Здесь и сейчас

Курт? Но это никак не мог быть Курт, никоим образом. Я пока не в маразме и прекрасно помню, что мой сын называл брата Агнет красивым, а со вкусом у моего мальчика все в порядке. Я растерянно огляделась по сторонам, в надежде, что Оливер где-то недалеко и поможет мне разобраться в ситуации. Оливера на горизонте не наблюдалось.

– Они поехали вокруг озера, я разрешил Агнет, – успокоил меня завораживающий слух баритон.

Я почувствовала, как лицо заливает горячая волна. Наверно, даже уши у меня стали фиолетовыми от стыда. И во рту пересохло. Инстинктивно я выставила велосипед вперед словно щит.

– А я вот такой. Курт, – абсолютно спокойно произнес некрасивый человечек, и в этот же момент мой стыд исчез, как и не было. А казалось бы, должен был разгореться с новой силой.

Я заметила, что у Курта удивительно неправильной формы голова – яйцом, или даже дынькой, и отметила про себя, что это невероятно симпатично и очень ему идет. Курту было где-то около двадцати, может быть чуть больше. Мальчишка. Он мужественно ждал, пока мне не надоест бесцеремонно его разглядывать, и только обезоруживающе улыбался. Эта детская улыбка могла очаровать и обмануть кого угодно, в отличие от однозначной, во все тридцать два белоснежных зуба, секс-ухмылки прошедшего мимо Адониса.

Не попадай под его обаяние, Таня! Ты здесь с другой целью, прямо противоположной. Или он уже начал тебя гипнотизировать?

Я должна была срочно отвести взгляд, верное средство избежать гипноза – не встречаться взглядом с гипнотизером. Так, по крайней мере, советовали знатоки из Всемирной паутины. А еще мне необходимо было его о чем-нибудь спросить, но все вопросы вылетели из головы. Кажется, я хотела узнать у него про гипноз… Нет, я хотела узнать что-то про своего сына… Нет, я что-то думала про Расти Мюллера…

– Фрау Таня, может быть, мы прогуляемся до озера? Я забыл дать Агнет денег, а там продают мороженое.

– Да, конечно, – я вышла из оцепенения. То ли вышла, то ли не вышла. За этим голосом я готова была идти, как сказочная гамельнская крыса за дудочкой Крысолова. Вот только велосипед мешал. Как-то странно будет выглядеть наша прогулка: я верхом, а мой спутник рядом, изогнувшись, припадает на палочку.

– Велосипед, если хотите, можно оставить вон там, там есть стойка для велосипедов, – подсказал Курт.

Мысли он читает, что ли? Я поставила в стойло своего верного коня, мы двинулись вперед, и мне не пришлось задавать никаких вопросов, Курт сам принялся говорить. Сначала о природе и погоде, потом о себе. Я постепенно привыкла к его голосу и даже смогла трезво оценить информацию.

Курт учился на последнем курсе медицинского факультета университета Бремена. Занимался студенческой исследовательской работой, большей частью теоретической, уже набрал достаточно материала для диссертации. В Германии многие студенты-медики начинают писать диссертацию еще в университете, потом у врача первой ступени будет слишком много работы и мало времени. Еще он параллельно изучает экономику и юриспруденцию, потому что мечтает в будущем открыть собственный практис, а собственник должен быть грамотным хозяйственником.

– Сколько же вам лет, Курт?

– Скоро двадцать шесть, никто не дает. – Курт засмеялся приятным, как бы извиняющимся смехом. Можно было подумать, что таким образом он просит прощения за то, что невольно ввел меня в заблуждение.

Я повернула голову и пристально вгляделась в его лицо. И первое впечатление, что Курт еще совсем молод, оказалось ошибочным, из уголков глаз его резво разбегались в разные стороны короткие морщинки.

Мы как раз вышли к озеру, когда на нас налетели на велосипедах раскрасневшиеся от быстрой езды Оливер и Агнет.

– Смотрите не передавите народ, малышня, – с умильной гримасой на лице сказал Курт.

Странное дело, Оливер ничуть не обиделся на «малышню», мне он не позволяет так себя называть.

– Возьмите деньги на мороженое. – Курт достал из нагрудного кармана бумажку в десять евро и протянул Агнет.

Я тоже было полезла в карман, но Курт спокойно остановил:

– Не надо, сегодня очередь Агнет, Оли покупал в прошлый раз.

Я и не знала, что у них все по очереди, что был прошлый раз. И никто не спросил моего разрешения на мороженое для Оливера. И я, странное дело, ничего не возразила и не стала выяснять. Только завистливо отметила, с каким обожанием смотрит на хромающего, надломленного посередине Курта мой сын.

Оседлав велики, дети унеслись в направлении лотка с мороженым, и мы вновь остались вдвоем.

– Вы о чем-то хотели меня спросить, фрау Таня? – попробовал помочь мне Курт.

И я спросила. Я так спросила, что и во сне не приснится. Не иначе как этому взрослому хромому юноше ведомы заповедные точки, нажатие на которые позволяет отключать сознание. Если не сознание, то чувство меры и такт точно.

– Курт, скажите, мой сын считает вас красивым, почему? Вы же сами понимаете… Вы что-то ему внушили про себя? Загипнотизировали?

Вот ужас-то! Таня, ты взрослая женщина! Мать! Тебя родители учили приличному поведению. Хоть бы вопрос по-другому сформулировала. Будто последняя хамка. А мне ведь, положа руку на сердце, меньше всего хотелось сейчас обидеть Курта.

– Дети. Странные существа. В чем-то инопланетяне, – медленно, вроде что-то обдумывая, отозвался Курт. Он, казалось, ничуть не обиделся, даже и не думал. Он будто обрадовался моему бесцеремонному вопросу. – Они и в Шрека влюблены. Тоже не красавец, как вы считаете?

– Курт, извините меня, я не должна была… Само как-то вырвалось… – принялась оправдываться я.

– Что вы, ничего такого предосудительного вы не сказали, – успокоил со смехом Курт, задорно ковырнув палкой землю. – Мне даже приятно. Честное слово. Разве лучше было бы, если б вы шли рядом и думали: «Он такой страшненький, инвалид, что же дети в нем находят?» А вы признались, что ваш сын считает меня красивым, и мне это нравится.

– Нравится? – Мои брови на мгновение покинули насиженные места и улетели вверх. – Во мне или в детях?

Таня, а тебе не кажется, что ты с ним кокетничаешь?

– В вас. И в детях. Мне нравятся дети своей непосредственностью. И нравятся взрослые, похожие на детей.

Это я-то похожа на ребенка? Нет уж, дорогой.

– Только таких взрослых мало, поэтому я предпочитаю общество детей. Дети это чувствуют, что я искренне, и тоже тянутся ко мне. Как бы вам объяснить, взрослые часто страдают нехваткой времени и всегда имеют установку на воспитание. Да вы и сами это знаете. Это нормально, вы не подумайте. А у меня больше свободного времени, и я с ними на равных. Я сам многому учусь у них.

Курт Амелунг задорно крутанул в руке палку. Так часто крутят тростью фокусники, предупреждая, что сейчас начнется самое интересное.

– Есть козявки, например?

Господи, Таня, да остановись ты, куда тебя несет?

Курт улыбнулся мягко, слегка смущенно:

– Это вы про беднягу Мюллера? Каюсь. Я сам себя ругал после этого. Знаете, бес попутал. Но Мюллер меня в тот день окончательно достал, у него же гипертрофированный дух противоречия. Инфант террибль. А, кстати, вы знакомы с Расти Мюллером?

Тут уж смущенно засмеялась я: я знаю малыша Мюллера, с которым не хочет дружить никто из детей. Иногда и я с удовольствием накормила бы его козявками. Я виновато развела руками.

– Но это было всего один раз, больше не повторится. Наша болтушка Агнет всем растрезвонила в новой школе, что ее брат умеет гипнотизировать людей. Наплела с три короба, а детям же все подобное чрезвычайно интересно, вот они и принялись бегать за мной по выходным, упрашивать показать. Я месяц от них прятался, а потом решил, что это не выход, лучше один раз продемонстрировать. Тем более что старина Мюллер обвинил Агнетку во вранье и стал всячески цеплять. Детей было пятеро, и я со всех взял слово, что на этом мы закончим демонстрации сверхъестественных способностей и разговоры на эту тему, поскольку это не развлечение, а научный метод.

– Вы просили их не рассказывать родителям? – Я огорчилась, мне не хотелось, чтобы Оли выглядел доносчиком.