Слепой. Приказано выжить

В совпадения Глеб Сиверов не верил, но, даже если бы и верил, это было уже чересчур. Разумеется, никаким совпадением тут и не пахло; просто, пока чем-то не потрафивший кукловодам генерал был жив, они считали небесполезным проявлять посильную заботу о том, кто подрядился поставить на его превосходительстве крест.

– Стоянка там, – отчетливо произнес подозрительно похожий на кадрового офицера спецслужб охранник, указав направление рукой. Смотрел он при этом почему-то не на Васильева и не в сторону стоянки, а в жерло неосвещенной аллейки, в тупике которой притаился Слепой. – Счастливого пути, товарищ генерал-майор.

– И тебе не хворать, сынок, – буркнул Васильев и, повернувшись к охраннику спиной, торопливо зашагал в сторону парковки.

В этот момент Глеб испытал к нему что-то вроде сочувствия: генералов так не провожают, если только перед этим с треском и матерной бранью не ободрали с них шитые золотом погоны. А тому, кого только что разжаловали из генералов в ездовые ассенизаторского обоза и без церемоний выставили за дверь, грех не посочувствовать, будь он хоть трижды сволочь и казнокрад.

Поверхностное сочувствие к попавшему в крутой переплет кладовщику в генеральских погонах мгновенно сменилось холодной злостью, когда охранник, задержавшись на секунду, послал в глубину темной аллеи долгий, многозначительный взгляд. Он разве что не ткнул в уходящего генерала пальцем – догоняй, мол, чего ждешь, – и Глебу остро захотелось начать сегодняшний веселый вечер с этого хлыща в деловом костюме и строгом однотонном галстуке. До сих пор ему ни разу не приходилось работать вот так, в режиме наибольшего благоприятствования, но оказываемые ему помощь и поддержка не радовали: во-первых, он в них не нуждался, а во-вторых, оказывали их не те люди, от которых он хотел бы принять даже самый пустячный подарок. Ибо сказано: бойтесь данайцев, приносящих дары!

Судя по этим сомнительным дарам, кукловоды окончательно уверились в том, что агент по кличке Слепой превратился в их послушное орудие. Они почти перестали прятаться и дергать за ниточки из-за кулис, переведя Глеба из разряда марионеток в еще менее престижный статус куклы-рукавички, которую надевают прямо на ладонь. По окончании спектакля кукле предстояло отправиться в мусорное ведро; кукла имела на этот счет свое собственное мнение, но здесь, в бывшей помещичьей усадьбе, это мнение никого не интересовало.

«А зря, – подумал Глеб, запуская двигатель. – Ох, зря!»

«БМВ» тронулся, сбросив с капота и подмяв колесами брезент. Оставленная на лужайке у фонтана улика Глеба не волновала: холуи в деловых костюмах подберут, от них не убудет!

Он настиг свою жертву метрах в двадцати от поворота аллеи, там, где водитель «крайслера» заведомо не мог ничего увидеть, услышать и предпринять. Услышав у себя за спиной стремительно приближающийся гул двигателя и пронзительный протестующий визг горящих покрышек, ставший в последнее время чересчур нервным генерал шарахнулся в сторону, как испуганная лошадь. Повинуясь естественному рефлексу, он обернулся, увидел позади себя знакомый до боли автомобиль с очередным шутовским номером на бампере и, недолго думая, бросился бежать. Глеб не знал, на что он рассчитывал, улепетывая от скоростной иномарки не по пересеченной, густо поросшей деревьями местности, а по ровному асфальту, да это его и не очень интересовало: скорее всего, генерал просто потерял голову, поддавшись панике, и бежал туда, куда несли обутые в туфли из крокодиловой кожи ноги.

Сиверов переложил из правой руки в левую извлеченный из сумки пистолет с длинным толстым стволом, выставил его в окошко и выстрелил, почти не целясь. Пистолет хлопнул, как лопнувший воздушный шарик, выбросив из дула беловатый дымок, убегающий генерал перестал убегать, потянулся рукой к загривку, куда угодил выстрел, и упал, как подкошенный, сначала на колени, а потом ничком. На то, чтобы смягчить падение выставленными руками, его уже не хватило, и физиономию себе он, конечно же, расквасил, но это было даже хорошо, поскольку придавало всей сцене ярко выраженный реализм, местами граничащий с откровенным натурализмом.

Что и требовалось доказать.

Выходя из машины, Глеб незаметно огляделся, уделив особое внимание кронам ближайших деревьев. Следящая камера стояла там же, где и раньше, ее никто не удосужился переместить, и это тоже было превосходно, поскольку именно на этом и строился расчет.

Доставая из багажника черный пластиковый пакет на «молнии», он незаметно поменял сослуживший свою службу пистолет на куда более привычный и смертоносный «Стечкин» с глушителем. При внимательном изучении записи следящей камеры подмену могли заметить, но Глеб очень сомневался, что эту запись когда-либо станут внимательно изучать. Куда более логичным выглядело предположение, что она вряд ли доживет до завтрашнего утра: глупо собирать компромат на того, кого через час-полтора намереваешься похоронить в безымянной могиле на дне заброшенного песчаного карьера.

Покончив с формальностями, он взвалил упакованное в прочную черную пленку тело на плечо, погрузил его в багажник, захлопнул крышку и, сдержав неразумный порыв сбить камеру с дерева, как белку, выстрелом прямо в стеклянный глаз, уселся за руль.

Чтобы не елозить взад-вперед, разворачиваясь в слишком узкой для такого маневра аллее, Глеб повел машину к служебному выезду с территории. Он все ждал, что ему вот-вот перекроют дорогу или просто изрешетят из кустов автоматными очередями, но ничего подобного с ним не случилось. Проезжая мимо парковки, он увидел «крайслер» с синим ведерком на крыше и прохаживающегося около него с сигаретой на губе водителя. Водитель посмотрел на часы, потом на проезжающий мимо «БМВ» и снова на часы: видимо, ему не терпелось поскорее отвезти своего пассажира домой и наконец-то быть свободным. Ему оставалось только посочувствовать, но Глебу сейчас было не до того: вечер еще далеко не кончился, веселье только-только началось, и его пик был впереди.

Беспрепятственно миновав задние ворота, которые тоже были распахнуты настежь и никем не охранялись, Глеб выехал на сравнительно тихую, но все-таки не пустую, населенную живыми людьми улицу и наконец-то вздохнул полной грудью. Ни погони, ни слежки за ним все так же не было, и, констатировав, что противник по-прежнему ни в грош его не ставит, Глеб продолжил делать то, чего от него ожидали: свернул на светофоре направо и погнал машину в сторону Ленинградского шоссе.

К карьеру они подъехали без чего-то восемь. Чтобы опять не трястись в дребезжащей «ГАЗели» и не гробить на ухабах подвеску своей «ласточки», Лешка Бахметьев выпросил у тестя джип. Тесть у Лешки был полковник и служил, как и генерал Васильев, по линии материально-технического обеспечения – правда, не в ментовке, а в армии. Держался он при этом, как самый настоящий боевой офицер, прошедший огонь, воду и медные трубы, голос имел командный, лексику предпочитал ненормативную, и Бахметьев за глаза именовал его не иначе как Полканом. Джип у Полкана был новенький, дорогой, тесть трепетно сдувал с него пылинки, и в другое время о том, чтобы взять его напрокат, нечего было и мечтать. Но в этот раз Полкан отдал ключи зятю без единого слова протеста, и дело тут было вовсе не в отеческой любви.

С того самого дня, как начался связанный с деятельностью «Оборонсервиса» коррупционный скандал, тесть выглядел сильно озабоченным. Он даже похудел, и его басовитый начальственный рык теперь раздавался в квартире значительно реже, чем в былые времена. В последнее время он начал все настойчивее заговаривать о том, что ФСО – очень солидная, авторитетная, уважаемая организация, сотрудники которой наверняка имеют широкий круг знакомств и связей и располагают богатым арсеналом рычагов давления на следственные органы и способов добиваться того, что им надобно. Закон, что дышло – куда поворотил, туда и вышло, говорил Полкан; оно, конечно, так, добавлял он со вздохом, – да только повернуть это самое дышло не всякому по плечу.