Слепой. Приказано выжить

Тут все было более или менее ясно: неприятности действительно начались и имели такой масштаб, что его превосходительство, как минимум, отстранили от несения службы. Думать о максимуме не хотелось, но его приходилось иметь в виду. Узнать, что именно стряслось с генералом, можно было сотней различных способов; не мудрствуя лукаво, Глеб выбрал из них самый простой, а главное, быстрый.

Выбирал он, уже сидя за рулем своей машины. Пока он этим занимался, только что покинутую им ракушку уличного таксофона занял какой-то немолодой, внушительной комплекции гражданин откровенно провинциальной наружности. Заметив в зеркале, как он вставляет в прорезь телефонного аппарата карточку и снимает трубку, Глеб передумал заводить мотор: ему стало интересно, что будет дальше.

Предчувствие его не обмануло, и долго ждать не пришлось. Провинциальный пузан еще тыкал пальцем в кнопки, после каждой цифры сверяясь с извлеченной из заднего кармана просторных брюк мятой шпаргалкой, когда появившийся неведомо откуда черный «мерседес», вылетев с проезжей части прямо на тротуар, резко затормозил у самого таксофона. Выскочившие из него молодцы в гражданском без преамбул принялись споро и деловито паковать провинциала, который был настолько ошеломлен, что даже не пытался сопротивляться. Его было немного жаль, но на войне не без урона. Полученная Глебом фора была мизерной, но она все-таки была: очень своевременно подвернувшийся толстяк на какое-то время вывел из игры не только молодцев на «мерседесе», но и несколько куда более опасных противников, которые в течение ближайших часов станут его допрашивать и тщательно проверять его показания.

Не дожидаясь окончания спектакля, Глеб запустил двигатель и плавно тронул машину. Он немного попетлял по центру, а когда убедился, что хвоста за ним по-прежнему нет, остановился у первой подвернувшейся станции метро.

Подвернулось ему, и неслучайно, именно то, что нужно. Изгнанные с московских улиц и площадей ларечники в данной точке пространства не разбрелись кто куда, а окопались в наскоро слепленном из гофрированных сэндвич-панелей и стеклопакетов павильоне, который гордо именовался торговым центром «Пассаж». Ваявший вывеску этого заведения оформитель то ли был большим (и вдобавок неумным) оригиналом, то ли бредил на удивление живучими идеями национал-социализма: двойное «с» в слове «пассаж» было мало того, что латинским, так еще и представляло собой две зигзагообразные молнии, как на эсэсовских петлицах и касках.

Несмотря на этот сомнительный изыск, торговали здесь не сувенирами с нацистской символикой и не абажурами из человеческой кожи, а примерно тем же, чем и в других подобных местах – говоря коротко и без лишних подробностей, барахлом преимущественно китайского производства. Глеб без проблем приобрел в одном киоске подержанный (и хорошо, если не краденый) мобильный телефон, а в другом – карточку мобильного оператора. Вернувшись в машину, он совместил свои покупки друг с другом, убедился, что батарея телефона заряжена, по крайней мере, на четверть, и набрал номер его превосходительства.

К некоторому облегчению Глеба, генерал ответил на вызов почти мгновенно, буквально после второго гудка.

– Алло, Филиппыч! – грубым базарным голосом сказал Глеб. – Ты сейчас где?

– А с кем, собственно, имею честь? – слегка брюзгливо и настороженно осведомился «Филиппыч».

– Не узнал, что ли? – удивился Глеб. – Да я это, я, Петрович! Ты печку хотел переложить, помнишь? Камин устроить и все такое… Или передумал?

Печка в загородном доме генерала Потапчука пребывала в полной исправности, и про камин Сиверов ввернул специально на тот случай, если противник об этом осведомлен или не поленится это проверить.

– Вот кретин, – с чувством произнес его превосходительство. Вслед за этим искренним и абсолютно правдивым выражением владевших им чувств товарищ генерал переключился на беспардонное вранье. – Это я не о вас, Глеб Петрович, это я о себе. Вообразите, совершенно забыл. Как отрезало!

– Бывает, – снисходительно посочувствовал Глеб. У него немного отлегло от сердца. – Так ты где – в городе или у нас, на воле?

– На воле, но в городе, – выдал исчерпывающую информацию сообразительный, как большинство старых чекистов, генерал. – Признаться, не ждал вашего звонка. Что-то случилось?

«Это тебе виднее», – подумал Глеб.

– Да нет, – сказал он вслух. – Просто выдалась паратройка свободных деньков, вот я про тебя-то и вспомнил. Надо бы, думаю, пособить хорошему человеку. Ты бы подъехал, что ли, объяснил толком, чего твоя генеральская душа требует. Этот, как его… эскиз бы, что ли, нарисовал. Ну, и аванс не помешал бы – вдруг кирпича прикупить понадобится, или еще чего…

– Это уж как водится, – сдержанно съязвил Федор Филиппович. – Я сейчас свободен, так что вполне могу подъехать. Когда вам удобнее?

– Сейчас-то я и сам в городе, – сообщил Глеб не столько генералу, сколько оператору в аппаратной прослушивания, – но с вечерней электричкой вернусь. Так что к вечеру и подъезжай. Заночуешь, благо свободен, бутылочку, ежели что, раздавим… Или у тебя завтра дела?

– Приеду, – пообещал Федор Филиппович, и на душе у Глеба стало еще чуточку легче. – Вы там поаккуратнее, Глеб Петрович. Москва – город шальной. И раньше был шальной, а уж теперь и подавно.

– Так я ж не в загул, – сказал Глеб. – Я – на рынок и обратно. Ну, давай тогда, до встречи, что ли. А то у меня батарейка садится.

Все было нормально – не то чтобы хорошо, но и далеко не так скверно, как можно было ожидать. Остальное должно было проясниться в ходе предстоящей встречи на лоне подмосковной природы. Еще немного погуляв по «Пассажу» и мимоходом опустив сослуживший ему добрую службу телефон в карман пиджака какого-то приезжего зеваки, Глеб вернулся в машину и, еще раз убедившись в отсутствии хвоста, направился прямиком в гараж.

Здесь он сменил так и не доставшийся Клюву и его команде «БМВ» на мотоцикл той же марки и уже совсем, было, собрался пнуть стартер, когда лежащий в кармане мотоциклетной куртки мобильник разразился серией сигналов: три коротких, два длинных и снова три коротких. В переводе с азбуки Морзе это означало CMC – или, если угодно, SMS, поскольку морзянка интернациональна, насколько это возможно. Чертыхнувшись, Глеб вынул телефон из кармана и ознакомился с текстом известного сообщения.

Когда вызванная этим сообщением оторопь прошла, Слепой вернулся в гараж, прикрыл за собой дверь, присел на верстак, закурил и задумался. Подумать было о чем; если отбросить не выдерживающую критики версию о внезапном помешательстве, по всему выходило, что дело швах. Секретный резерв, не успев покинуть укрытие, обнаружил себя окруженным и взятым в плотное кольцо вражеских штыков; припрятанный туз выпал из рукава и лежал у всех на виду, дожидаясь, когда его поднимут и отхлещут им по щекам незадачливого шулера.

Поразмыслив, Глеб пришел к выводу, что ключевым в этом провокационном послании является слово «завтра». Менять давно сложившийся и устоявшийся порядок вещей было рискованно, но неизвестный противник все же пошел на риск, вопреки заведенному графику отодвинув время встречи на целые сутки. Вряд ли это была ошибка: тот, кто сумел вычислить Слепого, на такие промахи заведомо неспособен, как неспособен и на бессмысленный риск. Значит, отсрочка была необходима; значит, до полудня завтрашнего дня противник планирует нанести еще один, по всей видимости, решительный, удар, после которого контроль над ситуацией целиком перейдет в его руки.

Этому нужно было помешать, но как? Как отразить удар, даже не представляя, кто и с какой стороны собирается его нанести? Что может остановить, скажем, диверсионную группу, вплотную подобравшуюся к никем не охраняемому стратегическому объекту?

Землетрясение может, подумал Глеб. Землетрясение или какой-то иной катаклизм схожего масштаба – неважно, природный или техногенный, главное, чтобы сильный – такой, чтобы земля под ногами горела и трескалась, и было бы уже не до диверсий.