Страница 42 из 185
"1) "И цзин" действительно некий словарь, как это утверждает Лакупри, но значительно более поздней даты, а именно времен Чжоу (ибо он также называется "Чжоу и"), т.к.:
2) его словник обнаруживает мыслительный кругозор, который во всяком случае, – хотя и не в столь широком объеме, как этого хочет Арлез, – по-видимому, соответствует морально-политическим воззрениям времен Чжоу;
3) гексаграммы представляют собой древнюю письменность, которая, однако, не должна восходить к самой седой древности, но, может быть, представляет собою некую местную письменность насельников Западного Китая – древней области Чжоу или их предшественников по господству там – Цзян".
Последний пункт Конради доказывает тем, что пополняет гексаграммы дополнительными чертами так, что в некоторых случаях ему удается искаженную гексаграмму превратить в картинку, отдаленно напоминающую тот или иной предмет. Правда, это ему удается лишь в отношении четырех (!) гексаграмм из 64. Вряд ли найдется хоть один закон, который был бы выведен на основании 6,25% всего материала. Для "доказательства" своей теории Конради пользуется традиционным китайским приемом: триграмму
("Кань") он поворачивает на 90° и указывает на ее сходство в таком положении со знаком "вода" в почерке чжуань
(с. 419). Если бы это и оказалось верным, то спрашивается, почему же остальные семь триграмм не обнаруживают ни малейшего сходства со знаками какой-либо формы китайской письменности! Нечего и говорить о том, что прием поворачивания знака недопустим для доказательства. Ведь никому не придет в голову доказывать, что китайские цифры происходят из того же источника, что и "арабские" цифры на том лишь основании, что китайский иероглиф "и" ("один"), если повернуть его на 90°, похож на нашу цифру 1, а иероглиф "ци" ("семь"), если повернуть его на 180°, похож на нашу цифру 7.
Столь же фантастично желание Конради усмотреть в некоторых гексаграммах фаллические символы. В критике работ Макклатчи мы уже видели, что символы "Книги перемен" недопустимо толковать таким образом. И здесь об этом следует упомянуть лишь потому, что эта теория Конради (хотя она является всего-навсего перепевом высказываний Макклатчи), по-видимому, оказала интенсивное влияние на его последователей. Так, например, Б.Шиндлер в первом томе своей работы, посвященной жречеству в древнем Китае[270], возводя термин "инь" ("тьма") к знаку "юнь"[271] и приводя его архаическую форму, находит возможным усмотреть в ней... изображение женских genitalia. Мы предпочитаем придерживаться тщательного и основательно документированного анализа китайских знаков, проделанного Таката Тадасукэ[272], который убеждает в том, что знак "юнь" не обозначал ничего, кроме облака. При этом его архаическая форма дожила почти без изменений в орнаментах, изображающих облака в китайском искусстве.
Но если даже оставить без внимания эти неудачные домыслы и перейти к учету исследования Конради по существу, то все же оценка его труда не вызовет большего оптимизма. Правда, если говорить о критике текста, проведенной Конради, то нельзя не признать, что она сделана с исключительной скрупулезностью. Конради не упускает из виду ни одной рифмы, ни одной (даже лишь предполагаемой) цитаты. Все ссылки сделаны с точнейшим указанием мест. Цитируется только исторически верный материал. Словом, налицо максимальная аккуратность работы. Это для нашего суждения о труде Конради особенно важно. Однако наряду с таким точным исследованием частностей Конради допускает необоснованные выводы о целом. Вся его работа (за исключением общих положений на первых 14 страницах) представляет собою детальный анализ текста, направленный к доказательству того, что "Книга перемен" – первоначально лишь нечто вроде толкового одноязычного словаря, который (непонятно с чего бы!) стали применять как гадательный текст[273]. Все это исследование и все основанное на нем "доказательство" словарной теории Конради строится на анализе текста всего-навсего четырех гексаграмм (1-й, 22-й, 29-й и 49-й)! Да и этот материал изучен лишь с узко филологической стороны, и то лишь внешне, без достаточного учета технической терминологии ицзинистов. Так, например, Конради неизвестно, что значит техническое обозначение "Цянь чжи Гоу"[274]", т.е. ситуация, отраженная в гексаграмме "Творчество", переходит в ситуацию, отраженную в г". Не подозревая, что это обычный и единственно возможный прием стереотипного обозначения превращения одной гексаграммы в другую (а в этих-то превращениях вся суть теории "Книги перемен"), Конради строит искусственное понятие особого обозначения отдельных черт гексаграмм названиями других гексаграмм. Правда, такой прием существовал в Японии, но не во времена составления "Книги перемен", а во времена Токугава, т.е. в XVII-XVIII вв. Ошибка Конради покоится на том, что знак "чжи" он понял в более привычном значении – как показатель дефинитивного отношения, а следует его понимать как глагол "идти в..."[275]. Это не единственное досадное недоразумение в работе Конради. Но мы не задаемся целью написать рецензию. Нам надо лишь уяснить себе, что представляет собой эта работа среди других европейских работ о "Книге перемен". Конради, при всей его тонкости анализа, оказался совершенно неспособен к широкому и дальновидному охвату материала, а тем самым и к правильной интерпретации его в целом. Поэтому он и не был в состоянии найти свой взгляд на предмет, а лишь филологически отделал теории, уже высказанные до него, и притом, к сожалению, не наилучшие. Это определяющее качество его работы особенно необходимо иметь в виду по той причине, что его филологическая техника может импонировать китаеведам и многих, незнакомых с материалом в подлиннике, теория Конради может убедить.
Когда уже была закончена эта глава, я получил возможность ознакомиться со статьей А.Уэйли[276], которой невозможно отказать в остроумии и оригинальности. Однако она не решает проблему во всей ее сложности, это лишь попытка понять основной текст "Книги перемен" как амальгаму из двух разнородных элементов: 1) фольклорные поговорки о приметах и 2) магические формулы. Первому уделено значительно больше внимания, а доказательство построено на совершенно оригинальном переводе достаточного количества мест, с сохранением постоянного приема: одно из слов цитируемого текста обязательно понимается как omen. При этом допускается иногда свободное обращение с типичным синтаксисом "Книги перемен" (например, с. 127, §5), иногда с лексикой (с. 125, по поводу слова фу[277] ), иногда с документированностью (например, с. 124 – произвольная замена слова дунь на тунь[278] ), как это удобнее для гипотезы автора[279]. Дата создания книги определяется настолько ориентировочно, что не дает в этом отношении ничего нового: между 1000 и 600 гг. до н.э. Философская обработка и осмысление текста могли начаться, по мнению автора, около IV в. до н.э. Автор отрицает знакомство Конфуция с "Книгой перемен". В конце статьи ставятся два вопроса: 1) почему "И цзин" называется "Книгой перемен"? и 2) чем обусловлен порядок расположения материала в нем? На первый вопрос автор признается, что не может ответить. На второй же вопрос отвечает ссылкой на случайно установившийся план.
270
Schindler B. Das Priestertum im alten China. T.1. Königtum und Priestertum im alten China, Einleitung und Quellen. Lpz., 1919. – А.K.
271
272
(Таката Тадасукэ. Словарь древней пиктографии). Токио, 1925, s.v.
273
Если бы последнее было возможно, то почему же не превратились в гадательные книги словари "Эр я" и "Шо вэнь"? Или почему бы не гадать, наконец, по "Кан-си цзы дянь", десятки тысяч иероглифов которого дают больше материала, чем 64 гексаграммы!
274
275
Как явствует из детального анализа этой проблемы в нашей вводной статье, данный упрек Ю.К.Щуцкого в адрес А.Конради не основателен ни терминологически, ни исторически. – А. К.
276
Waley A. The Book of Changes. – The Museum of Far Eastern Antiquities (Östasiatiska Samlingarna). Stockholm, 1933, bull. №5, с 121–142.
277
278
279
Omen (лат.) – знак, знамение, примета, предзнаменование. Фу – один из основных мантических терминов "Чжоу и", Ю.К.Щуцким в основном переводимый словом "правда" и его производными, но, возможно, имеющий значение "удача". С этим иероглифом и сам Ю.К.Щуцкий обошелся чересчур вольно, не унифицировав его перевод и в ряде случаев передав, например, словами "доверие", "подлинно" и даже "непременно" (гекс. №35, I; 34, I; 44, I), что ниже сохранилось в интерпретирующей части ("Чжоуская [книга] перемен") и исправлено нами в филологическом переводе "Третьего слоя". Дунь – "бегство" ("прятаться") – название и ведущий знак гекс. №33. Тунь – "вепрь" ("поросенок") – сходный иероглиф, встречающийся в афоризме гекс. №61 и в некоторых вариантах текста "Чжоу и" замененный на дунь. Хотя последний факт как будто свидетельствует против А.Уэйли, на самом деле он лишний раз подтверждает возможность взаимопревращений этих иероглифов в древних текстах, поскольку в исходной записи не фиксировалось их единственное различие – ключевой элемент "движение" у знака дунь. – А.К.