Четвертый Рим

Машинально положил он себе какой-то закуски и потянулся к чаше с красным вином, как вдруг вспомнил, что за пакет передал ему мальчишка-андреевец. Он пошарил по столу взглядом в поисках подходящей емкости и, решив, что от добра добра не ищут, лихо опрокинул после какого-то дежурного тоста серебряную чашу с красным. Винцо оказалось доброе, и стоящий за спинкой его кресла служитель тотчас наклонился чтобы долить ему чашу.

—Вот что, — сказал Пузанский, — ты как, бутылки открывать умеешь? — Он снял крышку с коробки, вынул бутылку, еще раз полюбовался мастерски сделанным слепком с Кремля. — Прямо не отходя, открой ее и налей! — скомандовал Пузанский.

Под его бдительным наблюдением служитель, отставив кувшин с вином, обмотал горлышко бутыли салфеткой, ввинтил в пробку штопор и дернул.

Луция взрыв застал в приемной, где мастер ложи сообщал ему необходимые знаки и условные слова для контакта с московскими и приезжими масонами. Взрывной волной, от которой вылетели все стекла и распахнулись запертые двери, его и мастера бросило на паркетный пол и сверху засыпало Дождем стеклянной пыли. С трудом Луций поднялся на ноги. Мысль о брате пронзила его. Он выбежал из приемной в вестибюль. Уже кого-то понесли, закрытого портьерой и недвижного. Крики и едкий дым шли снизу. Луций вместе с остальными бросился на них, по дороге схватывая обрывки ничего еще не значащих слов:

—Мальчишка, мина, бутылка водки, Кремль... — эти и другие слова выскакивали и вились вокруг него, пока не стали складываться во что-то угрожающее.

Юноша вбежал в трапезную и остановился. Ничего нельзя было различить в этом аду, где горели шелковые портьеры и часть стены. Мимо него проносились какие-то люди, возможно пожарные; одетый в обрывки красной материи какой-то уцелевший чудом масон сидел на полу. Рядом с ним уже тлели паркетные доски, но он не замечал этого. Луций осторожно приподнял его и стал выводить. Масон не сопротивлялся. Уложив контуженого масона в вестибюле, Луций вновь хотел вернуться вниз, но тут на его шее повис Василий. Мальчик был вне себя, он все время оборачивался, оглядывался, на щеке его была ссадина, из которой еще лилась кровь.

—Это я, — прошептал он в отчаянии, — это я передал, меня, наверно, казнят.

—Что передал? — переспросил Луций, холодея, и вдруг весь ребус разом сложился у него в голове.

В бутылке была взрывчатка, а Василия использовали как пешку, чтобы сделать очередной ход — взорвать Северную ложу масонов.

Мимо пробежали пожарные, деловито развертывая пояс, в вестибюль полускрытая метущейся толпой уже входила шеренга людей в погонах. Еще оставался свободным проход наверх, и Луций, подхватив Василия под мышку, рванул по широкой белокаменной лестнице на второй этаж. Пробежав по длинному коридору, они укрылись в одном из залов и огляделись. Зал был великолепен. Посреди его стоял дубовый стол, покрытый зеленой, тканной серебром скатертью с расставленными на ней зажженными канделябрами. Стены были облицованы плитами из зеленого камня, и вмонтированные в них зеркала создавали иллюзию необыкновенного простора. Целый ряд бронзовых люстр с хрустальными подвесками завершал убранство.

Едва братья захлопнули дверь и огляделись, как в коридоре послышались громкие шаги. Василий съежился и приготовился нырнуть под стол, но Луций крепко схватил его за плечо.

—Нельзя, первым делом заглянут под стол, — прошептал он.

Тотчас братья подбежали к подоконнику, и отогнув край толстой зеленой шторы, спрятались на нем. Окно располагалось над самым портиком подъезда, и братья могли видеть, как подтянулось оцепление полицейских справа, как грузовые машины, полные солдат, подъезжали с другой стороны и брали единственный выход из дворца в плотное кольцо.

Дверь отворилась и вновь захлопнулась. Кто-то медленно, спокойной походкой дошел до середины зала и, как предсказывал юноша, легко нагнулся и заглянул под стол.

—Да нет, все чисто, — прозвучал другой голос, — кто сейчас сюда сунется, когда внизу такая мясорубка? Можем поговорить спокойно.

—А о чем, собственно, говорить? — прозвучал голос, который показался юноше знакомым. — Регент жив и еще более насторожен, чем прежде. А голова московского фраера, которая вылетела от взрыва в окно, никому была не нужна. Теперь, возможно, скоро начнутся репрессии против партии, хотя мы и схоронили концы в Москве.

—Так ты хочешь сказать, что мы свое не получим? — вкрадчиво спросил другой голос. — Смотри, брат, ошибешься. Мы свое дело сделали. Бомбу передали прямо по назначению. А если нужного человека там не оказалось, так надо было и взрыв остановить, а не ставить под удар организацию из-за десятка-другого карасей.

—Щука-то утекла!

—Что-то мы, браток, не о том говорим. Мы свое дело сделали, так что заплатить придется. Иначе мы молчать не будем, и история с "Московским Кремлем" быстренько дойдет до ушей регента. Ты бы лучше подумал о другом. О тех, кто бомбу передавал. Если копы захватят их раньше нас, я за твою голову не дам ломаного гроша. Нам-то что... Сегодня мы в Питере, завтра на такое дно уйдем, что с собаками не сыщешь. А вам куда деваться? Вниз не спрячешься. Слишком поплавок большой. Так что готовьте, ребята, денежки да прикиньте, сколько мы получим за головы тех сопляков. И не тяните. Прямо сейчас скажи, нам начинать охоту?

Тут братья невольно вздрогнули, словно говорящий действительно видел их.

—Была же договоренность, — слабо сопротивлялся Топоров, которого Луций узнал, едва выглянув в щелочку, — что вы уберете пацана во время суматохи.

—Невозможно! — отрезал его собеседник. — Кто же знал, что через два дома от дворца открылось военно-инженерное училище. Такая туча курсантов набежала, впору делать ноги.

—Я могу считать, что мы договорились? — спросил Топоров у того самого третьего боевика, которого Луций лишь однажды мельком видел в поезде. — Конечно, деньги будут вам выплачены на указанные счета. Но нам нужно любой ценой пресечь утечку информации.

—Питер — город большой, только спрятаться в нем негде приезжим людям, — усмехнулся боевик. — Обговорите плату за каждую голову, а мы пока начнем поиски. Думаю, дальше отеля эти хлопцы не уйдут. А уйдут, найдем хоть и под землей. А сейчас лучше нам очутиться подальше от этого осинового гнезда. Когда я смотрел план здания, то обратил внимание на пожарный выход. С последнего этажа по нему можно перебраться на соседнюю крышу.

Как только собеседники вышли, братья соскочили с подоконника.

—Мы должны держаться за ними, — сказал шепотом Луций, — но себя не обнаруживать. Любыми способами надо выбраться из дворца. Иначе замучат немцы.

Осторожно крадясь за гулко топающими по этажу заговорщиками, братья выбрались на последний этаж и нашли пожарный выход. Узкая лесенка таилась в тесном промежутке между двумя домами, так что, спустившись на несколько ступеней, можно было без особого труда перелезть на крышу более низкого соседнего здания. Мальчики осторожно выглянули вниз и увидели, как Топоров, к тому времени спустившийся ровно на один этаж, перелезает с лестницы на крышу. Второй заговорщик, который вылез раньше, уже стоял, опершись о трубу, и ждал его, не делая, впрочем, никаких попыток помочь. Когда Топоров к нему присоединился, он протянул длинную руку и помог тому пролезть в чердачное окно. Затем сам ловко спрыгнул внутрь чердака.

Братья, проделав те же самые манипуляции, очутились на чердаке соседнего здания и, чуть-чуть выждав, спустились в другой двор, который через черные ходы и какие-то внутренние садики довел их до тихой улицы, куда вовсе и не доносилась суета вокруг дворца князя Юсупова.

У братьев еще оставалось порядочно денег и одежда их совершенно не пострадала, так что они решили в отель не ходить, а понаблюдать за ним со стороны. Если же неожиданно они выяснят, что за ними слежки нет, тогда Луций рискнет пробраться в номер и забрать оттуда остальные деньги, потому что ясно было, что иначе они совсем пропадут.

Не подвергаясь более никаким преследованиям, дошли они до Исаакиевской площади и устроили себе наблюдательный пункт прямо с угла Почтамтской улицы. Однако простояв несколько минут, они поняли, что так только привлекут к себе внимание, кроме того, у Луция возник вообще замечательный план. Отведя брата к Медному всаднику, он поймал по благоприобретенной лихой петербургской привычке такси и велел его ждать в машине.