Страница 38 из 40
Он поднес ее холодные пальцы к губам, поцеловал. Затем чуть поднял рукав шубки и поцеловал запястье. Как славно, что не обман, не афера! А расстояние… В их уныло бескрайней России… Может, у русских это и считается недалеко.
Мишка, от усталости еле переступая сапогами, на которых налипли комья грязи, брел к даче Головкина. Ладно, что бы теперь ни случилось, чемоданы с документацией Шафрота будут проверены до бумажки.
Когда поднялись на гору, он и не подумал забраться в пролетку. Все, приехали!
– Тпру!..
Шурочке стало вдруг необыкновенно весело. Хотелось смеяться, дурить.
– Ах, наконец эта вилла! С ней связано у меня так много! – наклонилась, освободила ноги от овчины и отбросила ее.
Шурочка и Шафрот осторожно спустились с пролетки. Как назло, в лужу.
Да, все здесь так, как рассказывала Алина: вот и белокаменная женщина с вазой, из которой сыплются цветы…
И дождь перестал. Билл Шафрот с облегчением вздохнул, расправил плечи. Ладно, пусть. О сделанном – даже о глупости – сожалеть не в его правилах.
– Билли, смотрите! Слоны! Это же ваш символ, Билли. Вам приятно их видеть, правда? Вы республиканец, Билли? Или демократ?
– Республиканец, моя дорогая.
«А она ведь дура, – подумал Шафрот едко. – Неужели всерьез считает, что я растаю от умиления при виде эмблемы республиканцев? Слоны, конечно, шикарные. Но что дальше?»
Шурочка, не обращая внимания на лужи и грязь, подбежала к решетчатой веранде. Взбежала по каменным ступенькам, сильно постучала. Еще и еще…
– Но ждут ли нас здесь? – посомневался Шафрот, с отвращением вытаскивая ботинок из липкой глины и опуская его в точно такую же мерзость. Когда он подошел к веранде, стало слышно, что внутри кто‑то топает. Наверное, спускается по лестнице с мансарды, в окне которой они увидели огонек.
– Кто ждет? – переспросила Шурочка. – Те, кто обязан вам жизнью, Билли! Кто любит меня и поэтому ждет.
Загадочные эти объяснения мало удовлетворили Шафрота. Он ждал и молча рассматривал искусно сделанных каменных слонов, белеющих на сером фоне то ли реки, то ли неба. Как расшифровать туманные фразы девушки? Может, на этой отдаленной вилле прячутся «бывшие» – кто‑то из дворянства, офицеры, заговорщики?.. Совсем некстати. Она сказала «любит и ждет»? Любовник, что ли? Не хватало только этого.
Лошадка стояла с понуро опущенной головой, Мишка обнял ее за шею, погладил: «Молодец, Ласточка, и ты у нас участник операции. Потерпи…»
– Кто еще там? – раздался из‑за двери сонный голос директора детского дома.
– Вениамин Петрович, это я, Шура Ильинская! Не забыли еще?
– Шура? – страшно удивились за дверью. Послышался скрежет ключа. На пороге веранды появился невысокий крепыш с керосиновой лампой в руке. Из кармана полосатого пиджачка, накинутого на нательную рубаху, торчала рукоятка нагана.
– Здравствуйте… – ошарашенно поздоровался он и перевел взгляд с Шуры на стоящего на нижней ступеньке Шафрота. – А кто с тобой, Ильинская?
Мишка, обнимавший лошадь, ухмыльнулся.
– Господин Шафрот! – торжественно сказала Шурочка. – Глава Самарской АРА, которая спасла столько голодающих детей. Перед отъездом в Москву он решил посмотреть на тех, кто обязан ему жизнью.
Видно было, как разволновался совершенно уже ошарашенный Довбань. Он суетливо повертел головой, сунул лампу в руки Шурочке и, шаркая галошами, надетыми на босу ногу, запрыгал вниз по ступенькам.
– Очень, очень рады видеть вас, господин Шафрот! – зачастил он. – Вообще‑то наши дети находятся на обеспечении губсобеса, так что ваших продуктов мы еще не пробовали. Но то, что АРА помогла стольким детям, это факт! Спасибо, спасибо вам!
Он говорил и прочувственно сжимал коротенькими, с постели еще теплыми ручками ладонь Вилли Шафрота, а Шура… Ни слова не переводила. Она наслаждалась сценой.
– Олл раит! – буркнул Шафрот и свирепо поднял глаза на Шуру. – О чем болтает этот человечек? Кто он? Хозяин виллы? Переведите!
– Ах, Билли! Это же товарищ Довбань, директор детского дома… Он так рад увидеть вас!
– Какого детского дома? – чеканя слова, с подозрением переспросил Шафрот.
– Чего он? – повернул ухо Довбань.
– Он очень хочет посмотреть советский детдом, – с удовольствием объяснила Шура. – Наверное, никогда не видел. А перед отъездом вдруг заинтересовался. Американцы – народ со странностями.
Ягунин поперхнулся и уткнулся носом в потную гриву.
– Да‑а? – изумился Довбань. – Нашел же время американец! Почитай, полчетвертого ночи… Однако скажи ему: детишек будить не будем. Классные комнаты, клуб, то да се… Но не спальни. Прошу! – он сделал приглашающий жест и зашлепал галошами по ступенькам. – Прошу! – повторил он, распахивая дверь.
– О чем он говорит? – рявкнул Шафрот, не двигаясь с места. Усы его зло топорщились, а руки, засунутые в карманы пальто, поднятый воротник и широкополая шляпа делали его очень похожим на чикагского гангстера из какой‑то недавней фильмы.
– Господин Шафрот, – строго сказала Шурочка, – пожалуйста, на меня не кричите. Ни в одной книге я не читала, чтобы рыцари кричали на женщин.
– Какие книги, какие рыцари? – прошипел Шафрот.
– Проходите же! – Довбань даже поклонился на гостеприимный русский манер.
– Вас, Билли, просят зайти в гости. Это одно из учреждений, для помощи которым вас прислали в Россию. Для меня этот дом со слонами – чудесный сон. Я работала здесь, Билли! Представьте себе, я даже ставила с детьми пьесы. Зайдите же, Билли! Вы убедитесь, что приехали не зря. Это такие дети!
– Дерзкая девчонка! – рявкнул Шафрот. – Да пусть провалятся в тартарары и ваш детдом и ваши дети! Зачем вы заманили меня сюда?!
– Эй, господин! – Довбань хмуро похлопал себя по карману с наганом. – Не кричите, воспитанники спят.
– Что‑о? – зло осклабился Шафрот. – Едем отсюда ко всем чертям! – грубо крикнул он, и шагнув на ступеньку вверх, властно протянул Шуре руку.
– Как вы смеете?! – Шурочка попятилась к дверям. В ее голосе звучали откровенно преувеличенные негодование и обида. – Я‑то считала вас человеком, отдавшим все силы благородной миссии спасения умирающих от голода детей! А вы… Вы даже не хотите на них взглянуть!
«Ну, артистка», – изумлялся Мишка. Он по‑прежнему стоял в сторонке и оглаживал Ласточку. Кажется, и Довбань начинал понимать, что Ильинская дает американцу от ворот поворот.
– Вы, истеричка, немедленно возвращаемся! – Шафрот решительно поднялся на ступеньку, но Шурочка юркнула в глубину веранды за спину Довбаня.
– Ни за что! – послышалось из темноты. – Я разочаровалась в вас, Билли! Вы грубый и фальшивый человек! Прощайте навсегда!
Похолодев от ярости, Вилл Шафрот слушал, как затихают каблучки на деревянной лестнице. «Да, будет чем похвастать перед приятелями на старости лет», – уколола едкая мысль. Директор детдома с лампой в руке и с наганом в другой стоял у дверей, всем видом показывая, что бесчинствовать в вверенном ему учреждении он не позволит. Даже господину Виллу Шафроту.
– Так не хотите посмотреть наш детдом? – строго спросил он. – Как угодно. В таком случае… Адью! – вспомнил он подходящее слово и вошел внутрь. Щелкнул ключ в замке, зашлепали калоши по лестнице.
Наступила тишина. Только шелест опять начавшегося дождя да пофыркивание лошадки…
Шафрот сел на грязную каменную ступеньку, надвинул поглубже шляпу. Голова болела – никогда он не пил столько этой паршивой шипучки. Сунул руку во внутренний карман пальто, достал плоскую бутылочку с виски. По дороге он дважды незаметно от Шуры прикладывался к ней. Оставалась еще примерно треть. Запрокинул голову, забулькал. Желудок приятно обожгло. Он встал и прицелясь, швырнул бутылку в лицо грустной каменной женщины. И не попал: слышно было, как бутылка шлепнулась в лужу.
«Надо принимать поражения достойно, – сказал он себе жестко. – Но зачем все же она заманила меня сюда? Что‑то здесь не то».
Ах, бестия!.. Ах, он кретин!.. Что за угар заморочил его? Такого еще не бывало… Шафрот взглянул на часы: без пяти четыре. Только в половине шестого он сможет заняться отчетом. А в восемь – поезд…