Мороженщик

Внутренним взором он видел себя трехметровым великаном, бесстрашным, неумолимым, посвященным в средневековые тайные знания. Хотя наяву он вызывал силы тьмы замечательно просто: не требовалось никаких заклинаний, амулетов или книг по черной магии. Он просто поступал в его распоряжение... вот только потом, когда свершится возмездие над подонками общества, уйдет ли дьявол из души?

В машине, предназначенной для подобных случаев, он отправился к южной окраине Бакхеда. По старому приемничку ансамбль, давно вышедший из моды, исполнял свою обычную программу. Удивительная музыка. В его представлении она воплощает декаданс в чувствах. Звучание духовых инструментов оркестра завораживает и успокаивает; ансамбль давно ушедших музыкантов с маэстро во фраке переносит его в первую половину столетия своими пассажами и синкопами. Ники любит подтрунивать над ним за его музыкальные пристрастия.

Он почти физически ощутил ее присутствие, представив это необычное существо, такое мягкое и женственное. Она была здесь, рядом, прижималась к нему всем своим гибким телом, красивая, жаркая, испытывающая отвращение к пище самка. Она ласкала его своими тонкими пальцами, возбуждающе щекотала ухо.

Однажды, очень давно, в Неваде он рассказал про нее одному типу. Идиот! Старался растолковать безнадежному глупцу, насколько совершенной может быть такая женщина, как она зажигательна, как прекрасна.

Собеседник не поверил:

— Собачий бред. Ты видел когда-нибудь «голубых» девок? Посмотри на них при дневном свете. Даже самые женственные из них выглядят теми, кто они есть, — мужиками в оттяжке. У них грубоватые лица, слишком жесткая линия подбородка. Нет, чушь, ничего нет в гомосеке от совершенства женщины.

Но он никогда не видел Ники. Она безупречна. Великолепна. Ему вспомнилась красавица брюнетка из фильмов Уархола, но даже она была не столь прекрасна, как Ники. Он знал, что у нее были другие связи, ну так что? Она все равно возбуждала его, как никто.

Ники хотела поехать с ним сегодня вечером, но это было не ее дело. Она любила, когда они избавлялись от очередной суки типа той дуры с расплющенными пальцами на ногах, как бишь ее, идиотской принцессы Ди. Теперь она, разрезанная на мелкие кусочки, пошла на корм червям. Мертва, и никто никогда не найдет эту мразь. Ники нравилось, когда они просто выбрасывали этих шлюх, но он не мог позволить, чтобы его беспокоил вид всякой дряни, которую он уничтожал. Хотя мечтой его было перерезать как можно больше продажных тварей, убивать подлых, низких сук и оставлять их гнить там, где они упали. Боже, его бросало в жар при мысли о том, как он пронзает их.

Он сжал руль затянутыми в перчатки пальцами и почувствовал устрашающую силу своей хватки.

Как приятно было трахать очередную сучку в рот, медленно сжимая стальные пальцы вокруг ее костлявой шеи и перекрывая воздух, видеть, как она меняется прямо на глазах, краснеет, белеет, синеет, с приближением смерти принимая все патриотические цвета в его мощных тисках. Он так разволновался, что пальцы соскользнули с руля.

Пришлось взять себя в руки и успокоиться. А вот и знак, напоминающий о Мире Мертвых: Фактория Типпета — 1/2 мили. Но он знает, что, миновав эти полмили, он увидит только буйные заросли сорняков, сквозь которые едва проглядывает веранда, заваленная сломанными кондиционерами, частями холодильников, какими-то банками.

Он опять возвращается мыслями к Ники. Она, конечно, права, когда советует ему быть предусмотрительным и создавать сценарии прикрытия, прежде чем истреблять этих мерзких шлюх. Для каждой из них она наверняка придумала бы что-нибудь сложное и запутанное, типа истории с открытками принцессы Ди, написанными ею самой и отправленными адресатам много дней спустя. Эти детали при внимательном расследовании, конечно, тоже могут не состыковаться, но все же Ники — молодец. Мастер Деталей — называл он ее. Она даже сама упаковывала сумку этой «принцессы» — до чего приятно вспомнить.

Именно Ники надоумила его послать в газеты поддельное письмо, которое доказывало, что убийства той грязной Джины, или Тины, или как ее там звали, — политическое. Хотя, может быть, в том случае она оказалась неправа, и лучше было бы не привлекать внимания.

— Да провались оно все, — решил он. Ему хорошо в этом мертвом мире. Перед давно оставленным домом с отбитыми от фасада кусками мрамора и разбитыми витринами валяется мусор. Ржавеют устаревшие молоковозы. Позорная свалка отбросов американской цивилизации. Матрацные пружины и изголовья кроватей. Останки материальной культуры дешевой мечты. Мир Мертвых. Кусок аттракциона «Веселая железная дорога Сэнди за 10 центов». Сам Сэнди давно уже состарился и ушел в вечность. Весь этот беспорядок окружен забором из колпаков от автомобильных колес.

По другую сторону веранды он видит балаганную лошадь с поблекшей краской и выражением скорби в нарисованных глазах. Машина медленно едет дальше. Гольф-клуб закрыт на ремонт. Гончарное производство Дел Рэя. Славное местечко.

На следующей двери он видит вывеску «Антиквариат» и ниже на белой доске «Резка стекла». Хлам и мусор повсюду. Часть абажура и автомат «Пепси» сорокалетней давности, который мог бы стоить несколько долларов, если бы уже не был покрыт сплошным слоем разъедающей ржавчины. Все вокруг заражено ею.

Он заруливает прямо к двери. Пересаживается в инвалидное кресло и потихоньку продвигается к веранде интересующего его заведения. Вспугнутая кошка отпрыгивает прочь. Женщина, работающая здесь одна, улыбается ему.

— Здравствуйте, — выжидательно начинает она.

Ярко-рыжие, крашенные в салоне красоты, волосы. Впрочем, слово «красота» здесь неуместно. Приветливое лицо улыбается.

«Приятная женщина», — думает он.

Ему нравится, как она держится, ее плечи, грудь.

— Привет, прекрасная незнакомка. — В ход идет магнетическая улыбка, и он почти физически чувствует, как ее женская суть сдается ему без боя. Многие женщины бывали сражены его красотой, но еще сильнее действовал на них его стремительный натиск. Далеко не все мужчины способны на это. Энергия. Сила. Он находил особый шик в таком стиле поведения. И редко встречал отказ.

Кроме того — кресло. Когда женщины видели красавца-мужчину в инвалидном кресле, у них возникало желание узнать, каков он в роли любовника. Как ни странно, уродство не только не отталкивало их, но даже возбуждало любопытство. Привлекало к нему внимание. Он предполагал, что срабатывает материнский инстинкт. И знал, как пользоваться своим положением. На этом основывалась дальнейшая игра. Манипулировать этими примитивными тварями было проще простого.

— У вас замечательное место, — сказал он все с той же улыбкой, продвигаясь вперед и разглядывая ее грудь. Его глаза мгновенно загорелись желанием.

Она с готовностью ответила:

— Спасибо. Что вас интересует? — Лицо мужчины в кресле показалось ей знакомым, но вспомнить, где его видела, она не могла.

— Я коллекционирую все, дорогая, — фамильярно сказал он, — абсолютно все.

— Что ж, у нас много разных вещиц, — с воодушевлением произнесла она, обведя рукой загроможденный вещами магазин.

— Я не сомневаюсь. — Он сверлил ее глазами, придвигаясь ближе.

— Вы собираете стекло?

— Я собираю все, что только можно вообразить. Декаданс, барокко, рококо, ренессанс, постмодернизм, майя, ацтеков...

Она рассмеялась.

— Хорошо, тогда посмотрите. — Ей было около сорока.

— Спасибо, я посмотрю.

Его взгляд наткнулся на старый масляный вентилятор из четырех пластинок, точно такой же, как в материнском доме, раздувавший тогда пыльные занавески над портретами умерших техасских родственников в серебряных рамках. Сразу вспомнилось, как по вечерам он усаживался в кухне и слушал по радио ночную танцевальную музыку из Амарилло. Хрипящий приемник стоял на белой полке над раковиной, а вечно капающая из крана вода пробивала фарфор до дыр. Была ли эта рыжеволосая такой же сладкой, как мама?

— У вас просто замечательно, — промурлыкал он с кресла.