Визит лейб-медика

Другие статьи называются: «О блуждании души», «О комарах» и «О солнечном ударе».

Откровенно сатирический текст под заголовком «Хвала собакам и чудесное воздействие собачьего дерьма» стал, однако, его крушением. Этот текст был справедливо воспринят как личный выпад против известного в Альтоне врача, который сделал большое состояние на сомнительном средстве против запора, извлекаемом из собачьего дерьма.

Журнал был закрыт.

На следующий год Струэнсе, однако, основал новый журнал. Он старательно воздерживался от оскорблений и от формулировок, отдающих критикой в адрес государства или религии, но все же потерпел неудачу в статье о коровьем бешенстве, которую справедливо сочли критикой религии.

Этот журнал тоже был закрыт.

В своем самом последнем сочинении, написанном в тюрьме и законченном накануне казни, Струэнсе касается этого, так сказать, журналистского периода своей жизни. «Мои нравственные идеи развивались в то время под влиянием изучения трудов Вольтера, Руссо, Гельвеция и Буланже. Я сделался вольнодумцем и считал, что хоть мир и человек и созданы высшим принципом, но что никакой жизни после этой не существует, и что поступки обладают нравственной силой, лишь если они действенным образом влияют на общество. Я находил, что вера в наказание в следующей жизни нелепа. Человека достаточно наказывают в этой жизни. Добродетельным был тот, кто совершал полезное. Догматы христианства были чересчур строги, и те истины, которые оно выражало, были столь же хорошо выражены в трудах философов. Проявления сладострастия я считал в высшей степени простительными слабостями, если только они не имели пагубных последствий для самого человека или же для других».

Его оппонент в чересчур кратком резюме образа мыслей лейб-медика заключает: «Струэнсе считал, что человек — это всего лишь механизм».

Самым главным для него был, однако, труд Людвига Хольберга «Нравоучительные мысли». После его смерти был обнаружен сильно потрепанный экземпляр этого произведения на немецком языке, с многочисленными пометами.

Одной из глав этой книги суждено было изменить его жизнь.

5

6 мая 1768 года началась поездка короля Кристиана VII по Европе.

Его свита в общей сложности состояла из пятидесяти пяти человек; это должна была быть познавательная поездка, сентиментальное путешествие по образцу Лоренса Стерна (позднее утверждалось, что на Кристиана произвела сильное впечатление седьмая книга «Тристрама Шенди»), но, кроме того, целью поездки было при помощи демонстрируемой королевской свитой роскоши создать за границей твердое представление о богатстве и мощи Дании.

Первоначально планировалось, что свита будет больше, но постепенно она стала сокращаться; одним из тех, кого отослали, был курьер по имени Андреас Йорт. Его отправили обратно в столицу, откуда он был сослан на остров Борнхольм, поскольку однажды вечером, «по болтливости и пьянству», во всеуслышание разгласил, что король поручил ему во время поездки искать Катрин Сапожок.

В Альтоне к ним присоединился Струэнсе.

Их встреча была очень странной.

Король остановился в резиденции бургомистра; когда он вечером послал за курьером по имени Андреас Йорт, ему сообщили, что того отозвали. Никакого объяснения дано не было. Поступок курьера совершенно необъясним, — сказали ему, — но, возможно, он вызван болезнью кого-нибудь из членов его семьи.

Тогда у Кристиана случился приступ его странных конвульсий, и он с яростью начал крушить комнату, швырять стулья и бить окна, а на прекрасных шелковых обоях он вынутым из камина угольком написал имя Гульберга, намеренно сделав в нем ошибки. Во время этого бесчинства король до крови поранил руку, и Струэнсе пришлось, в качестве первого задания в этой поездке, перевязывать монарха.

Иными словами, был призван новый лейб-медик.

Его первое воспоминание о Кристиане: совсем маленький мальчик сидел на стуле, из его руки текла кровь, а он ничего не видящим взглядом смотрел прямо перед собой.

После длительного молчания Струэнсе вежливо спросил:

— Ваше Величество, Вы можете объяснить этот внезапный… гнев? Вы не обязаны, но…

— Да, я не обязан.

Через некоторое время он добавил:

— Меня обманули. Ее нигде нет. А если она где-то и есть, то наш путь туда не ведет. А если ведет, то ее увозят. Возможно, она умерла. Это моя вина. Меня должны наказать.

Струэнсе пишет, что тогда он ничего не понял (впоследствии ему все стало ясно), и что он просто молча продолжал перевязывать королю руку.

— Вы родились в Альтоне? — спросил затем Кристиан.

Струэнсе сказал:

— В Галле. Но я очень быстро переехал в Альтону.

— Говорят, — Кристиан, — что в Альтоне живут одни просветители и вольнодумцы, стремящиеся разрушить общество.

Струэнсе лишь спокойно кивнул.

— Уничтожить!!! Существующее общество!!!

— Да, Ваше Величество, — подтвердил Струэнсе. — Так говорят. Европейский центр просвещения, — говорят другие.

— А что говорите вы, доктор Струэнсе?

Повязка была наложена. Струэнсе стоял на коленях перед Кристианом.

— Я — просветитель, — сказал он, — но, прежде всего, врач. Если Ваше Величество пожелает, я могу незамедлительно оставить службу и вернуться к своему простому врачебному призванию.

Кристиан с пробудившимся интересом посмотрел на Струэнсе, отнюдь не рассердившись или разволновавшись из-за его почти провокационной откровенности.

— А вам, доктор Струэнсе, никогда не хотелось очистить храм от развратников? — совсем тихо спросил он.

Ответа на это не последовало. Но король продолжал:

— Изгнать торгашей из храма? Сокрушить? Чтобы все могло восстать из пепла, как… птица Феникс?

— Ваше Величество хорошо знает Библию, — уклончиво сказал Струэнсе.

— Вы не думаете, что невозможно добиться успеха! УСПЕХА! если не сделаться твердым и… сокрушить… все, чтобы храм…

Он вдруг заходил по комнате, где повсюду валялись обломки стульев и осколки стекла. Он производил на Струэнсе прямо-таки завораживающее впечатление, поскольку его мальчишеская фигура была столь хрупкой и маленькой, что едва ли можно было представить, что он сумел произвести такой разгром.

Потом он подошел совсем вплотную к Струэнсе и прошептал:

— Я получил письмо. От господина Вольтера. Почтенного философа. Которому я дал денег для судебного процесса. И он прославляет меня в письме. Как… как…

Струэнсе ждал. Затем это прозвучало, тихо, словно первое, таинственное сообщение, которому предстояло соединить их. Да, задним числом Струэнсе вспоминает это мгновение и описывает его в своих тюремных записках, мгновение абсолютной близости, когда этот безумный юноша, этот король Милостью Божьей, доверил ему тайну, совершенно невероятную и драгоценную, которой предстояло навсегда объединить их.

— …он прославляет меня… как просветителя.

В комнате стояла полная тишина. И король продолжал, все тем же шепотом:

— У меня в Париже назначена встреча с господином Вольтером. Которого я знаю. По своей переписке. Я смогу взять вас с собой?

Струэнсе, с едва заметной улыбкой:

— Буду очень рад, Ваше Величество.

— Я могу на вас положиться?

И Струэнсе просто и спокойно сказал:

— Да, Ваше Величество. Больше, чем Вы думаете.

Глава 6

Спутник

1

Ехать им предстояло далеко.

Поездка должна была занять восемь месяцев, этим пятидесяти пяти людям предстояло, на лошадях и в каретах, проехать более четырех тысяч километров по ужасным дорогам, ехать и летом, и осенью, и, наконец, зимой; кареты никак не обогревались, и их стенки оказались тонкими, да и цели поездки не понимал никто: лишь что ее следовало предпринять, и поэтому народ и крестьяне — это были две разные категории — должны были стоять вдоль пути их следования, разинув рты, ликуя или же в безмолвной ненависти.