В те дни на Востоке

Померанцев поморщился.

В последнее время он стал избегать Незамая. И мягкая речь, и услужливые манеры бывшего начальника – все казалось ему жалким, надоедливым. Он догадывался, что сейчас Незамай начнет просить о командировке. А кто он теперь для него? Однако, не выказывая своего пренебрежения к старому приятелю, Иван любезно спросил:

– Как там Арышев? Слышал, что у вас нелады.

– Упрямый дьявол! Все норовит по‑своему.

– Он такой.

– Ничего, я тоже не лыком шит, быстро крылья обломаю.

– Может, помощь нужна? – Померанцев надел китель, взял папиросу. – А то я гляжу, мой земляк слишком стал нос задирать.

Померанцеву хотелось чем‑нибудь насолить Арышеву, дать почувствовать, что есть чины повыше его.

– Ничего, Ваня, я и один с ним управлюсь. Лучше о другом поговорим. Как там насчет командировочки, ничего не наклевывается? – И застыл в ожидании, глядя в построжавшее лицо адъютанта.

– Пока, Семен Иваныч, подходящего ничего нет. А вот солдата послать можно. Подбери такого, чтобы домой съездил и спиртного достал.

– Примочкина можно. Он из Иркутской области, близко.

Померанцев достал из планшета бланк командировочного предписания с печатью.

– Вот заполняй и отправляй Примочкина. Только учти, если засыпется, ты меня не знаешь.

– Ясное дело.

В обеденный перерыв к Незамаю прибежал посыльный.

– Товарищ лейтенант, вас вызывает комбат.

«Неужели на занятиях был? – встревожился Незамай. – Скажу, что занемог. Меня же никто не видел у Померанцева». И с напускным болезненным видом отправился к комбату.

Уже по тому, что в штабе кроме Сидорова и Дорохова никого не было, он понял – его будут «прорабатывать». Да и по выражению их лиц чувствовал: идет гроза.

– По вашему вызову лейтенант Незамай прибыл, – нарочито вяло доложил он.

– Во‑первых, не прибыл, а явился, – обрезал капитан. – А во‑вторых, почему вы сегодня не проводили тактические занятия с ротой?

Незамай переступил с ноги на ногу, покосился на Дорохова, которого побаивался больше, чем комбата, сделал скорбное лицо.

– Не мог я, товарищ капитан… приболел.

– А что с вами?

– Что‑то затемпературил. Пришлось в постель слечь.

– В санчасть почему не обратились?

– Да я уже немного отлежался. Пройдет теперь.

– И мне не сообщили. Не знал, где вас искать. Это же непорядок!

Незамай полез в амбицию.

– Раз заболел и уже не хорош. А то, что я с подъема до отбоя торчу в казарме, никто не видит.

Но это не вызвало сочувствия у комбата.

– Торчать в казарме с подъема до отбоя не обязательно, а вот людьми руководить надо. У вас же каждый взводный командир действует по своему усмотрению. А почему? Потому что в роте не чувствуется командир, единоначальник.

Сидоров взял со стола листок с рапортом Незамая.

– Что, у вас Арышев отказался от дежурства по столовой?

– Пытался, но я его заставил.

– А может, вы его толкнули на это, чтобы найти повод для взыскания? Он же должен был отдыхать после наряда. Это что же – есть?!

– Да какая там месть, товарищ капитан. Просто я не придал этому сурьезного значения.

Сидоров бросил на стол листок.

– Возьмите свой рапорт и больше не занимайтесь этим. Незамай подхватил листок и тут же порвал.

– А как у вас с политзанятиями? – спросил Дорохов. – Почему вчера не были у меня на семинаре?

Незамай думал, что гроза прошла, но просчитался.

– Я поручил их проводить Воронкову. У него же высшее образование.

На крутом лбу замполита сдвинулись складки.

– Значит, решили все взвалить на одного, а самому ничего не делать?;

– Я считал, это для пользы дела.

– «Для пользы». Нисколько над собой не работаете. А Воронкова, к вашему сведению, переводят в штаб полка.

– Как же взвод его без командира останется?

– Сами будете заниматься, – строго сказал Сидоров.

– Есть, заниматься! – козырнул Незамай и уже хотел повернуться, когда услышал:

– А за то, что не проводили занятий с ротой, объявляю выговор. Предупреждаю, если не измените свой стиль в работе, буду ставить вопрос об освобождении от занимаемой должности.

– Товарищ капитан, даю обещание, что этого больше не повторится.

Незамай тешил себя надеждой, что через год, полтора его повысят в звании, а может, и в должности. Тогда после войны могут оставить в кадрах, и он будет жить ни о чем не думая. Теперь испугался, как бы не отстранили от занимаемой должности, что повлечет за собой демобилизацию, и ему тогда придется возвратиться в свое село.

До войны Незамай работал в колхозе заведующим конным двором. Когда началась война с белофиннами, был призван в армию, участвовал в боях. Во время штурма Выборга был убит командир стрелкового взвода. Отделенный командир Семен Незамай поднял взвод и повел в атаку. За успешную операцию многих представили к награде. Незамаю было присвоено звание младшего лейтенанта запаса.

После финской войны он вернулся в колхоз и стал бригадиром полеводческой бригады. Трудно сказать, как бы сложилась его судьба в мирной жизни, но тут грянула Отечественная. Незамая снова призвали. На этот раз направили на курсы переподготовки комсостава запаса. Больших способностей к военному искусству он не показал, но, учитывая боевые заслуги и старание, его рекомендовали использовать командиром взвода, а при надобности и роты. Более года он командовал взводом. Затем ему присвоили звание лейтенанта и направили с повышением в формирующийся полк Миронова.

На новой должности дела хотя и со скрипом, но все‑таки шли. С Воронковым и Быковым он как‑то ладил, считался с их возрастом и опытом. Но с Арышевым все пошло наперекосяк. И самым обидным для Незамая было то, что командование защищает не ротного, а взводного командира, предлагает ему изменить «стиль работы». А как это сделать? Поддерживать инициативу, радоваться успехам других было не в характере Незамая. Душа его принимает только то, что льстит ей. Поэтому исправлять свои недостатки он не думал, а искал способ избавиться от того, кто выступал против этих недостатков. Узнав о том, что Арышев подавал рапорт об обжаловании его приказания, Незамай взбеленился. Вот что привело Сидорова на занятия в поле! Вот кто нагадил ему! Теперь он жаждал чем‑нибудь скомпрометировать Арышева и избавиться от него. Но чем? Как?

Вечером он отправился к Померанцеву. Иван – парень ушлый, что‑нибудь придумает.

Выслушав его, Померанцев рассмеялся.

– Наконец‑то, Семен Иваныч! Я же давно предлагал помощь, а ты все отказывался.

– Не думал, что он такой упорный! Хоть кол ему на голове теши, а он свое. И кто его воспитал так!

– Попробуем перевоспитать. Есть у меня один вариант – дипломатическим путем урегулировать ваш конфликт.

– Давай, Ванюша, а то мне несдобровать.

– С Примочкиным говорил?

– Говорил. Рад без ума. Предложил ему написать докладную с просьбой отпустить на недельку домой, так как, мол, при смерти мать. Потом докладная попадет ко мне. Подержу денька два и объявлю, что командир полка удовлетворил просьбу. Тогда и отпущу.

– Правильно, Семен Иваныч!

– И все же страшновато. Как бы не пронюхал Арышев.

– Не бойся, не свят дух же он.

Глава двенадцатая

В офицерской столовой появилась новая официантка. В черном крепдешиновом платье, облегавшем стройную фигуру, с подкрашенными губами, девушка пленила многих офицеров. Это была Евгения Пенязева – Шурочка, невеста адъютанта. Померанцев цвел от гордости.

– Как, нравится? – спрашивал он товарищей. – Моя жена. Особенно не терпелось ему похвастаться своим счастьем перед Арышевым. Во время обеда он сел с ним за один стол. Когда официантка подошла, Иван что‑то шепнул ей. Та понимающе кивнула и удалилась.

– Ты что, знаком с ней? – спросил Анатолий.

– Больше, чем знаком, – улыбнулся Иван, довольный тем, что Арышев обратил на это внимание.

– Когда же ты успел?

– Службу надо знать. Ха‑ха‑ха.

Арышеву не нравился этот хвастливый смех. Было обидно за девушку. Почему она так быстро доверилась мало известному ей человеку?