Страница 20 из 78
– Ты знаешь? Кто же это? – удивился Финго.
– Он… Ну, я не совсем уверен… но я думаю, что знаю его. Он…
Финго рассмеялся.
– Ты просто узнал собственные рисунки, – предположил он.
Франциск уже ни в чем не был уверен и никак не мог точно определить, чье же это лицо.
– «Ну-ну!» – казалось, говорила кривая улыбка.
Аббат, однако, нашел улыбку раздражающей. Хотя он и разрешил закончить работу, но объявил, что никогда не позволит использовать изваяние для того, для чего оно поначалу предназначалось – стоять в церкви, как только свершится канонизация блаженного. Много лет спустя, когда скульптура была почти полностью окончена, Аркос велел установить ее в коридоре дома для гостей, но позже, когда вид ее возмутил одного из посланцев Нового Рима, приказал перенести в свой кабинет.
Медленно, с трудом Франциск превращал свой пергамент в произведение искусства. Молва о его работе быстро распространилась по копировальной комнате, и монахи часто собирались у его стола, наблюдая за работой и бормоча слова восхищения. «Вдохновение», – шептал кое-кто. – «Это явное доказательство того, что тот, кого он встретил, был самим блаженным…» – вторил другой.
– Я не понимаю, почему бы тебе не заняться чем-нибудь полезным, – ворчал брат Джерис, чье саркастическое остроумие за несколько лет выдохлось, неизменно встречая благожелательные ответы брата Франциска. Скептик использовал свое свободное время для изготовления и раскрашивания клеенчатых абажуров для церковных лампад, чем обратил на себя внимание аббата, который вскоре поручил ему заботу о неувядаемых. Как показали счета бухгалтерских книг, повышение было оправдано.
Старый мастер-копиист брат Хорнер занемог. Через неделю стало очевидно, что всеми любимый монах находится на смертном одре. Заупокойную мессу отслужили в самом начале рождественского поста. Останки старого мастера были преданы земле в самом аббатстве. Пока община изливала свое горе в молитвах, Аркос успел назначить брата Джериса мастером копировальной комнаты.
Через день после своего назначения брат Джерис сообщил брату Франциску о своем решении: ему надлежит оставить ребяческие забавы и приняться за мужскую работу. Монах покорно свернул свой драгоценный лист, уложил его для сохранности между тяжелыми досками, поместил на полку и стал в свое свободное время изготавливать клеенчатые абажуры. Он не промолвил ни единого слова протеста и находил удовлетворение в том, что представлял, как однажды душа дорогого брата Джериса отправится той же дорогой, что и душа брата Хорнера, чтобы начать ту, другую жизнь, для которой этот мир был всего лишь первой ступенью… и сможет начать ее в возможно более раннем возрасте, в соответствии с той мерой, с какой он волновался, кипел от злости и перегружал себя. И тогда, если будет на то господня воля, Франциск сможет закончить свой возлюбленный лист.
Провидение, однако, вмешалось в это дело раньше и не призывая душу брата Джериса к своему создателю. Летом, вскоре после назначения брата Джериса мастером, из Нового Рима в аббатство прибыл с караваном ослов и группой клерков папский протонотарий46.
Он представился монсеньором Агуэррой, защитником блаженного в процессе канонизации. С ним было несколько доминиканцев. Он приехал, чтобы наблюдать за открытием убежища и исследованием «Изолированной среды». А также, чтобы рассмотреть все те доказательства, которые может представить аббатство и которые имеют отношение к делу, включая (к ужасу аббата) и сообщение о духе блаженного, который, по рассказам путников, якобы явился некоему Франциску Джерарду родом из Юты, АОЛ.
Адвокат святого был тепло встречен монахами. Его поместили в комнатах, предназначенных для высших прелатов; его ревностно обслуживали шестеро молодых послушников, которым было приказано выполнять любую его прихоть. Хотя, как вскоре выяснилось к огорчению новоиспеченных слуг, монсеньор Агуэрра имел очень немного прихотей. Были открыты тончайшие вина, но Агуэрра вежливо отпил несколько глотков и предпочел молоко. Брат Охотник ловил пухлых перепелок и кустарниковых петушков для стола гостя. Но узнав, чем питаются кустарниковые петушки, – «Зерном, брат?» – «Нет, змеями, мессир», – монсеньор Агуэрра стал употреблять жидкую монашескую кашу из столовой. Если бы он только осведомился о кусках тушеного мяса неизвестного происхождения, то, наверное, предпочел бы по-настоящему сочных кустарниковых петушков. Мальфредо Агуэрра настаивал, чтобы жизнь в аббатстве шла обычным порядком. Но, тем не менее, «адвоката бога» каждый вечер развлекали игрой скрипачей и группой клоунов, пока он не начал верить, что «обычная жизнь» в аббатстве должна быть очень живой, именно такой, какой она и была в те дни.
На третий день визита Агуэрры аббат вызвал брата Франциска к себе. Отношения между монахом и его пастырем, хотя и не очень теплые, были формально дружескими с тех пор, как аббат разрешил послушнику принести обет, и брат Франциск даже не дрожал, когда постучал в дверь кабинета и спросил:
– Вы посылали за мной, преподобный отец?
– Да, посылал, – сказал Аркос и вопросил спокойным голосом: – Скажи, ты думал когда-нибудь о смерти?
– Часто, господин аббат.
– Ты молился святому Иосифу, чтобы он уберег тебя от внезапной смерти без покаяния?
– Гм-м, часто, преподобный отец.
– Тогда, я надеюсь, ты не имеешь желания быть неожиданно прибитым? Или чтобы твои кишки пошли на струны для скрипки? Или чтобы тело твое скормили свиньям? Или чтобы твои кости были зарыты в неосвященную землю? А?
– Н-н-нет, magister meus.
– Я тоже думаю, что нет. Поэтому будь очень осторожен, разговаривая с монсеньером Агуэррой.
– Я?
– Ты, – Аркос потер подбородок и, казалось, погрузился в невеселые размышления. – Я вижу это очень ясно. Дело Лейбовича отправлено на полку. Бедный брат повергнут наземь случайно упавшим кирпичом. И вот он лежит, стеная, и просит об отпущении грехов. Представь себе, прямо перед нами. И вот мы стоим, опустив глаза в печали – и священники среди нас – наблюдаем как он умирает, не давая парню даже последнего благословления. А он готов отправиться прямо в ад. Без благословения. Без отпущения грехов. Под самым носом у нас. Печальная картина, да?
– А где же мой господин? – запротестовал Франциск.
– О, не упрекай меня. Я буду слишком занят, удерживая твоих братьев от истового желания забить тебя до смерти.
– Когда же это случится?
– Мы надеемся, что никогда, потому что ты будешь осторожен в своей беседе с монсеньером. Не правда ли? Иначе я не смогу помешать братьям забить тебя до смерти.
– Да, но…
– Постулатор47 желает видеть тебя немедленно. Пожалуйста, уйми свое воображение и не забывай, о чем я тебе говорил. Постарайся не фантазировать.
– Хорошо, я думаю, что смогу.
– Иди, сын мой, иди с Богом.
Франциск ощутил страх, когда впервые постучался в дверь Агуэрры, но вскоре увидел, что бояться не стоило. Протонотарий оказался ученым и тактичным пожилым человеком, он, похоже, искренне интересовался скромной жизнью монаха.
После нескольких минут предварительных любезностей Агуэрра вплотную подошел к скользкой теме:
– Ну, а теперь о твоей встрече с человеком, который мог быть благословенным основателем…
– Но я никогда не говорил, будто он был нашим блаженным Лейбо…
– Конечно же нет, сын мой. Конечно же, нет. У меня есть отчет об этом случае, основанный исключительно на слухах, и я хотел бы, чтобы ты его прочитал, а затем или подтвердил, или исправил его. – Он достал свиток из своего ларца и протянул его Франциску. – Эта версия основана на рассказах путников, – добавил он. – Только ты можешь верно описать то, что произошло в действительности, поэтому я и хочу, чтобы ты как можно тщательнее отредактировал отчет.
– Конечно, мессир. На самом деле все было очень просто…
46
Главный нотариус
47
«Адвокат бога», истец в процессе канонизации, приводящий аргументы в пользу канонизации святого