Страница 35 из 52
Союз моей и Вашей стран может быть только полезным обеим сторонам. Мы не можем сталкиваться друг с другом, не можем предъявлять друг другу какие-либо претензии: пожав друг другу руки, мы обеспечим мир в Европе.
Александр продемонстрировал также, как идеализм может смешиваться с реалистичными заботами об интересах России, своими предложениями Британии в 1816 году об «одновременном сокращении вооруженных сил всех видов, которое державы должны предпринять для сохранения безопасности и независимости своих народов». Он выразил надежду, что Россия и Британия будут «способны осуществить вместе и способами, более всего соответствующими настоящей ситуации и отношениям между различными державами, сокращение вооруженных сил всех видов, поддержание коих в боевой готовности ослабляет доверие к существующим соглашениям и ложится тяжким бременем на каждый народ». По завершении кампании против Наполеона в Европе оставалось мало сомнений в силе российской армии. Предложения Александра о некотором уменьшении войск временами рассматривались как циничная уловка, позволяющая ему представиться борцом за мир, а на деле уменьшить силу своих потенциальных врагов, скрывая при этом собственные огромные силы, держа их в резерве в его так называемых военных поселениях. Такая интерпретация оставляет без внимания разорительные финансовые последствия для России нашествия 1812 года и отчаянную необходимость сокращения огромных расходов на армию. В 1816 году царь жаловался австрийскому послу, что его войска должны быть так широко разбросаны по всей империи, что он может послать в бой меньше людей, чем Пруссия. В сентябре 1816 года рекрутский набор был отложен на год. На деле все эти предложения были сходны с предложениями 1804 года: демонстрируя миролюбие царя, они предполагали, как обычно, что великие державы (и в частности Британия и Россия) будут инструментами проведения этой политики. Не удивительно, что ни Британия, ни Австрия не испытывали энтузиазма по поводу российских предложений об ослаблении их собственных морских и военных сил, и Александр так и не получил положительного ответа на свои предложения.
В Вене Александр выразил одобрение «умеренным и мудрым» конституциям, которые, как он полагал, обеспечат стабильность Европы, и поддерживал введение таких конституций во Франции, германских государствах и Польше. В марте 1818 года он открыл первую сессию Польского Сейма в Варшаве. Александр не предвидел конфликта со своими новыми польскими подданными на этой встрече. Более того, он намекал, что конституционное устройство, подобное введенному в Польше, также, возможно, станет доступно российским подданным. Он, очевидно, не ожидал, что это приведет к политическому вызову его власти. Когда Сейм отважился выразить недовольство незаконными действиями королевской администрации, его холодный ответ на эту дерзость депутатов был следующим:
Согласно статье 154 Конституции, Сейм не имеет права обвинять правительство или указывать на его ошибки; он обязан выражать свои взгляды только по тем вопросам, по которым правительство его запрашивает[169].
На конгрессе в Экс-ля-Шапели в 1818 году сразу после своей варшавской речи он все еще, видимо, верил, что умеренные конституционные реформы полезны для мира и стабильности. Он использовал конгресс, чтобы отстоять свои общие взгляды на организацию Европы и, в частности, воплотить в жизнь планы восстановления Франции как великой державы. Он предлагал заменить Четверной союз новым союзом пяти держав, который включал бы Францию. Внося это предложение, Александр действительно отказался от любых эгоистических интересов. Напротив, это предлагалось как шаг, который принес бы пользу всей Европе. Как сообщал Каподистрия, Александр с привычной скромностью предлагал эту политику «не для себя, не для России, но в интересах всей вселенной»[170]. Предложение было выдвинуто в поддержку принципа законности, согласно которому Франция, с ее восстановленным монархическим режимом (Александр ссылался на французскую монархию, как на «законную и конституционную»), могла бы способствовать монархической солидарности великих держав и, таким образом, стабильности Европы, — нечто, чему Австрия, в частности, с трудом могла бы противостоять. Несомненно, Александр также сознавал, что Франция сможет обеспечить полезный противовес альянсу Британии и Австрии в настоящем союзе четырех держав. Он далее утверждал, что вывод союзных войск из Франции поможет обеспечить мир. Кроме того, царь безуспешно пытался заставить Испанию присоединиться к Союзу, что еще больше ослабило бы союз четырех держав.
Более того, Александр пытался изменить саму природу Четверного союза таким образом, чтобы она более согласовывалась с принципами, которые он выразил в Священном союзе. Он хотел сделать обязательства союзников и формальные установления структурой, гарантирующей европейский порядок. Он полагал, например, что державы должны достигнуть соглашения о правовом обеспечении исполнения своих договорных обязательств и о военных мерах, которые союзники могут предпринимать, а также о порядке созыва конгрессов и участия в них других государств. Он ясно выразил свои взгляды об обязанностях союзников:
…необходимо, чтобы принцип общей коалиции был установлен и развит рассмотрением всех случайностей. Необходимо, в свою очередь, чтобы коалиция была способна действовать и чтобы четыре двора могли бы положиться на единодушное содействие всех государств Европы, если того потребует случай[171].
Таков был Александр в зените своей власти — уверенный, что сможет не только добиться практических преимуществ для России путем присоединения Франции к Союзу, но отваживающийся формировать Союз согласно своим собственным взглядам и представлениям о европейской организации. Не удивительно, что его наиболее смелые замыслы были встречены остальными державами с подозрением и враждебностью. Попытка Александра установить общие гарантии («моральные гарантии», по его словам) европейского обустройства, которые подписали бы не только державы-победительницы, но и остальные страны, встретила сопротивление. Ни Меттерних, ни Кестльри не хотели связывать себя обязательствами защищать конституции отдельно взятых государств. Понятно также, что его предложение о морской лиге или интернациональной армии не были встречены Британией с большим энтузиазмом. Со стороны Меттерниха тоже не наблюдалась симпатия к предложениям «этого ужасного императора Александра». Он жаловался императору Францу в августе 1818 года перед открытием конгресса:
…император Александр и его кабинет позволяют себе заходить все дальше и дальше в желании морально и политически обращать в свою веру. Отсюда все интриги, маленькие и большие, которые ставят нас в тупик, нас и, можно сказать, все правительства; отсюда полчища эмиссаров и апостолов[172].
Идеи Александра, тем не менее, не могли быть полностью проигнорированы. Окончательным итогом конгресса в Экс-ля-Шапели был компромисс и в соглашении, и в ответе на наиболее амбициозные предложения Александра. При российской поддержке была выведена оккупационная армия и улажен вопрос французских репараций. Хотя Франция снова, к удовлетворению Александра, присоединилась к Союзу в качестве великой державы, в то же самое время Четверной союз был обновлен, подтвердив таким образом обязательства союзников поддерживать устройство 1815 года, посредством этого обеспечив ограничение французских запросов. Хотя остальные державы противостояли попыткам Александра ввести общие гарантии и расширить масштабы Союза, он одержал частичную победу в том, что сам язык протокола в Экс-ля-Шапели подтверждал наконец дух Священного союза:
169
Frank W. Thackeray, Antecedents of Revolution: Alexander I and the Polish Kingdom, 1815–1825, New York, 1980, pp. 52–3.
170
W. P. Cresson, The Holy Alliance; The European Background of the Monroe Doctrine, New York, 1922, p. 70.
171
Maurice Bourquin, Histoire de la Sainte Alliance, Geneva, 1954, p. 231.
172
Francis Ley, Alexandre Ier et sa Sainte Alliance (1811–1825), Paris, 1975, p. 215.