы.

Рэндал слышал от Лакотов об удивительных душевных качествах Де Смета и теперь, ведя неторопливую беседу с Грие и с любопытством разглядывая его, невольно пытался наделить его всеми свойствами отца Де Смета.

Грие был на редкость худ. Когда он вытягивал руки, то они, бледные и тонкие, высовываясь из обтрёпанных широких рукавов, напоминали Рэндалу ветви деревьев, с которых была начисто очищена кора. Эти руки не обладали достаточной силой, чтобы носить тяжести, колоть дрова, разделывать туши зверей. Такими руками, похоже, нелегко было справляться с лошадью. И всё же этот тридцатилетний священник, похожий на мечтающего мальчишку, жил в прерии и не боялся переезжать с места на место в полном одиночестве, не имея при себе никакого оружия. Как ему удавалось выживать в столь диком краю? Как ему удавалось находить общий язык с индейцами?