Страница 40 из 77
– Что вы говорите? – привстал Ковров. – Когда и где вы ее видели?
– Как раз на правой стороне… Переходишь через Большеохтинский мост…
– Ах, не знаю я этих названий! – схватился за голову Павел Иванович. – Место, место какое?!
– Речка там есть, в Неву впадает. Дома стоят старые, от метро недалеко… – сложно было что-то объяснять – тот район я знаю плохо. – Через речку мост есть. Говорят, там она и утопилась когда-то.
Слова разбудили не самые приятные воспоминания, и почти осязаемая дымка ужаса окутала меня.
– Быть может, это она! – воскликнул Ковров. Он был в необычайном волнении. – Андрей, прошу вас, как друга: я должен с ней встретиться!
– Ну и встречайтесь, – пробормотал я в недоумении. – Я-то тут при чем?
Ковров в отчаянии заломил руки. Похожий жест я видел в старых черно-белых фильмах. Но он не играл:
– Я не могу уйти отсюда! По крайней мере, сейчас. И потом, вдруг это не она? Тогда и вовсе… – Он посмотрел мне в лицо. – Андрей, прошу вас, окажите услугу: покажите ей это.
В мою ладонь лег маленький медальон. Странно, я ощущал его тяжесть, но одновременно видел золоченую металлическую крышку насквозь. И локон женских волос внутри. Медальон был призрачным, таким же, как и его хозяин.
– Если это Дарья, она узнает его!
Я кивнул Коврову и задумался. Вот дела. А если, действительно, она и есть та Дарья? Ничего себе: умереть более двухсот лет назад – и встретиться с любимой, но в ином облике. Она русалка, он – призрак. Романтика. Хотя в истории Коврова романтики мало. Скорей суровая реальность, горькая, задевающая душу правда.
– Молодой человек!
Я словно очнулся от тягучего, неприятного сна. Ко мне спешил человек в черной униформе. Очевидно, он видел и даже, быть может, слышал, что я с кем-то разговариваю, но лицо сохранил невозмутимое. Привык уже, наверное. Здесь всякого насмотришься…
– Лавра закрывается. Пройдите к выходу.
– Хорошо, – сказал я. – Дайте мне одну минутку. Попрощаться.
– Поторопитесь, – сказал охранник и пошел обратно. Я с благодарностью взглянул ему вслед. Приятно, когда тебя понимают.
– Вас еще видят, – с завистливой горечью проговорил Павел Иванович. – Счастливый вы человек. Меня давно никто не видит, кроме таких же, как я, мертвецов. Я пустое место, призрак, я не имею тела, но разговариваю, мыслю, чувствую. Разве не удивительно, не странно? Что тогда есть смерть?
– Странно, – быстро согласился я. Вдруг одна мысль пришла мне в голову. Я давно хотел спросить Коврова, да все откладывал. – А почему меня видят, а вас – нет? Мы же оба мертвые.
– Я – да, а вы – не совсем.
– Что? – переспросил я. – Как это: не совсем? Как можно быть «не совсем мертвым»?
– Вы не знаете? Ах да, все забываю, новое поколение… Живые могут вас видеть, пока не исполнятся сорок дней. И…
– Каких сорок дней? – пролепетал я, хотя уже догадался.
– Со дня смерти, – пояснил Ковров. – В народе сороковинами называют.
День потемнел. Небо налилось угрожающей синевой, сгустилось и ударило по голове. Я беззвучно раскрывал рот, как вытащенная на берег рыба. Ковров забеспокоился:
– Что с вами? Вы… не знали? Как же так? Вам должны были сказать… Впрочем…
Он стушевался и замолк. Да что тут скажешь? Сколько мне осталось быть видимым? Я напрягся, пытаясь вспомнить дату своей смерти, но не мог сосредоточиться. В конце концов остановился на двадцати днях. Да, примерно двадцать дней осталось. Нет, меньше. Пятнадцать! Или восемнадцать? Надо сосчитать, но цифры никак не желали складываться, и сколько дней в июне, я вспомнить не мог. Тридцать или тридцать один? Теперь даже один день имел огромное значение!
– …через сорок дней я исчезну? – ошеломленно пробормотал я.
– Нет, не исчезнете, – успокаивающе поправил Ковров. – Просто живые перестанут вас видеть и чувствовать. Как меня. В мире мертвых вы оста… Куда же вы, Андрей? Вы поможете мне?
Я обезумел. Я побежал через кладбище так быстро, как только мог, с ужасом понимая: как быстро ни беги, от судьбы не убежишь…
Примчавшись домой, бросился к календарю. Сегодня седьмое июля. Когда я утонул? Домой пришел девятнадцатого. Да, точно, девятнадцатого. И Костя сказал, что два дня меня не было. Значит, с моста я прыгал семнадцатого. Считаем… Никогда не думал, что придется считать дни до смерти. До точной, неумолимой даты, когда… Я не мог считать. Надо. Надо! Я сбивался, начинал считать заново и, наконец, остановился на сороковом дне. Двадцать шестого июля. А сегодня седьмое. Девятнадцать дней осталось, меньше трех недель…
Никто ничего мне не сказал об этом. Ни Архип, ни Слизень, ни Анфиса. Точнее, Архип на что-то намекал, но о сорока днях я услышал впервые. И не от него. Почему – не знаю. Из злого умысла? Или потому, что в любом случае ничего не изменится? Сорок дней или четыреста – какая разница, все равно мертвец…
А может, неспроста это? Я хочу, до яростной дрожи хочу в это верить! Внезапно, в один миг, передо мной обозначилась цель: узнать, что будет дальше? Что случится, когда пройдут сорок дней? Стану невидим для смертных – и только? Нет, чувствую, что не только. Но кто даст ответ?
Да, я слышал, что душа окончательно покидает тело именно на сороковой день, но после того, как я утонул, даже не задумывался об этом. Как же так? Осталось каких-то девятнадцать дней, и никто – ни мама, ни Юля больше не увидят меня! Никогда!
Надо что-то делать! Но что? И какой прок, если я расскажу об этом? Во-первых, кто поверит? А если и поверят, кто сможет остановить время? Или вылечить от смерти? Бежать к врачам и ученым, может, что-то придумают? Запустят сердце током… Нет, ничего не выйдет. Я помню, как меня тряхануло в офисе. Хоть бы что.
Священники? В церковь мне не войти. Иконы слепят и жгут, чего уж говорить про храм. Конечно, можно черные очки надеть, как тот, о ком Ковров рассказывал, закутаться с ног до головы, но я и так не собираюсь идти туда. Не помогут мне там. Чувствую: не помогут. А кто поможет? Кто?!
Спокойнее. Кричи, не кричи – ничего не изменишь. Я труп, мертвец, а через пару недель вообще исчезну. И хоронить будет нечего. Так, может, лучше лечь и не двигаться? Приедет милиция, затем «Скорая», зафиксируют смерть, отвезут в морг, похоронят по-человечески. А как я буду в гробу лежать, слушая плач матери? Херня какая-то! Лучше пропасть без вести!
Что, что мне делать?
Мне нужен кто-то, кто сможет выслушать и дать совет. Кто? Юля исключается. Я никогда не признаюсь ей, не смогу. Родители? Нет, узнав все, они запаникуют, и будет только хуже. Друзья? Из друзей я могу пойти только к Косте. В последнее время мы с ним сблизились. Он парень хороший. Костя поймет!
Я сразу позвонил Костику и договорился о встрече. Он согласился, не расспрашивая ни о чем. Так и поступают настоящие друзья, думал я, испытывая невыразимую благодарность. Я знал, что Костя поможет. Не знаю, чем и как, но поможет. Он молодец, парень правильный. Предвидя долгую и непростую беседу, я решил встретиться с ним на набережной Фонтанки. Все-таки вода рядом, всегда окунуться можно, да и парочку фокусов показать, если вдруг Костя не поверит. Я и сам бы не поверил.
Встретились мы, как договаривались, у Аничкова моста и неспешно двинули вдоль канала. Костик, как всегда, был в любимой куртке с заклепками и с дежурной банкой тоника.
– Пойдем, присядем, – предложил я. Мы нашли спуск и расположились на ступеньках у воды. Костя щелкнул зажигалкой:
– Давай, излагай.
– Слушай, Костя… Ты тайны хранить можешь?
– Никто пока не жаловался, – усмехнулся приятель, закуривая. – А что случилось?
– Сейчас я тебе кое-что расскажу, только не считай меня сумасшедшим. Это правда.
– Заинтриговал, – сказал Костик и выпустил струю сизого дыма. Позади темной живой тварью плескалась Нева. Костик не знал, не представлял даже, что творится под этими водами…
– Так вот. Помнишь дискотеку, когда мы в «Катакомбах» отрывались? Ты еще диджеев передразнивал, а Пит нажрался и наблевал на стойку?