Четвертый Рим

—Римский клуб — прекрасный полигон для отработки идеологии, — жаловался толстяк, — но больше нет сил терпеть самоуправство этого идиота. — Толстяк мотнул головой в сторону Хиона, который, нагрузившись фалернским, сполз с сиденья и пытался показывать приемы борьбы воину, который был на две головы его выше и раза в полтора шире в плечах.

—Погоди, дай срок, — отвечал, понижая свой бас до громкого шепота, Стефан Иванович. — Пока его трогать нельзя, он же казначей и вся подпитка группировок идет через него. Но как только работа наша принесет плоды, мы отправим его собирать сыроежки и рыбку удить на природе. Подрывает подлец уважение к нам своими безобразиями. Да вот взять сегодняшний пир, на эти деньги можно батальон добровольцев одеть и вооружить.

—Вы с ним говорить не пробовали? — спросил толстяк.

Директор только крякнул и приподнялся, чтобы лучше рассмотреть молодую женщину, лежащую напротив него за фонтаном. Невольно продлив его взгляд, Луций увидал свою жрицу. К его удивлению, она была одета именно так, как и приснилась ему, и даже бриллиантовая диадема скрепляла ее собранные волосы. Огромным нервным импульсом юноша задержал желание броситься к ней и обнять ее драпированные шелком плечи.

Похоже, что и на Стефана Ивановича жрица произвела ошеломляющее впечатление, ибо, пошептавшись с толстяком, он вдруг вытащил из кармана короткой туники кожаный кошель и, порывшись в нем, извлек золотое кольцо с громадным черным камнем, вспыхнувшим на свету радугой огня.

—Иди, — произнес он, передавая кольцо толстяку, — преподнеси ей от меня. Это же жрица Сатаны, черный камень ей поможет.

Буквально через несколько секунд после того, как толстяк пошептался с жрицей и передал ей драгоценность, она спрыгнула с кушетки и смеясь обогнула фонтан. Подбежав к сопящему от усилий перевернуться Стефану Ивановичу, она ловко прилегла рядом и, хлопком подозвав ближайшего слугу, вытянула у него из рук две большие полные хмельной влаги серебряные чаши.

Луций лежал так близко от них, что при желании мог бы коснуться рукой плеча директора. Но ни для Стефана Ивановича, ни для жрицы он просто не существовал. Жрица, он это отчетливо видел, вдруг вырвала нить из туники директора и, омочив ее в вине, стала чертить в воздухе какие-то иероглифы.

—Я отвожу от тебя напасти и злобу богов, — улыбалась она. — Ты большой человек, а скоро станешь еще больше. Я омочила частицу твоей одежды в вине, надеясь, что она передаст мне часть твоей силы и твоего счастья. Ты сам не знаешь, какой подарок сделал нашему богу. Черный бриллиант, который ты мне подарил, с этой ночи займет почетное место среди пожертвований на алтаре.

—А какое место ты займешь этой ночью, баловница? — чуть хрипя, засмеялся Стефан Иванович и нежно обнял жрицу. — Могу я надеяться, что это место будет спальней и для меня.

Жрица не отстранилась, но ее голос стал звучать чуть глуше, а глаза, наоборот, еще больше заблистали.

—За этот камень ты мог бы скупить на ночь всех девок клуба, — сказала она лукаво. — А ты просишь, как милости, свидания с бедной священнослужительницей. Неужели я тебя в самом деле так распалила? Или ты хочешь воспользоваться жрицей, чтобы услышать Его?

Директор отрицательно покачал головой.

—Я хочу тебя, — сказал он грубо. Луций не слышал ответа жрицы, потому что кругом вдруг начался невероятный шум. Набежавшие слуги постелили перед кушетками ковры с вытканными на них эпизодами охотничьих баталий. Поднимая страшный лай, в триклиний вбежали грудастые черные псы, италийские, как их называли легионеры, и со свирепым лаем стали носиться по коврам. Вслед за ними внесли громадное блюдо, под весом которого шаталась добрая дюжина слуг. Они тащили изрядного бычка с шапкой на голове и с корзиночкой, полной яблок, груш и винограда, в зубах. Бычка окружали поросята из слоеного теста, которые как бы присосались к нему. Рассечь тушу вызвался какой-то гигантских размеров юный блондин, очень хорошо одетый, но явно служащий по другому ведомству. Вытащив охотничий нож, он с силой ткнул бычка в бок, и из разреза выпорхнула стая дроздов. Поднялась суматоха, потому что к ножке каждой птицы был привязан номерок, определяющий подарок, который причитался счастливцу, поймающему дрозда.

Василий, забывший было и думать об обещанном даре, вдруг встрепенулся и бросился ловить нахального дрозда, севшего над его головой на выступ колонны. Ему показалось, что Хион непременно должен отблагодарить его за вчерашнее и поэтому на лапке дрозда под номерком скрывается для него знатный подарок.

Однако в ответ на энергичные попытки согнать его, дрозд ответил большой белой каплей, упавшей Василию в тарелку, и перескочил по колонне к самому потолку. Мальчик так старался поймать птицу, что привлек внимание самого Хиона, который, делая вид, что не узнает его, потребовал у мажордома дробовик и вместо него получил духовой пистолет. При общем торжественном молчании Хион задрал горбоносую голову и прицелился. Однако звук, который раздался после этого, вовсе не походил на выстрел, хотя был сочнее и громче.

Хион отложил пистолет и отер пот с лица. Подбежавший служка поднес ему в медном тазе душистой воды для умывания рук, после чего Хион сообщил:

—Извините, друзья, но у меня уже несколько дней нелады с желудком. Иногда как забурчит в животе, подумаешь, бык заревел. Никто из нас не родился запечатанным, так что я запрещаю вам удерживаться. Поверьте мне, газы попадают в мозг и производят смятение во всем теле. Я знал многих, кто умер от того, что не решался в этом деле в общественных местах правду говорить.

Как бы в подтверждение его слов, видимо, не вынеся чрезмерного сгущения атмосферы, с потолка свалился дрозд и шмякнулся прямо в блюдо со специями. Собравшиеся усердно принялись пить, пытаясь подавить смех. Одна жрица, откинувшись назад, смеялась так, что Стефан Иванович вынужден был обнять ее за плечи, чтобы она не слетела с кушетки. Хион невозмутимо отдал слугам пистолет и что-то стал нашептывать мажордому. Тот крикнул служке, стоящему с тазом и полотенцем за спиной Хиона. Служка достал контуженого дрозда из блюда и отстегнул от его лапки номерок.

—Бери, — шепнул он Василию, подходя к его кушетке и протягивая номерок.

Подарки вылились в новую демонстрацию щедрости хозяина. Но когда слуги выкатили новенький мотоцикл, сияющий хромом и оргстеклом, и подкатили его к кушетке Василия, хор восхищенных голосов смолк и воцарилось молчание.

—Этот редкий подарок ценой в десять тысяч американских долларов предназначается отроку по имени Василий за особые услуги, оказанные им принципалу! — важно провозгласил мажордом, и к смущению Луция, тут же все взгляды устремились на его брата.

Юноша видел, как, пробормотав проклятие, вскочил с места директор лицея, а мрачная личность в плаще и с изображением рогатого падшего ангела на груди вдруг поднялась из дальнего угла и сразу осела, потому что мажордом продолжал:

—Господин Хион берет мальчика под свое покровительство и предупреждает, что любые действия, направленные против него, будут им рассматриваться как преступления против империи.

Тотчас Василию накинули на плечи голубой плащ с черной оторочкой из соболя, посадили на седло мотоцикла и, крепко держа, сделали с ним круг почета вокруг триклиния.

Луций не мог понять, как отнестись к случившемуся. Он медленно повернул голову в сторону Стефана Ивановича и увидел, что жрица уже упорхнула на старое место, а директор беседует со стройным юношей в полном боевом обмундировании римского воина. Разговор, судя по всему, касался и их судьбы, потому что Стефан Иванович нетерпеливо бросал персты вперед, на чем-то настаивая, а воин остужал его, приводя разные весьма мудрые причины. Как понял Луций, речь шла о том, чтобы взять в оборот его брата, который после провала путча оставался для заговорщиков основным источником информации для свержения регента. Воин на все резоны своего визави отвечал уклончиво, видимо, не имея полномочий или желания отказать директору наотрез, но и не собираясь идти против Хиона.