В родных местах

Снаружи вагона какая-то длинная черная тряпка все билась и билась о стекло, Семен глядел на нее и не мог оторваться, и эта навязчивость пугала его…

Каменногорский мужик, которому Земеров привез рыбу и у которого должен был забрать железо, не понравился Семену: злой и брюзгливый. И на кой только леший сюда приехал? Мужик назвался Иваном Кузьмичом. Он угощал отличным ужином, то и дело повторяя: «Мелочиться не будем», и Семен догадался, что хозяин сдерет с него за железо порядком. Мучила мысль, как увезти отсюда злополучные листы.

— Это легче легкого. Здесь же московский тракт, прямо за железной дорогой. Машины туда-сюда снуют. В столовой, какая возле базара, шофера всегда сидят. Пойди завтра утречком и договорись, — подсказал Иван Кузьмич.

— Ну что ж, может, посмотрим твое железо?

— Куда торопишься. У тебя вообще-то время терпит? Робишь где или нет? В отпуске. Хо! Отдыхай себе! А послезавтра сюда приедет на грузовике один мой знакомый из вашего же города. Подбросит.

— Можно и подождать…

— С фанерокомбината он.

Семен насторожился:

— Как фамилия?

— Яшка Караулов.

— Караулов?

— Да. Что, знакомый?

— Немножко. — И неожиданно сказал: — Передумал я, пожалуй, завтра же поеду. — Помолчал чуть и спросил: — Спирт тебе Яшка достал?

— Он. А что?

«Как быстро они находят друг друга».

Спирт Яшка добыл, конечно, на комбинате, там он нужен для производства и хранится на складе цистернами. В магазинах не продают. На профсоюзном собрании главный инженер говорил как-то, что спирт «течет на сторону», что некоторые шоферы воруют, разбавляют водой спирт в бочках, при сдаче не полностью сливают…

Проснувшись утром, Семен стал думать, как бы ему отвязаться от Ивана Кузьмича и не покупать железа у этого вороватого и плутоватого человека. Но, побродив по маленькому чистенькому Каменногорску и ничего не придумав, Семен решил все же увезти проклятое железо. Зайдя в столовую возле базара, договорился с проезжим шофером, что в полдень они погрузятся и уедут.

Оставалось еще некоторое время, и Семен завернул на базар — большую огороженную площадь с торговыми рядами вдоль заборов. Близ входа он увидел небольшую очередь. Из-за нее не сразу заметил Сысолятиных, продававших рыбу. Мать Леонида орудовала как заправская торговка и, по всему видать, была довольнешенька, а Леонид брезгливо поджимал губы. Семен быстро пошел обратно, но Леонид заметил его, догнал и спросил грубо:

— Ты?

— Я.

— Зачем приехал?

— Взял отпуск и вот… решил проехаться.

— Очень мило с твоей стороны. Кто у тебя тут?

— А никого кроме тебя нету.

— Хм. Не думал, что такой телок, как ты, способен подшучивать. К кому, говорю, приехал?

— А какое тебе дело?

— Что тут выглядываешь?

— А ты чего боишься?

— Так! Вот что, мальчик: из таких, как ты, я очень даже свободно вытряхиваю душу.

Не то чтобы Земеров испугался, а просто решил — не стоит ему ругаться и, пробормотав что-то насчет покупки железа, ушел.

На вокзале он справился, когда отходит его поезд, выпил в железнодорожном ресторанчике стакан вина для храбрости и, придя к Ивану Кузьмичу, заявил, что не будет покупать железо.

Прежние годы Семен работал даже в праздники. А на этот раз решил отдохнуть. Шестого ноября подмел во дворе, натаскал дров для печей, почистил одежонку, ботинки и в праздник, встав спозаранку и накормив свинью, козу, кроликов, стал бродить по избе, по двору, не зная, что ему делать, куда деть свои длинные руки.

В конуре скулила собака. Семен вылил ей из чугунка вчерашний суп. Последнюю неделю он кормил Шарика три раза в день. Во двор выскочила Пелагея Сергеевна.

— Ты бы ему свежего мясца отрезал, грудинки.

Семен молчал.

— С ума стал сходить, что ли? Кто кормит супом собаку? И мясо там было. Нет, он, ей-богу, рехнулся. Теперя даже хлебом запрещают кормить скотину, было б те известно, не то что мясом. За таки штучки знаешь как вздрючить могут.

— Уж будто тебя это волнует.

— Меня все волнует. И то, что ты в последнее время какой-то дикой стал, тоже волнует. Че с тобой делается.

— А ничего.

— И, слушай, как ты сейчас робишь?

— В цехе не жалуются.

— Ты, кажись, смеешься надо мной?

— А ну тебя! — отмахнулся Семен.

— Ты… ты че это?! Как разговариваешь с матерью, а? Вожжа под хвост стала попадать? Смотри мне! Я быстро с тобой разделаюсь, зараза такая!

Она кричала, грозила. Семен, не поворачиваясь к матери, сказал:

— И ты пойми, что я не ребенок.

«Дикой стал, — подумала она. — Слова непокорные — это б полбеды ишо. Но вот мысля какая-то не такая в голове у мужика копится».

Будучи от природы властолюбивой, Пелагея Сергеевна нуждалась… Нет, точнее будет сказать, не могла жить без того, чтобы кем-то не командовать. Она жаждала повиновения. Сама по себе любая сыновняя «мысля» не пугала ее, пугала холодноватая настороженность, которую Пелагея Сергеевна с некоторых пор стала чувствовать в Семене, и до причин, до сути коей никак не могла докопаться.

Седьмого ноября, возвращаясь с демонстрации, Семен случайно встретился с Еленой. Она шла с женщинами, несла флаг. Он кивнул ей и отвернулся, чувствуя прилив и радости, и обиды!

— Здравствуйте, с праздничком вас! — Елена приветливо улыбалась. — Что-то вы сегодня очень уж хмуры?

«Издевается», — подумал Семен и, пробормотав: «Все хорошо. До свиданьица!», стал обгонять.

— Подождите, Семен, помогите мне — это древко не такое уж легкое!

Была Елена добрым, чутким человеком, и сейчас она почувствовала, что этот странный, нелепый парень обижен ею.

— Пожалуйста, понесите. — И когда Семен, поборов смущение, зашагал рядом, стала весело рассказывать: — Сегодня перед демонстрацией видела Ефима Константиновича Щуку. По случаю праздника он выражается особенно выспренно. Одет как жених. — Она рассмеялась. — Хвастался, что выступает сегодня в филармонии, в концерте. Он в хор стариков записался. Придется сходить, посмотреть. Вы, кажется, не благоволите к нему. Да? А это честнейший человек. Он на удивление тонко чувствует, где непорядочность. И человека понимает, как никто другой. А с виду простоват: шуточки, прибауточки…

Семен молчал, и это задело Елену.

— Немногословные люди кажутся более умными, чем они есть, — сказала она уже другим голосом. И тут же пряча улыбку спросила: — А как вы организуете вечер?

«Организуете». Это было сказано не без язвительности, но Семен не обиделся.

— А вот приду и напьюсь в одиночку.

— Почему же в одиночку? Неужели вы до сих пор не завели друзей, хороших знакомых?

Нет, не завел. Он был, как засохший дуб — с глубокими корнями (домами), без веток и зелени (без друзей, без связи с миром). Он улыбнулся этому наивному сравнению с дубом, которое пришло вдруг ему в голову.

— Зря вы улыбаетесь. По-моему, ничего тут веселого нет. Вот что. Будет скучно — приходите в филармонию.

И он пришел. Неловко задевая кресла, не зная куда деть руки от смущения, прошел по залам, надеясь встретить Елену. Семен был почти уверен, что она с кем-нибудь из мужчин — такая женщина не может оставаться одна. Но Елена была с подругой.

Увидев Семена, она оживилась, с любопытством посмотрела на него. На Земерове был хороший костюм, модные ботинки, но выглядел он все же как-то неважно: и галстук слишком узок, к тому же съезжает набок, и рубашка совсем не подходяща по цвету к костюму, а главное, неловок, держится скованно.

— Что же вы, Елена Мироновна, без ухажера? — спросил Семен и удивился вульгарности своего вопроса. — «Почему мои слова глупее мыслей?»

— А вам кажется, что я непременно должна быть с кем-то? Раз так, то вы и будете сегодня моим ухажером. Согласны? Для начала расскажите, как вы живете. Все хозяйство свое расширяете? Эх, Семен, Семен!

Елена, еще когда шла с демонстрации, настроилась по отношению к Земерову игриво-насмешливо и до сей поры не могла избавиться от этого.