Страница 27 из 72
Они сошли на берег в Корсёре и сквозь метель продолжали путь к Копенгагену.
Король и Струэнсе были в карете одни.
Кристиан спал. Он улегся без парика, положив голову Струэнсе на колени, завернувшись в одеяло, и пока они, сквозь датскую метель, медленно ехали на северо-восток, Струэнсе сидел совершенно неподвижно и думал о том, что святым является то, что это святым делает, поглаживая Кристиана рукой по волосам. Поездка по Европе должна была скоро подойти к концу, и должно было начаться нечто совсем другое, о чем он ничего не знал, и о чем ничего знать не хотел.
Кристиан спал. Он тихонько поскуливал, но эти звуки невозможно было истолковать: ему словно бы снилось что-то приятное или ужасное; было непонятно. Возможно, ему снилось воссоединение влюбленных.
Часть 3
ЛЮБЯЩИЕ
Глава 7
Учитель верховой езды
1
14 января 1769 года королевская свита прибыла, наконец, обратно в Копенгаген.
За три километра до городских ворот разбитые и запачканные глиной экипажи остановились и были заменены; новые экипажи уже стояли наготове, с шелковыми пледами вместо одеял, и королева, наконец, заняла место в карете своего супруга — Кристиана VII.
Один на один. Они внимательно вглядывались друг в друга, словно пытаясь усмотреть перемены, на которые надеялись или которых опасались.
К тому моменту, когда процессия тронулась, уже успело стемнеть, было очень холодно, и торжественный въезд происходил через Западные ворота — Вестерпорт. Там была выставлена сотня солдат с факелами в руках. Гвардия прошла торжественным маршем, но без музыки.
Шестнадцать карет подъехали к дворцовым воротам. Во дворе выстроились придворные. Они долго ждали в темноте и холоде, и настроение было мрачным.
Во время торжественной встречи Струэнсе и королеву забыли представить друг другу.
При свете факелов и под леденящим дождем со снегом началась церемония приветствия короля. Тот же, когда кареты остановились, подозвал к себе Струэнсе, шедшего сбоку, позади королевской четы. Последним в ряду ожидавших — торжественно встречавшего комитета — стоял Гульберг. Он, не отрывая взгляда, смотрел на короля и его лейб-медика.
Пристально рассматривали их и многие другие.
Поднимаясь по лестнице, Струэнсе спросил короля:
— Кто был тот человек, который так зло смотрел?
— Гульберг.
— Кто он такой?
Король помедлил с ответом, пошел дальше, потом обернулся и с абсолютно неожиданной ненавистью прошипел:
— Он знает! ЗНАЕТ!!! где находится Катрин!
Струэнсе не понял.
— Злой! — продолжал Кристиан с той же ненавистью в голосе. — Злой!!! и незначительный!!!
— Зато его взгляд был довольно многозначительным, — заметил Струэнсе.
2
В карете, наедине с королем, маленькая англичанка не произнесла ни слова.
Она не знала, ненавидела ли она мысль об этом воссоединении или же мечтала о нем. Мечтала она, возможно, не о Кристиане. Кое о чем другом. О переменах.
Она начала понимать, что у нее есть тело.
Раньше ее тело было чем-то, что придворные дамы, тактично опустив глаза, помогали ей прикрывать, и что она потом, под прикрытием этой брони, водила повсюду на глазах у двора: словно маленький военный корабль. Сперва ей казалось, что она состоит только из этой брони. Ее неотъемлемым свойством была броня королевы. Наделенная этой ролью, она была маленьким бронированным корабликом, озираемым этими поразительными датчанами, которые так отвратительно говорили на ее языке, и чья личная гигиена была столь омерзительной. Они все были пыльными и неприятно пахли плохими духами и старой пудрой.
Потом она открыла для себя свое тело.
После рождения ребенка у нее вошло в привычку, когда придворные дамы вечером уходили, снимать ночной туалет и лежать под ледяными простынями в бесстыдной наготе. При этом она ощупывала свое тело; не из плотских побуждений, нет, это не было развратом, думала она, это делалось для того, чтобы потихоньку распознавать и изучать тело, которое в тот момент лежало свободным от придворных платьев и пудры.
Только ее кожа.
Ее тело начинало ей нравится. Она все больше ощущала его как свое. После того, как ребенок родился, и грудь уменьшилась до своего настоящего размера, ее тело стало ей нравиться. Ей нравилась ее кожа. Ей нравились живот и бедра, и она могла часами лежать и думать: это действительно мое тело.
К нему приятно прикасаться.
За время путешествия короля по Европе она пополнела, и при этом ей стало казаться, что она врастает в свое тело. Она уже чувствовала, что на нее смотрят не только как на королеву, но и как на нечто иное. Ведь наивной она не была. Она знала, что в сочетании ее нагого, под всей этой амуницией, тела с ее титулом, существовало нечто, создававшее вокруг нее некое невидимое поле излучения, состоявшее из половой принадлежности, вожделения и смерти.
Королева ведь была запретной, и при том была женщиной. Поэтому она инстинктивно чувствовала, что мужчины смотрят прямо сквозь ее одежды и видят то тело, которое ей теперь нравилось. Она была уверена, что они мечтают вонзиться в нее, и что привлекает их в этом смерть.
Там находилось запретное. Оно сияло прямо сквозь броню. Она была самой, что ни на есть, запретной и знала, что они просто не могут устоять перед окружавшей ее сексуальной зоной.
Это — самое что ни на есть запретное, это — обнаженная женщина, и это — королева, а следовательно, и смерть. Человек, возжелавший королеву, соприкасался со смертью. Она была запретной и желанной, а прикоснувшийся к самому запретному должен был умереть. Это их распаляло, ей это было известно. Она видела это по их взглядам. И когда она это осознала, все остальные словно бы тоже стали вовлекаться все сильнее в некое безмолвное, интенсивное поле излучения.
Она много об этом думала. Это преисполняло ее каким-то своеобразным восторгом; она была Священным Граалем, и завоевание этого священного грааля должно было принести им величайшее наслаждение и — смерть.
Она это видела. Ее пол все время присутствовал в их сознании. У них он вызывал какой-то зуд. Для них это было мукой. Она представляла себе, как они все время думают о ней, предаваясь блуду со своими любовницами и шлюхами, как они, прикрывая глаза, представляют себе, что вонзаются не в шлюху или жену, а в строжайше запретное тело королевы; и это преисполняло ее сильнейшим чувством власти.
Она пребывала в их телах как сознание того, что это тело — смерть. И Грааль.
Она была, словно зуд в половом члене двора. И они не могли до нее добраться. Ее половая принадлежность, смерть и зуд. И они не могли освободиться от этой одержимости, как бы они ни пытались обрести свободу в блуде, как бы ни пытались освобождаться от зуда со своими женщинами. Одна лишь она была недостижимой, и только она соединяла в себе блуд и смерть.
Это была своего рода власть.
Но иногда она думала: я люблю свое тело. И знаю, что я — словно зуд в половом члене двора. Но разве не могу я тоже воспользоваться своим телом свободно и ощутить смерть в близости со своей собственной плотью, и сама получить от своего тела наслаждение. И иногда, по ночам, лежа обнаженной, она ласкала себя, и наслаждение горячей волной прокатывалось по телу, которое ей теперь все больше нравилось.
И, к своему удивлению, она не чувствовала никакого стыда, только что она — живой человек.
3
А Кристиан, ее худенький супруг, который с ней не разговаривает, кто же он тогда такой? Неужели он не чувствует этого зуда?
Он оставался ко всему этому безучастным. И она пыталась понять, кто же он такой.
В апреле королева присутствовала в Придворном театре на представлении по пьесе Вольтера «Заира».