Море и яд

И Сугуро чувствовал, как к его горлу подступает комок. Особенно это бывало в последние дни, когда он начал готовить свою «бабушку» к операции. Эти строки всплывали в памяти, стоило ему только подняться на крышу и взглянуть на лежавшее внизу море.

Он начал делать старухе предоперационные анализы. Почти ежедневно он таскал ее из палаты в лабораторию, чтобы сделать электрокардиограмму или взять кровь из ее сухой, превратившейся в палку руки. Каждый раз, когда он вводил ей в вену иглу, она вздрагивала всем телом. Пока еще кровь горлом у нее не шла, но как только началась подготовка к операции, у старушки поднялась температура, чего раньше не было. Она старательно исполняла все, что приказывал ей Сугуро, в надежде выздороветь, а он не мог смотреть ей в глаза.

‑ Скажи, почему ты согласилась на операцию? ‑ спросил он у нее как‑то.

Старушка пробормотала что‑то невнятное. Она и сама, видно, толком не знала.

‑ Почему, спрашиваю, согласилась?

‑ Да вот Сибата‑сэнсэй сказал: «Иначе умрешь, лучше соглашайся».

Примерно через неделю все анализы были получены. Емкость легких старухи против ожидания оказалась большой, но лейкоцитов было мало, а сердце ‑ очень слабое. Сугуро был почти уверен, что старуха обречена на верную смерть.

‑ Сэнсэй, а после операции я выздоровлю? Когда она спрашивала Сугуро вот так, напрямик,

он уклонялся от ответа; но и Сибата он тоже понимал ‑ ведь все равно она не протянет и шести месяцев. И все же толкать несчастную на мучительную операцию было жестоко.

‑ Сердце у нее очень слабое, ‑ сказал он, входя к Асаи, который вместе с доцентом Сибата тайком пили больничный спирт. ‑ Вряд ли операция сойдет благополучно.

‑ Чего ты боишься? ‑ ответил багровый от спирта доцент, небрежно листая анализы, принесенные Сугуро. ‑ Ведь резать‑то буду я. Нашел о ком беспокоиться! Старуха, нищенка...

‑ Это его пациентка, вот он и беспокоится, ‑ как всегда слащаво улыбнувшись, проговорил Асаи. ‑ Я тоже когда‑то был таким.

‑ На этой старухе я хочу кое‑что попробовать.‑ Сибата подошел, шатаясь, к грифельной доске и вытащил из кармана халата огрызок мела. ‑ Оперировать по методу Шмидта я не буду. Ты работу Коллироса читал?

‑ Да.

‑ Так вот, я хочу пойти дальше. Коллирос делал широкий разрез под верхним ребром, затем в последовательном порядке срезал четвертое, второе, третье и первое ребра. А я попробую ‑ в соответствии с формой каверн и расположением бронхов...

Сугуро откланялся и вышел из комнаты. Несколько минут он постоял в коридоре, прислонившись лицом к холодному оконному стеклу. Неожиданно он почувствовал страшную усталость. На него будто навалилась гранитная глыба. Старик сторож что‑то копал во дворе. Над ним качались голые ветки акаций. Землю он отбрасывал лопатой в сторону. Размеренные, однообразные движения... Во двор въехал грузовик. Поднимая клубы пыли, он пронесся мимо институтского корпуса. В кузове сидели люди в серо‑зеленых комбинезонах.

Когда машина остановилась у второго хирургического отделения, из кабины выскочили два солдата с револьверами на поясе, подтянутые, энергичные. Люди же в комбинезонах еле вылезли из кузова и скрылись в подъезде. Рядом с солдатами‑японцами они казались очень рослыми и широкоплечими. Сугуро сразу понял: американские военнопленные.

‑ К нам пленных привезли, ‑ сказал он, войдя в третью лабораторию.

‑ Ну и что? ‑ равнодушно протянул Тода, не подымая лица от стола. ‑ На днях их тоже привозили. Делали прививку против тифа.

Шумно хлопая ящиками стола, что означало: «Мне некогда интересоваться подобной ерундой», Тода спросил:

‑ Ты не видел моего стетоскопа? Как на беду, пропал куда‑то! Дай‑ка мне твой на минутку...

‑ А что случилось?

‑ Да одну больную готовят к операции. Нам с Асаи поручили обследование. Что?.. Да нет, успокойся, не твою старуху.

Тода загадочно улыбнулся.

‑ Угадай кого?

‑ Откуда мне знать, ‑ хмуро ответил Сугуро.

‑ Госпожу Табэ из отдельной палаты. Говорят, она родственница покойного Осуги. Ты же ее знаешь.

Еще бы! Кто в клинике не знал эту молодую, красивую женщину. Начиная обход с общей палаты, профессор Хасимото заходил в отдельные под конец. Там он задерживался куда дольше, сам выслушивал больных и расспрашивал их о самочувствии. А к госпоже Табэ он был особенно внимателен. Сугуро видел на ее карточке надпись, сделанную Асаи: «Родственница декана лечебного факультета Осуги».

Заболела эта женщина недавно. В верхушке правого легкого у нее были обнаружены несколько крохотных очагов и каверна величиной с горошину. Но у нее образовалась спайка, поэтому делать пневмоторакс было нельзя. Больная обычно спокойно лежала на спине, разметав на белой подушке длинные густые волосы. Она, по‑видимому, любила читать ‑ под большим светлым окном стояло на полочке много романов, большинство из которых Сугуро даже не знал.

Какая у нее была кожа! Белая, нежная, будто атласная. Казалось невероятным, что эта женщина больна туберкулезом. У нее были маленькие тугие груди с розовыми сосками. Говорили, что муж госпожи Табэ ‑ морской офицер и служит где‑то очень

далеко. Раз в день ей приносили из дому еду ‑ мать или прислуга. В общем госпожа Табэ во всем отличалась от пациентов общей палаты.

‑ Скоро поправитесь, мадам, ‑ неизменно подбадривал ее профессор Хасимото. ‑ Я обязательно вас вылечу. Это будет моей благодарностью господину Осуги за все, что он сделал для меня.

Ее собирались оперировать осенью, и Сугуро не понимал, почему операцию вдруг перенесли на февраль. Во время последнего обхода старик об этом ни словом не обмолвился, правда, выглядел он озабоченным.

‑ Почему вдруг решили оперировать ее сейчас?

‑ А ты не догадываешься? Разве не заметил, как старик рассеян последнее время? Эта операция...

Тода поднялся со стула и выглянул из окна. Возле второго хирургического отделения, как звери в клетке, ходили взад‑вперед солдаты, скрестив руки за спиной, а у акаций старик сторож по‑прежнему орудовал лопатой.

‑ Каждому ясно, что эта операция имеет прямое отношение к выборам декана.

Снова усевшись, Тода вырвал лист из потрепанного немецко‑японского словаря, взял щепотку табака из жестянки на столе и скрутил папиросу.

‑ Я уверен, что старик не хочет упустить случая заполучить лишний шанс. Ведь в апреле выборы, а пациентка ‑ родственница Осуги. Болезнь не запущена, да и организм больной не ослаблен. Вот он и спешит с операцией. В случае успеха он привлечет на свою сторону коллег покойного Осуги, и группа Кэндо останется с носом.

Тода произнес все это многозначительным тоном и с довольной ухмылкой выпустил струю дыма.

Тода вырос в семье состоятельного врача и еще в студенческие годы охотно посвящал Сугуро в сложные интриги врачебного мира: «Медику сантименты противопоказаны, ‑ любил повторять он и, высокомерно поглядывая на растерянного однокашника, добавлял: ‑ Ведь врачи не святые. И карьеру хочется сделать и профессором стать. На одних собаках и обезьянах далеко не уедешь. Чтобы совершить переворот в науке, надо быть безжалостным‑. Так что, брат, смотри и учись».

‑ Значит, поэтому тебе и поручили подготовку к операции? ‑ медленно проговорил Сугуро и закрыл глаза. Усталость, которую он почувствовал только что в коридоре, снова навалилась на него. ‑ Одного вот в толк не возьму...

‑ Чего?

‑ Что же получается: моя «бабушка» ‑ подопытная свинка для доцента Сибата, а госпожа Табэ ‑ трамплин для карьеры старика?

‑ Именно! А что тут плохого? И чего далась тебе твоя «бабушка»? ‑ Тода издевательски улыбнулся.

‑ Вряд ли я сумею тебе объяснить...

‑ Зачем делать из всего трагедию? Таков уж наш мир. Без подобных экспериментов медицина застряла бы на мертвой точке. Твое нытье особенно комично сейчас, когда, что ни день, под бомбами гибнут сотни людей. Теперь человеческая смерть никого уже не удивляет, и гораздо больше смысла погубить старуху на операционном столе, чем позволить ей умереть от бомбы.