Двое

Мистер Памп встретил Реджинальда любезно. Мистер Памп проговорил с ним минут пять на общие темы. К концу беседы мистер Памп понял, что этот человек, возможно, знает по имени каждую пчелу и каждый сорняк в своем саду, но утром в четверг собирается в Лондон поездом, который ходит только по воскресным дням. Вследствие этого мистер Памп предложил Реджинальду то, что он именовал “обычный договор автора с издателем”. Именно его он обычно предлагал неискушенным авторам, и, как правило, успешно.

– А! – Реджинальд, сдвинув брови, изучал договор. Согласно договору, его гонорар равнялся десяти процентам, а мистеру Пампу причиталась половинная доля дохода от переводов, исполнения на сцене и по радио, экранизации, грамзаписей. Если вы спросите, почему все это должно было достаться мистеру Пампу, ответ может быть только один: мистер Памп любил деньги.

Реджинальд Уэллард не спрашивал почему. Он пробовал вычислить, сколько составит десять процентов от продажи 150000 экземпляров по 7 шиллингов 6 пенсов каждый. В уме подсчитать было невозможно; вот тут действительно пригодился бы кабинет. Может быть, завтра утром – а сейчас все эти слова перед ним говорили, нет, просто кричали, что книга, его книга будет напечатана! Он с готовностью подписал договор. Мистер Памп, наблюдая за Реджинальдом, испытывал некоторые сожаления, прикидывая, нельзя ли было предложить ему договор, по которому мистер Уэллард предоставлял мистеру Пампу права на книгу и уплачивал 150 фунтов, а мистер Памп давал ему бесплатно шесть экземпляров. Даже сейчас можно было попробовать. Но что-то удержало его, и отнюдь не совесть, а впечатление от стиснутых челюстей Реджинальда, когда тот подписывал договор, и от его роста. Есть люди, просто созданные, чтобы их обманывали, но и они, раскусив обман, могут прийти в ярость.

И вот Реджинальд возвращается домой. Он отправляется с вокзала Виктория поездом 4.20, который по четвергам не останавливается в Литтл Моллинге. Его автомобиль, не подозревая об этом, дожидается хозяина в Литтл Моллинге под присмотром начальника станции. Идет ли Реджинальд пешком из Бердона шесть миль или два часа дожидается поезда, чтобы вернуться? Разве это важно? Нисколько. Он снова дома.

Он снова видит Сильвию.

Поцеловав его, Сильвия говорит:

– Совсем незаметно.

– Что незаметно?

– Что ты подстригся.

Реджинальд вспоминает, что ездил в Лондон стричься.

– Ах, да. К сожалению, не удалось. У меня оказались дела в Лондоне.

Сильвия становится серьезной и с полным пониманием кивает. Хозяйство, цены, издержки, экспорт, импорт – серьезные занятия. Она все прекрасно понимает. Женщина, не имеющая понятия о пчеловодстве, по глупости спросила бы: “Какие?”

Но Сильвия не спрашивает, и Реджинальду приходится объяснять самому. Небрежно.

– Я договорился с издателем относительно книги.

– И когда же она выйдет? – В голосе Сильвии неподдельный интерес.

Реджинальд в глубине души вздыхает. Его поиски, увенчавшиеся знакомством с мистером Пампом, твердость, проявленная при переговорах, – все впустую. Сильвия просто обошла эту тему в разговоре. Ну да ладно.

– Весной. Пожалуй, в апреле.

– Ты просто молодец!

Сильвия была удивительно хороша в этот вечер, но без банальности не обошлась. Что за похвала “молодец” – лучше не сказать ничего.

Вдруг Реджинальду становится совестно.

– Любимая, – говорит он, – теперь, когда я разделался с книгой, подумай, куда бы тебе больше всего хотелось поехать?

– О чем ты, Реджинальд?

– Каникулы – увеселительная прогулка – экспедиция. На Ривьеру – в Швейцарию – на острова Южных морей. В Лондон. Куда захочешь.

Наморщив гладкий лоб, Сильвия совершает мгновенные визиты во все эти места.

– Мне чудесно и здесь, дорогой, – объявляет она, – если тебе тоже.

– Я не передумаю.

– А ты не хочешь поехать один? Или поиграть в гольф?

– Нисколько.

Она тихонько вздыхает – от счастья.

– Тогда, – говорит она тоном ребенка, получившего долгожданную игрушку, – поедем в Швейцарию.

Черт возьми, оставалось только поцеловать ее!

III

Реджинальд разговаривал с Эдвардсом о том, как предохранить однолетки от заморозков, когда первая часть корректуры подошла со стороны огорода и, увидев мистера Уэлларда, сэкономила на путешествии к черному ходу. Он сунул ее в карман.

В Вестауэйзе было два садовника: Челлинор занимался пчелами и в свободное время присматривал за садом, а Эдвардс занимался садом и в свободное время присматривал за пчелами. Каждый из них, занимаясь не своим делом, неохотно выслушивал распоряжения другою, и решить, кто из них главнее, было трудно. Эдвардс больше получал, а у Челлинора был собственный домик. Челлинора Реджинальд знал дольше, но Эдвардса больше боялся.

Челлинор, быстрый черненький человечек с быстрыми черными глазами и вислыми черными усами, на самом деле не был ни пчеловодом, ни садовником, а просто первым умельцем во всей округе, а пчеловодом стал – во всяком случае, так казалось Реджинальду – не потому, что он разбирался в пчелах больше, чем в цветах, инструментах или коровах, а потому что другие, во всяком случае Реджинальд, знали о пчелах меньше. Челлинор носил черные брюки, черный жилет с медной часовой цепочкой, на которой висел брелок некоего тайною общества, и серую рубашку с закатанными рукавами, чтобы пчелам было удобнее кусать его.

– Все это, – объяснял Сильвии Реджинальд, – для того, чтобы внушить пчелам доверие. Они летают кругом и переговариваются: “Мы не можем жалить такого человека. Это нехорошо. Он доверяет нам. Давайте-ка лучше ужалим Уэлларда”.

– Да, наверное... – произнесла Сильвия и, так как Реджинальд, казалось, ждал еще чего-то, улыбнулась ему. – Дорогой, это невозможно. Они опять искусали тебя?

– Нет, Сильвия, нет. – Он взглянул на ее почти невероятной белизны руки и добавил. – Если хоть одна из них осмелится ужалить тебя, я ей голову размозжу.

Эдвардс был медлительным неуклюжим человеком с толстыми пальцами. Он мог взять дюжину березок, неделю назад привезенных из питомника и лежавших с засохшими корнями, выкопать дюжину ямок как раз там, где мистеру Уэлларду этого определенно не хотелось, сунуть в них саженцы, утрамбовать башмачищами землю вокруг и вернуться к своей работе... и березки принимались расти как ни у кого другого.

– Взгляни на меня, – обращается Реджинальд к Сильвии, которая наблюдает за золотой рыбкой в бассейне. – Природа одарила меня красивыми руками и изящными ногами, но разве я могу посадить или вырастить хоть одно растеньице так, как Эдвардс? Как он ухитряется своими пальцами-сардельками отделить один побег львиного зева от другого, для меня загадка. У Эдвардса ничего не погибает. Удивительно!

– Я уверена, что ты сумел бы не хуже, если бы попробовал, дорогой, – отвечает Сильвия. – К тому же у него большой опыт.

Реджинальд тихо наблюдает за ней, так же тихо, как она наблюдает за золотой рыбкой. “Посмотри, какая красивая”, – говорит она вдруг, указывая кончиком туфли.

– Да, – подтверждает Реджинальд. – Очень. Не знаю, что это мне пришло в голову расхваливать свои ноги. Вот твои – просто поэма.

Щеки Сильвии чуть розовеют.

– Ну, – говорит Реджинальд, – пойду поработаю.

– Конечно, дорогой, не стану мешать тебе.

– Я имею в виду вот это. – Он вытаскивает бумаги из кармана. – Корректуру.

Сильвию, конечно, заинтересует, что такое корректура.

Оказывается, нет.

Или она знает, а думает о чем-то другом.

– Не стану тебе мешать, – повторяет она.

И Реджинальд погружается в корректуру. Два экземпляра, в каждом по шестьдесят четыре страницы. Почему прислали два экземпляра? Нужно ли вносить правку в оба? Записка с просьбой делать не больше поправок, чем необходимо. Он клятвенно обещает именно так и поступать.

Реджинальд начинает читать. Во время чтения ему попадаются на глаза одна-две опечатки; немного, мистер Памп, или кто там набирал текст, поработал на совесть. Всего одна или две. Он потом просмотрит текст еще раз и выправит их. А сейчас Реджинальд хочет прочесть весь роман – ну, до шестьдесят четвертой страницы – и посмотреть, как ему понравится. Удивительно, насколько лучше выглядит типографский текст. Сильвия была права, решив отложить чтение...