Четвертый Рим

Теперь выстрелы и крики, несущиеся с эскалатора, только помогали братьям, потому что "залетные" шума не переносили, справедливо полагая, что там, где шум, там и смерть рядом ходит, и старались отойти. Одним духом добежали они до перехода, чтобы, раз уж не задалась поездка, скользнуть под Каширским шоссе, совсем оторваться от преследователей, вырваться наверх и там уж вернуться в дом Лининых покровителей, но, достигнув лестницы, они вдруг увидели, что часть эскалатора перегорожена мелкой сеткой и пройти через нее никак нельзя. Чуть ли не сунувшись в сетку головой, так велик был страх и желание бежать дальше, братья поняли, что она поставлена не напрасно. Вместо перехода была перед ними громадная дыра с битым камнем внизу.

Подгоняемые ужасом, они помчались дальше в самый конец перрона и, услышав уже недалеко возгласы и пальбу, рискнули спрыгнуть вниз на рельсы. По рельсам они забежали в темноту, думая, что дальше за ними не погонятся, и встали разом, крепко взявшись за руки и шумно дыша.

В самом деле, долгое время никто не появлялся на рельсах, даже крики затихли, можно было подумать, что погоня прекратилась. На самом деле кавказцы тщательно прочесали весь перрон, выискивая братьев за каждой колонной или кучей мусора, коих в метрополитене было великое множество. Потихоньку приближаясь к краям перрона, они прекратили бессмысленную стрельбу и выкрики, пока не соединились у стены. Тогда им, видимо, стало ясно, что единственное место, куда могли удрать беглецы, это железнодорожное полотно.

И уже чуть успокоенные и поверившие в исчезновение врагов, братья вдруг увидели, как вдали, в освещенной части перрона, так же медленно и аккуратно, как и они, спустился сначала один человек, потом за ним еще и еще. Ребята, которые к этому времени отдышались и остыли, вновь бросились бежать, но в полной темноте это оказалось очень трудно. Узенькая дорожка, идущая вдоль рельс, хоть и была прямой, однако вовсе не гладкой. Она изобиловала невидимыми в темноте пустыми бутылками, обломками пластмассы и железа, какими-то деревяшками и тряпьем, о которое спотыкались братья в своем спешном беге. Далеко позади них преследователи зажгли фонари и, чертыхаясь и смеясь, продолжали погоню. Луций подумал, что теперь с фонарями кавказцы очень быстро их догонят, поскольку не может человек бежать в темноте так же быстро, как по освещенной дороге. К тому же, даже если бы они и запаслись фонарем, вряд ли смогли использовать его без риска себя обнаружить. А так у них все-таки был шанс, что, не видя их или наскуча погоней, преследователи повернут назад. Однако надеждам его не суждено было сбыться. Далеко позади раздался все сметающий утробный вой приближающегося поезда и появились первые светлые блики от электрических огней. Потом раздался лязг и скрежет — это состав тормозил у перрона. Тотчас далекие искры фонарей погасли и надежда поселилась в сердцах братьев, однако ненадолго.

Как только поезд тронулся и пришлось им остановиться и сжаться, чтобы его пропустить, родилось у Луция подозрение, что преследователи могли перебраться в кабину машиниста и, не торопясь, продвигаться вместе с поездом. И верно, состав не разгонялся, слепящий сноп огня был все еще далеко и приближался чуть заметно. Однако уже нельзя было двигаться без того, чтобы не быть заметным в его огнях. Братья присели на корточки, стараясь слиться с мрачными и голыми кирпичными стенами тоннеля и понимая, что это невозможно в ярчайшем свете прожектора, как вдруг Луций обнаружил ранее не заметную, а теперь высветившуюся небольшую стальную дверь в половину человеческого роста. Не смея надеяться, он потянул за толстый приваренный засов, и дверь приоткрылась. Они проскользнули, согнувшись в три погибели, в узкий стальной лаз. И успели вовремя. Совсем близко за дверью лязгнули колеса поезда и раздался тот же визжащий звук.

—Они нас засекли, — прошептал Василий, хватаясь за рукав брата. — Я боюсь.

Но Луций его не слушал. Изо всех сил он нажимал на внутренний засов. Такой же ржавый, как и внешний. Он задвинул его в тот самый момент, когда дверь задрожала от ударов снаружи. Однако, чтобы ее взломать, требовалась противотанковая мина или фаустпатрон. Не дожидаясь, пока бандиты поймут тщетность своих усилий, братья осторожно двинулись по темному проходу, который, к счастью, становился все объемнее. Наконец, по нему уже можно было идти выпрямившись. До сих пор они шли в полной темноте, пока не вышли в поперечный слабо освещенный коридор. Не встретив никого, беглецы миновали многочисленные раздевалки, машинные залы и неожиданно вышли в вестибюль какого-то здания. Сжавшись за колонной, они с удивлением смотрели на раскрывшийся перед ними мир.

Святящийся яркими огнями огромный зал, поддерживаемый десятками колонн из серого мрамора, был весь наполнен снующим вперед и назад народом. И как они были одеты! Мужчины были в красных и белых плащах, а женщины в легких разноцветных накидках, напоминающих мужские рубашки с коротким рукавом без ворота. У многих к поясам были подвешены короткие мечи в бронзовых сияющих ножнах. Совсем близко от братьев прошел человек в металлическом коротком панцире и с маленьким топориком на левом плече. Его круглое румяное лицо было залито потом. Он бесцельно шел вдоль стены, когда заметил изумленно выглядывающих из-за колонны братьев. Тотчас человек в панцире приободрился, взмахнул топориком и что-то прокричал. Прибежали еще два стража, как про себя окрестил их Луций, и, взяв топорики наперевес, повели братьев к центру зала. Почему-то никто из участников этого карнавала или спектакля не обращал на ребят, ведомых под строгим конвоем, никакого внимания, будто их появление здесь было самым заурядным делом.

Приведя их прямо под двери громадного лифта, прозрачная шахта которого располагалась в самом центре зала, охранники остановились, один из них нажал кнопку вызова и подождал, пока не приехала кабина и не отворились ее створки.

—Десятый этаж, комната двадцать один, — сказал охранник невозмутимо и ушел вместе со своим приятелем.

Волей-неволей, когда двери отворились на десятом этаже, братья вышли и двинулись по стеклянному переходу, соединяющему их здание с другим. Комната двадцать один оказалась первая по счету на большой площадке соседнего здания.

Постояв несколько секунд перед дверью и ничего не услышав, братья, после некоторых колебаний, постучали. Дверь отворила молодая женщина, всю одежду которой составляла коротенькая юбочка и перевязь, прикрывающая левую грудь. Правая же не была прикрыта ничем, так же как и великолепная, похожая на две розовые жемчужины попка, потому что юбочка оказалась всего лишь передником. Это обнаружилось сразу же, едва девица повернулась к ним спиной и, всплеснув руками, принялась звать на помощь каких-то своих подруг, называя их благозвучными, но не московскими именами. Когда возвышенно окрещенные девицы появились, то оказалось, что надето на них еще меньше, чем на первой. Это не помешало им жестами и смехом увлечь мальчиков в кладовую, где те буквально силой были освобождены от своей вполне цивильной одежды.

Обалдевшие от уймы выпавших на их долю приключений, братья почти не сопротивлялись, когда девицы со смехом и щебетанием умастили их тела какими-то кремами и затем одели в легкие, похожие на простыни туники. Вещи же их, несмотря на сопротивление и возмущенные вопли Луция, были собраны в один большой узел и упрятаны в ячейку со странной надписью на ней "До определения". После чего первая девица, привстав на цыпочки, поцеловала Луция в лоб, при этом целомудренном жесте ее вторая рука как бы мимоходом прошлась по низу его живота, а потом предприняла настоящий натиск в местах самых сокровенных, от чего юноша смог освободиться, только пятясь до самой двери и открыв ее задом.

—Если не найдешь ничего интересного, возвращайся после десяти, — на прощание прошептала ему бойкая гардеробщица, — пойдем на пир вместе и братика твоего захватим.

Луций очень странно ощущал себя без трусов, продуваемый снизу доверху, но по сравнению с тем, что могли они ожидать в случае захвата их горцами, жизнь казалась ему сказкой. Не зная, куда податься, вновь вызвали они лифт и вздумали отправиться вниз, чтобы спросить, где тут можно перекусить. О возвращении подземным ходом в метро юноша почему-то и не помышлял, просто держал глубоко в памяти как ценную информацию, воспользоваться которой пока не собирался.