Страница 18 из 73
– А ты хоть когда‑нибудь был в колхозе?
– Раза два в студенческие годы на уборке.
– Оно и видно. Вот если бы сам создал своим хребтом доброе дело, тогда бы не позволил никому зубы скалить.
– Чувствуется, Ефим Егорыч, что в колхозных делах вы опытный, – сказал Арышев, – а вот в семейных, видно, жена вами руководила.
– Было такое, – улыбнулся Старков. – Но ничего. Жив буду, вернусь со службы, заведу армейский порядок в своем домашнем гарнизоне. Заставлю жену обращаться ко мне по уставу. Утром буду проводить подъем и физзарядку, а вечером перед сном – вечернюю проверку. За провнпку буду давать наряды…
– Не забудьте еще на тактику водить да по‑пластунски учить ползать, – смеялся Шумилов.
Неделю проработал на рубеже батальон, совершенствуя оборону. Все эти дни в степи: стоял зной. От палящего солнца камни на склонах высот так раскалялись, что к ним невозможно было притронуться. Казалось, плесни на них воду и она закипит.
Бойцы, обливаясь потом, страдали от жажды. Но воды не давали вволю. Это запрещалось питьевым режимом, да и не было поблизости колодца. Воду возили из гарнизона.
Арышев ругал себя за то, что разрешил бойцам работать без рубашек. Теперь спины у них стали коричневыми, и лупилась кожа.
Тяжело доставалось тем, кто был слабо закален. От солнечного удара на второй день упал Примочкин. Потом от перегрева занемог Вавилов. Только Степной не боялся зноя. Ему, забайкальцу, это было не внове.
Арышев тоже держался стойко. Он помогал бойцам разбивать ломом камни в траншеях, руководил установкой железобетонных колпаков.
А зной все нарастал. Растительность на склонах пожелтела, местами посохла. Природа и люди ждали дождя, как спасителя.
– Эх, искупаться бы! – мечтали солдаты.
На восьмой день перед обедом зной стал невыносимым. В густом горячем воздухе появился поднятый в небо вихрь. Он посверлил лощину, поднялся на высотку и понесся, как шальной, дальше, в степь. Вскоре вихри заплясали в разных местах, будто передовые дозоры. А за ними неслись желтой непроницаемой стеной тучи песка. Вмиг померк белый свет.
Бойцы побросали кирки и лопаты, собрали снаряжение и укрылись в траншеях, дотах, блиндажах. Чтобы не задохнуться от пыли, некоторые надели противогазы. Каждого занимала одна мысль – когда кончится этот ураган? Обычно, чем он сильней разыграется, тем скорее кончится. Но эта буря не подчинялась такому правилу. Давно уже прошло обеденное время, сильно хотелось есть, но нельзя было вылезти из укрытий: ветер сбивал с ног, захлестывал песком.
К вечеру надвинулись, как морская пучина, тучи. Разразилась страшная гроза с ливнем. Небо пронизывали огненные стрелы, после которых следовали оглушительные раскаты грома.
Легче стало дышать, очистился воздух, но появилась новая опасность: по траншеям хлестали потоки воды. Солдаты вылезли из траншеи и группками сидели на земле, прижавшись друг к другу, чтобы согреться.
Арышев подошел к доту, который находился на нижнем склоне. Там тоже укрывались бойцы. К доту были подведены траншеи с двух сторон. По ним неслись мутно‑желтые потоки. Котлован, в котором строился дот, был затоплен. Из дота показался Шумилов и еще двое солдат. Они кого‑то несли.
– Примочкин, товарищ лейтенант… Камень с крыши дота упал ему на голову, когда начал хлестать дождь.
Арышев снял плащ‑накидку, расстелил на земле. На нее положили бойца. Примочкин лежал без движения. Из головы его струилась кровь. Лейтенант расстегнул ему ворот гимнастерки, начал делать искусственное дыхание.
Вскоре Примочкин открыл глаза.
– Где я? Что со мной?
– Все в порядке, Саня! – сказал Шумилов. – В воде не утонул, в огне не сгоришь.
Перевязав голову Примочкина, Арышев приказал отвести его в санпункт, а остальным бойцам возвращаться в распоряжение батальона.
Палатки взвода оказались сорваны, котлованчики под ними залило водой. Арышев распорядился ставить палатки на другом месте. Стемнело, когда бойцы, поужинав, готовились ко сну. К палаткам подошли двое. Один осветил фонариком.
– Как у вас, все целы?
Арышев узнал Сидорова и Дорохова, которые обходили подразделения.
– Все, товарищ капитан!
– Хорошо! Держитесь до утра.
На рассвете дождь перестал. Над обильно напоенной степью поднялось ослепительное солнце.
Глава девятая
После возвращения с пограничного рубежа Арышев чувствовал себя увереннее: дисциплина во взводе налаживалась, солдаты заметно подтянулись по строевой и тактической подготовке. Но огневая вызывала беспокойство, потому что из противотанковых ружей взвод еще не стрелял.
«Какие же мы бронебойщики? Вот почему и смеются солдаты: «Лежа одно и то же, прицел вчерашний», – думал Анатолий.
Из разговоров с Воронковым он знал, что стрельбы в роте уже проводились, но Померанцев тогда не сумел подготовить своих бойцов, и им не разрешили стрелять. Теперь нужна была тренировка. Но разрешат ли стрельбы?
Арышев посоветовался с Воронковым. Александр Иванович объяснил, что сделать это будет трудно, так как нет специальных мишеней. А изготовить не из чего – в полку нет фанеры.
– А если найти доски и самим изготовить мишень?
– Боюсь, что запротивится Незамай. Скажет, стреляли уже, зачем Лишний раз начальство беспокоить, боеприпасы выписывать.
– Но нельзя же смириться с тем, что взвод не стрелял?
– Правильно. Сооружай мишень, а тогда и Незамай не откажет, Лейтенант поделился своей задумкой со Старковым. Этот человек был сведущ в хозяйственных делах.
– Надо ехать, товарищ лейтенант, на станцию и раздобыть доски у какого‑нибудь старожила.
– А удобно будет? И дадут ли?
– Я договорюсь, будьте спокойны.
После обеда Старков с Шумиловым запрягли в повозку двух монгольских лошадок и поехали на станцию.
Вечером они вернулись с поклажей. Не прошло и трех дней, как у казармы красовался макет танка, выкрашенный в черный цвет; на колесиках макет можно было передвигать с помощью веревки и создавать вид движущегося танка.
Началась тренировка. Бронебойщики парами сидели в окопах и наблюдали за полем «боя». Метрах в двухстах двигался по фронту «танк». Несколько секунд он шел в одну сторону и исчезал в траншее, затем – в другую и снова исчезал. За это время стрелок, лежавший в окопе, должен был определить расстояние, скорость движения, взять упреждение и выстрелить.
Проворнее всех действовал Шумилов. Старков сначала втянул его в работу по изготовлению «танка», потом солдату захотелось лучше других поразить его из ружья.
Когда на стрельбище пришел Незамай, он остался доволен организацией занятий по огневой подготовке.
– Это ты умно придумал, голубчик! Пусть тренируются.
– Думаем после тренировки к боевым стрельбам перейти.
Незамай задумался. «Ишь ты, прыткий какой! Узнают о твоей затее, еще заставят изготовить несколько таких мишеней. Тебе слава, а мне хлопоты».
– Вряд ли мы сможем это сделать. Почему? Потому что положенный лимит патронов уже израсходован, а больше не разрешают выписывать. Подождем до осени. Тогда рота снова будет проводить стрельбы по расписанию.
– До осени может много событий произойти.
– Ну, это не наша вина. Если прикажут, другое дело.
«Видно, не сваришь с тобой каши. Прав был Александр Иванович. Где же взять патроны? А может, Незамай не желает обременять себя? Поговорю‑ка с комбатом».
Во время обеда Анатолий встретил в столовой Померанцева. Когда‑то Иван сказал ему: «Держи со мной связь – полный порядок будет». Почему бы не посоветоваться с ним? Правда, последний раз в клубе у них был не весьма приятный разговор. Но это не относилось к служебным делам.
Иван, как всегда, был любезен, приветлив.
– Что ж не заходишь, земляк? У меня найдется и выпить, и закусить. Жизнь нужно освежать, иначе она заплесневеет, как вода в болоте… А с «Голубчиком» как у тебя, лады?
– Боюсь, что скоро разладится.
– Почему?
– Больно уж нерешительный он – без приказа шагу не шагнет. Предложил провести во взводе стрельбы из пэтээр – отказал.