Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 16

– Что сказала эта девочка? – спросила Эмили.

Я вытер глаза ладонью. Меня не волновало, что Эмили видит мои слезы. Она сто раз видела, как я плачу. Я сунул платок в карман и заметил, что ее красная футболка надета наизнанку. Она всегда носила одежду наизнанку, поскольку терпеть не могла, когда швы трутся о кожу. Еще она ненавидела, когда кто-нибудь к ней прикасался. Наша учительница никогда до нее не дотрагивалась, но однажды ее заменяла другая, и она положила руку на плечо Эмили. И Эмили временно помешалась. Она так рыдала, что ее даже стошнило на парту.

– Ты надела майку наизнанку, – сказал я.

– Знаю. Что сказала эта девица?

– Что ее зовут Лейла.

Я взглянул туда, где Лейла все еще разговаривала с мужчиной в очках. Кит ушел, и я пристально смотрел на Лейлу. От одного ее вида по телу разливалось какое-то непонятное ощущение. Это было похоже на то время, когда мне нужно было принимать лекарства от простуды и я не мог заснуть ночью. Как будто внутри ползали какие-то микробы. Мама убеждала меня, что этого не может быть, но я-то знал.

– А еще что-нибудь она говорила?

Прежде чем я успел ответить, уши наполнили громкий гул и грохот, похожий на гром. Все остановились и оглянулись, как будто кто-то сказал: «Стоп-кадр!» Я подумал, может, это цунами, ведь мы находились так близко от берега. Я реально боюсь цунами. Как-то видел цунами по ТВ. Волна прямо глотала людей. Иногда я высовываюсь из окна своей спальни, смотрю на водную гладь, нет ли вдали огромной волны, которая может меня проглотить. Мне захотелось выбежать из церкви и помчаться прочь, но все стояли, не двигаясь.

Как будто заколдованные, запыленные церковные окна вспыхнули разноцветными огнями. Я увидел Деву Марию, и младенца Иисуса, и ангелов, а также лысого мужчину в длинной сутане, который держал в руке птицу. На всех лицах лежали разноцветные отблески, а в волосах Эмили сияла радуга.

– Пожар! – закричал кто-то на другом конце церкви, и сразу же несколько человек подхватили:

– Пожар, пожар!

Все пронзительно закричали и побежали мимо меня и Эмили, толкаясь и ударяясь о нас.

Огня я нигде не видел, поэтому мы с Эмили стояли на месте, получая толчки со всех сторон, и ждали какого-нибудь взрослого, который сказал бы, что надо делать. Я был уверен, что это не цунами. Эта мысль меня несколько успокоила, хотя чей-то локоть больно ткнул в бок, а кто-то другой наступил мне на ногу. Эмили прижалась к стене, чтобы никто из бегущих не мог дотронуться до нее. Я посмотрел туда, где совсем недавно Лейла разговаривала с мужчиной в очках, но ее там не было.

– Двери заклинило от огня! – раздался чей-то крик.

Я посмотрел на Эмили:

– Где твоя мама? – Мне пришлось кричать, чтобы перекрыть шум.

Мать Эмили была одной из тех взрослых на локине, надеясь на присутствие которых мама отпустила меня в церковь.

– Не знаю. – Эмили стала грызть ногти, как делала всегда, когда нервничала.

– Перестань. – Я отвел ее руку от лица.

Внезапно я почувствовал запах гари и услышал потрескивание, похожее на то, когда на берегу жгли костер. Эмили указала рукой на потолок, где завитки дыма обвивали балки.

– Нам надо спрятаться! – проговорила она.

Я кивнул, хотя вспомнил: мама не раз говорила мне, что от огня спрятаться нельзя. Надо убегать. Дома, под кроватью, у меня лежала специальная лестница, по которой я мог спуститься из окна вниз. Но в церкви я никогда не видел ни одной такой лестницы.





Все дальнейшее происходило очень быстро. Мальчишки подняли одну из длинных церковных скамеек. На счет раз-два-три они подбежали к большому окну, на котором была изображена мозаика с лысым человеком в сутане. Скамья разбила изображение, расколов стекло на тысячу мелких осколков, и я увидел огонь, бушевавший снаружи. Я никогда не видел такого огромного огня. Как дикое чудовище, он ворвался через окно и одним мощным глотком заглотил мальчишек и длинную скамью. Мальчишки завопили и беспорядочно заметались, охваченные пламенем.

– Падайте и катайтесь по полу! – закричал я как можно громче.

Эмили удивленно уставилась на меня. Не думаю, что они меня слышали, но один остановился, упал на пол и стал кататься. Одежда на них все еще горела, и церковь наполнилась дымом, так что я уже не мог различить алтарь.

Эмили закашлялась.

– Мама! – прохрипела она.

Я тоже закашлялся. Я понял, что мы с Эмили в опасности. Ее матери нигде не было видно, а остальные взрослые вели себя не лучше детей – метались и вопили как резаные. Я изо всех сил попытался напрячь мозги. Мама всегда говорила, что в случае опасности надо использовать голову. А я впервые в жизни оказался в опасности.

Внезапно Эмили схватила меня за руку.

– Надо спрятаться, – повторила она.

Должно быть, она действительно была напугана, поскольку никогда раньше не хваталась за меня так.

Я знал, что она не права, что нам нельзя прятаться, но уже начал гореть пол, и языки пламени приближались к нам.

– Думай! – громко проговорил я, хотя обращался к себе. Я даже стукнул себя по голове. – Эй, мозги, вы что, заснули?

Эмили прижалась лицом к моему плечу и заскулила, как щенок, а языки пламени выросли над нами, как лес из золотых деревьев.

2

Мэгги

Моего отца убил кит.

Я почти никогда никому не рассказывала, как он погиб, чтобы люди не думали, что я сочиняю. Чтобы не повторять всю историю с самого начала и не смотреть, как их глаза округляются, а кожа покрывается пупырышками. Они начинали говорить про Ахава и Иону, и я понимала, что смерть отца превращается для них в развлечение. Когда я была маленькой девочкой, отец являлся для меня целым миром – мой лучший друг и защитник. Он был почти божеством. Священник, собственными руками построивший молельню для своей паствы. Когда люди начинали превращать его в персонаж истории, которую они рассказывали друзьям или домочадцам за столом между пиццей и мороженым, я уходила. Так что проще было вообще не говорить об этом. Когда меня спрашивали, как умер мой отец, я говорила: «сердце». И это тоже была правда.

В тот вечер, когда Энди пошел на локин, я знала, что мне нужно встретиться с отцом – или, по крайней мере, попытаться это сделать. Это не всегда получалось. Из тридцати или сорока попыток я только трижды смогла вступить с ним в контакт. Тем больше я ценила эти встречи. Поэтому я продолжала попытки.

Я позвонила маме и сказала ей, что локин перенесен из здания молодежного мемориала Друри в церковь, чтобы она знала, откуда надо утром забрать Энди. Потом я сказала ей, что собираюсь встретиться с Эмбер Доннелли, которая, кстати, была законченной занудой. Я не виделась с Эмбер месяцами, хотя иногда мы вместе ходили на занятия. Общение с Эмбер предполагало, что придется всю дорогу слушать, как она без остановки рассказывает о своем парне, Тревисе Харди. «Мы с Тревисом то, да мы с Тревисом это», пока мне не захочется захохотать или завопить. Эмбер, как и я, посещала факультатив, но по ее речи вы бы ни за что этого не сказали. Кроме того, она была такой кривлякой и думала только о том, как выглядит и с кем встречается. Но по-настоящему я ее раскусила только в этом году.

Поэтому вместо того, чтобы встречаться с Эмбер, я поехала в северный конец острова, который поздним мартовским вечером казался концом вселенной. Проехав четырнадцать миль, я заметила на дороге лишь две машины, которые направлялись на юг. Редко где в окнах домов мелькали огни. Луна была такой полной и яркой, что причудливые тени кустов и почтовых ящиков четко вырисовывались на проносящейся мимо полосе дороги. Мне казалось, что это олени, а может, собаки, и все время хотелось ударить по тормозам. Увидев ряды коттеджей на берегу, я вздохнула с облегчением.

Эта оконечность острова всегда подвергалась атакам штормов, и шесть прибрежных коттеджей вдоль пролива Нью-Ривер планировали снести. Между коттеджами и улицей был еще один ряд домов, которые ждали своей очереди стать прибрежной полосой. Очень давно, после урагана под названием «Фрэн», нам пришлось выехать из нашего дома. Тогда мне было семь лет. Но предназначенные под снос дома все еще стояли, и я надеялась, что они останутся в таком состоянии до конца моей жизни.