Страница 7 из 7
– Есть в мире волшебное место – город прекрасный, необыкновенный. Это столица страны Аль-Андалус, Кордова. Там, почти у самой окраины, расположилась обитель всех знаний мира – университет. Вот туда, думаю, тебе и следует направить свои стопы, юноша. Ибо это единственное место, в котором могут пытливые умы открыть ответы на все вопросы.
– И там я могу обрести такие же удивительные умения, как твои?
– И много более, стоит лишь захотеть…
– Так, значит, я могу с караваном отправиться в этот необыкновенный город и там найти ответы на все вопросы?
– Конечно. Все упрощается для того, кто жаждет знаний. Разум подсказывает мне, что ты обрел почву для своих желаний. А душа говорит, что чудесные умения, которыми ты на миг овладел сейчас, пригодятся тебе еще много раз. И притом тогда, когда от них будет зависеть и твоя жизнь.
– Благодарю тебя, уважаемый! Благодарю за этот урок, благодарю за рассказ… Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного!
И юноша встал, едва не опрокинув тяжелый стол. Он торопился. Ибо впереди была дорога к хранилищу драгоценного знания.
Оставляя позади здания и улицы по дороге к дворцу, Рахман еще и еще раз вспоминал, каким странным показался ему мир мага. Сам он, казалось, весь состоял из одних только острых углов, тихая мелодия флейты, певшей вдалеке, звучала для Рахмана ласковой шелковой лентой, а лай собак за дувалом – вспышками синего пламени.
«О Аллах, за что же ты караешь нас полузрением, получувствами? Или так ты щадишь своих любимых детей?» Увы, эти вопросы пока оставались без ответа.
Вот так случилось, что уже через день Рахман, с позволения царя Сейфуллаха, собирался в дорогу. Он не хотел брать сокровища, но и не хотел странствовать нищим. Просто отпрыск знатного рода становился студиозусом.
Царица Захра тайком утирала слезы, понимая, что самому усердному и самому разумному из ее сыновей действительно необходим университет, ибо знания придворных мудрецов велики, но не бесконечны. Печалился и царь – неизвестно, надолго ли покидает Рахман отчий кров.
Самому же юноше не терпелось увидеть караванную тропу и почувствовать мерное покачивание верблюда. Но оставалось еще одно дело. Дело, которое он должен был совершить сам. Ибо его нельзя было доверить ни близкому другу, ни слуге, ни даже острому каламу и пергаменту. Рахман знал, что должен проститься с той, что открыла перед ним врата истинной страсти. И пусть Джамиля была лишь наложницей в гареме его отца. Для царевича она стала и настоящим другом, и настоящей наставницей, нежной, терпеливой и огненно-страстной.
Вечером все того же удивительного дня Рахман посетил женскую половину дома. Джамиля обрадовалась, увидев своего ученика, и приникла к нему в долгом радостном поцелуе.
– Боже, эти волосы! – прошептал Рахман, когда освобожденные черные как смоль пряди водопадом упали на его лицо. – Я хотел бы завернуться в них. Я хотел бы завернуться в тебя…
Его язык прикасался к ее губам, раздвигая их, словно что-то ища за ними…
Чувственная игра, начатая Рахманом, вызвала в Джамиле теплую волну возбуждения. Его язык терпеливо добивался того, чтобы она начала с ним такую же игру, его пальцы сомкнулись на ее ладони, и он опустил ее руку туда, где она в полной мере могла ощутить силу его желания.
Джамиле не понадобилось много времени, чтобы узнать, что доставляет ему удовольствие: он тихо шептал ей об этом, прося, предупреждая, поддерживая. Его слова поощряли ее, каждый раз учили, как ласкать и возбуждать его, и она вновь и вновь открывала в этом новое, неожиданное удовольствие.
Испытывая сильное желание подарить Рахману такое же наслаждение, какое он дарил ей, Джамиля оторвалась от его рта и провела губами по прекрасной шее и атласной коже плеча. Вначале ее осторожные поцелуи едва касались его, но вскоре, когда она увидела, как от страсти изменилось лицо Рахмана, поцелуи стали смелее. Джамиля поцеловала каждый его сосок, а потом с мучительной медлительностью двинулась вниз, наслаждаясь теплом, исходившим от его тела.
Добравшись до сильного, плоского живота, она ненадолго задержалась, затем, встав на колени над ним, так, что ее волосы упали на его живот, принялась ласкать его плоть языком.
Рахман крепко, почти до боли, схватил копну ее волос, и его тело сотрясла дрожь, но в следующий момент он замер в неподвижности, боясь спугнуть прекрасную пери. Джамиля снова склонилась над ним и полностью ощутила его вкус. Медленно, любовно она дразнила его твердую плоть, черпая удовольствие в тихих стонах, которые он не мог сдержать, и желая заставить Рахмана так же сильно нуждаться в ней, как и она нуждалась в нем.
Но вот наступил миг, когда Рахман больше не мог выносить этой утонченной пытки. Он потянулся к Джамиле, привлекая ее к себе.
– Аллах милосердный, смогу ли я когда-нибудь без трепета принимать твои ласки, чаровница? – спросил он низким от страсти голосом.
Она насмешливо и нежно посмотрела на него.
– Тебе не понравилось?
– Да я с ума готов был сойти от каждого твоего прикосновения!
Джамиля обескураженно посмотрела на него.
– Клянусь Аллахом, Рахман, я думала, что ты уже привык ко мне…
Он приложил палец к ее губам.
– Я наслаждаюсь каждым мигом, волшебница – ты чуть было не заставила меня потерять голову.
– Может быть, мне стоит еще поупражняться, – лукаво спросила она.
– Ну нет, – Рахман поймал ее запястья, – теперь моя очередь мучить тебя.
Отпустив руки Джамили, он крепко сжал ее бедра и приподнял, прежде чем она смогла угадать его намерение. Она оказалась верхом на его животе и с удивлением посмотрела на него широко раскрытыми глазами, продолжая доверчиво ждать.
Положив ладони на ее живот, Рахман повел их вверх, к груди. Почти благоговейно он взял в руки, как в чаши, ее соблазнительные округлости и, поймав ее горящий взгляд, пальцами стал массировать набухшие соски. Он продолжал это, пока они не стали твердыми, а потом медленно притянул Джамилю к себе.
Ее вкус, казалось, пробудил в Рахмане какие-то древние инстинкты, ибо его ласки стали почти грубы. Он мял, терзал ее грудь… и в следующий миг снова становился нежным, любящим.
Если бы Джамиля была кошкой, она бы, наверное, мурлыкала, но сейчас она могла только стонать, чувствуя, как внутри нарастает восхитительный жар, и когда ищущие пальцы Рахмана нащупали мягкие завитки между ее бедер, она вскрикнула и выгнула спину. Едва ли она слышала ласковые слова, которые бормотал ей Рахман, то сжимая ее ладонью, то дразня умелыми пальцами.
Немного погодя он приподнял Джамилю и легко вошел в ее лоно, овладев ею одним долгим движением и наполнив ее до предела. Джамиля задохнулась от удовольствия, когда ее пронзило его страстное копье. Он обжигал ее, вызывая ответный огонь. Должно быть, подумала она, так чувствует себя само солнце, когда ведет пылающую колесницу по небесным дорогам, – опьяненное, ослепленное, едва сознающее себя в головокружительном полете.
Рахман стал двигаться внутри нее, и девушка вся словно вспыхнула. Он жадно смотрел, как ее захлестнула волна наслаждения, и только железная воля не дала ему уступить сжигающему Джамилю жару.
Когда она наконец пришла в чувство, то обнаружила, что лежит на груди у Рахмана ослабевшая, почти безжизненная. Его плоть, пульсирующая, готовая к продолжению, начала медленно возобновлять движения, но девушка совсем не была уверена, что переживет еще одно потрясение, подобное только что испытанному.
Дыхание Рахмана опаляло ее кожу, а его нетерпеливые руки бродили по самым интимным уголкам ее тела. Она была совершенно беспомощна перед тем огнем, который снова нарастал внутри нее. Когда Рахман наконец потерял самообладание и его тело сотрясла неудержимая дрожь, страсть Джамили тоже пролилась через край, прорвавшись протуберанцами пылающего огня. Обессиленная, она упала на него, погрузилась в дремоту и проснулась только через какое-то время от его теплых поцелуев.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте