Дети Русколани

Все было сказано и предопределено. Там, за стенами Зала Царей, за надежными стенами кремля, в чистом поле уже раскинулся великий военный лагерь, там пели песни, жгли костры, точили оружие, любили женщин… Володар раз за разом мерял шагами зал – и ему казалось, что многие столетия минули с тех пор, как здесь последний раз побывал неуверенный в себе, одинокий юноша, странным промыслом Богов названный царем.

Что с тобою, Володар? Лучше или хуже ты стал? Людские жизни для тебя – песок, текущий сквозь пальцы, прах под копытами твоего скакуна… Тебе поют славу бояны – по заслугам ли? Кто лучше тебя может ответить на эти вопросы? А ведь ты не можешь ответить.

На твоей совести, на твоих руках – кровь соплеменников, кровь брата, кровь любимой… Тот, кто говорит, что убийство на войне – не убийство, ничего не знает о войне. И ты давишь в себе эти мысли, эту слабость, чтобы хоть внешне уподобиться тому герою без страха и упрека, каким рисует тебя молва. Ты надел маску, чтобы стать сильнее, потому что когда ты был искренним – ты был слаб. Но разве Сила – не в Правде?

Великая Держава, созданная твоими предками… Боги, почему быть Вождем – так трудно?! На тебя надеется твой народ, в тебя верят все люди, порабощенные твоим врагом – а на кого надеяться тебе? И корона Царей оборачивается свинцовой тяжестью и ртутным ядом… Ты слишком одинок. Ты один – лицом к лицу со всем, что ты так ненавидишь.

А тот разговор с Моррой Линдхольм…

‑Должно быть, ты понимаешь, конунг ариев, что между нами еще не все сказано? – без лишних предисловий начала гроссдроттнинг, когда они вновь остались наедине.

Володар только покачал головой. Его с недавних пор очень раздражало, когда говорили загадками. Морра почувствовала это и продолжила:

‑От нас зависит судьба Закатных Земель.

‑Ты говоришь это, когда полчища Хейда приближаются к Русколани?

‑Да, говорю. Потому что если нас ожидает гибель, мы ничего не изменим. А если мы победим? О будущем нужно думать уже сейчас!

‑Я слушаю тебя, гроссдроттнинг.

Морра немного помолчала, собираясь с мыслями. И заговорила вновь:

‑Подумай, как долго народы заката уничтожали друг друга в кровопролитных войнах, плели друг против друга интриги, становясь легкой добычей захватчиков вроде Даннера или Хейда. Туаты ненавидят теудов, варяги – норсмадр, пикты – Альбион… Но самые великие умы Заката мечтали о том, чтобы прекратить это, чтобы люди с белой кожей и голубыми глазами жили в согласии… и правили миром. Готтхард Кровавый, которого следует звать Готтхардом Великим, Светозар, конунг варягов, мой отец – объединение Заката, союз и братство его народов были их целью, во имя которой они сражались и они, если приходилось, умирали. И помни, Володар – некогда все белые люди были одним, грозным и непобедимым племенем… и называли себя ариями!

‑Я знаю. Мне рассказывали об этом волхвы… Но это было в глубокой древности.

‑Наше единство распалось. Но не потому ли, что еще не рожден великий вождь, способный возродить его во всей славе? Ты придешь на Закат освободителем. Но в тебе течет кровь народа Рос, и ни капли крови теуда или туата… Племена Заката увидят в тебе такого же тирана, как Хейд, если ты станешь диктовать им свою волю.

‑Так чего же ты хочешь от меня?

Уголки Морриных губ поползли вверх, но она быстро стерла с лица улыбку и ответила:

‑Кто лучше меня поможет тебе объединить Закат? Давай разделим земли, ныне покоренные Хейдом, между собой. И память об этой великой войне станет залогом вечного мира между нашими народами. Две ветви некогда единого народа – две державы, вечный союз которых не будет знать себе равных.

Володар задумался. В его памяти всплыли все войны прошлого, описания которых заставляли его когда‑то с трепетом отрываться от свитков летописи ии думать: да было ли такое? Как часто Закатная граница становилась кровоточащей раной на теле великой державы, и без того изнемогающей в борьбе с кочевыми ордами Степей! Неужели это – время мести Закату за все преступления против братьев?

Но царь арьяварты ответил так:

‑Если я и приду на Закат во главе своих воинов, я действительно приду освободителем, а не новым тираном. Там – мои и твои братья, гроссдроттнинг, и вся прежняя вражда – вина вождей. Я хочу видеть союз не двух самых удачливых полководцев, а всех белых народов, чтобы рядом со мною, тобою, царями скифов и венетов сели на совете райксы теудов, вожди туатов, правители Альбиона… Понимаешь? Вот где истинное величие! С ним не сравнится никакая власть. И никакая слава…

…Медленно, как в полусне, распахнулись створы входа в зал. Женская фигура в белом, со свечею в руке, приблизилась к Володару. Он узнал в ней Предславу, и даже на миг рассердился, что жена прервала ход его мыслей – но неприязнь тут же сгинула. Потому что эта давно знакомая, едва одетая и простоволосая женщина вдруг показалась царю необычайно красивой.

‑Чего бродишь‑то так? – наконец спросил Володар – А ну как заметит кто?

‑Тебя хотела увидеть. – ответила Предслава, подойдя совсем близко.

‑Что, не насмотрелась на меня за все годы?

‑Не насмотрелась! – вдруг со всхлипом выдохнула царица – Не насмотрелась!

И не успел Володар даже подняться ей на встречу, как Предслава бросилась к нему на грудь и начала шептать на ухо:

‑За что ты меня так ненавидишь? Идет война, ты готов пойти на муки, на смерть – но не желаешь найти времени, чтобы побыть со мной! Ты думаешь обо всех, кроме меня! За что мне это?!

Почувствовав на своей щеке слезы, Володар обнял жену, желая взять ее на руки и отнести в опочивальню, но замер, услышав:

‑Я люблю тебя…

Эти три слова и он говорил – сначала этой женщине, волею отца ставшей его женою, затем – своей эльфийке. Володар посадил Предславу на колени, прижав к себе. От нее пахло цветами и свежим хлебом, и царь почти неосознанно начал гладить ее теплое тело сквозь тонкую ткань. Его слуха вновь достиг ее шепот:

‑Ты делаешь это как всегда – без любви…

Володар поцеловал жену, как ребенка – в лоб:

‑Эх, Славуня, Славуня… Сердцу‑то не прикажешь, не от людей это зависит – от Богов. А может – и они не властны.

Он замолчал. Губы Предславы искали его рот, и царь ответил на ее поцелуй. “А ведь я ее люблю!” – вдруг понял Володар. А память услужливо заставляла его видеть не жену, не Зал Царей, а непролазную грязь на дорогах после дождей, надорвавшихся и павших в переходах лошадей, пылающие города, изуродованные тела сраженных воинов, тучи воронья над полями отбушевавших битв – все то, что ему довелось увидеть и остаться живым, и что ждет его впереди, в величайшей из войн, какие только гремели на земле его народа. Но над всем этим поднималось Солнце – Ярило, красно – золотой диск в чистой небесной синеве, которая смотрела на царя из глаз Предславы.

“У меня будет сын!” – мелькнуло, подобно вспышке молнии, в голове у Володара. “Сын, который не будет знать моих терзаний и сомнений, потому что я расскажу ему о своих ошибках и своем пути к Правде. Я оставлю ему в наследство великую Державу, прославленную среди иных стран и народов, равной которой нет по всем четырем концам света! В его жилах будет течь кровь ария… Я буду гордиться своим сыном…”

Ночной воздух в огромном зале был холоден. Но тепла их тел было достаточно, чтобы не чувствовать этого.

Утренний туман обнимал воинов, мешая обзору. Но и без того всадники не торопили коней – впереди их ждала смерть, и добровольно приближать ее было выше человеческих сил. На вертикально поднятых копьях поникли маленькие штандарты. Сырость заползала под брони, напоминая о вечном, могильном холоде…

Есть великая радость в том, чтобы рубиться с врагом грудь в грудь, когда над головою поют стрелы, и восторг, и гнев, и ненависть смешиваются в сердце, и воин знает – победа или смерть в его собственных руках. Но как обнажить меч, если это будет добровольным шагом к неизбежной гибели, и не важно, сколько неприятелей умрет перед этим? Как живой может избрать смерть? Ведь это были не религиозные фанатики, не сектанты, верящие в грядущее «вечное блаженство» и стремящиеся к нему, а воины, привыкшие думать о земном и настоящем.