Страница 14 из 73
– Пожалуйста. Я с удовольствием буду слушать.
Она полуобернулась к нему, положила локоть на спинку скамейки, слегка склонила голову. Льняные прядки завитками упали на виски. Глаза искрились.
Анатолий совсем осмелел, разговорился.
– Я ведь тоже когда‑то студентом был.
– Да? А где вы учились?
– Есть такой в Западной Сибири старый студенческий город…
– Томск? – быстро догадалась Таня.
– Вот в нем я и учился. И тоже в педагогическом. Только, к сожалению, два месяца – в армию призвали.
Таня поджала губы, задумалась.
– Я, наверное, скоро оставлю институт.
– Почему? Тяжело учиться?
– Нет, в армию собираюсь. Уже ходила с подругами в военкомат. Пока не берут. Сейчас учусь на курсах медсестер. У нас многие желают пойти добровольцами. А вы еще не были на фронте?
– Тоже буду проситься после окончания училища. У Тани загорелись глаза.
– А может такое случиться? Где‑нибудь на фронте к вам в роту прибывает некая медсестра и докладывает: «Товарищ лейтенант, сержант Тихонова прибыла в ваше распоряжение».
Она вскинула ладонь к виску, словно ждала от него каких‑то указаний.
– Вольно, вольно, «товарищ сержант!» – ответил Анатолий. – Пойдемте танцевать. Только с условием – вы меня учить будете…
Глава шестая
Был конец мая. В забайкальских степях закончился период весенних затяжных ветров. Установилась тихая, ясная погода. Сопки покрылись реденькой травкой, а пади походили на высохшие озера с буйно растущей зеленью. Чаще стали выпадать дожди с грозами. А по утрам, когда всходило солнце, на степь опускались белесые туманы и таяли, растекаясь обильной росой.
В эти дни по одноколейному пути из Харбина на станцию Маньчжурия шел небольшой пассажирский поезд. В вагоне‑ресторане около окна сидела черноволосая девушка с тонкими чертами лица и, раскуривая сигарету, любовалась открывавшимся за окном пейзажем. Перевалив Большой Хинганский хребет, поезд мчался по равнинам и падям. Реже стали встречаться леса. А после Хайлара потянулись широкие степи и невысокие сопки.
Чем‑то знакомым, родным повеяло на Евгению при виде этих мест. Вспомнилось далекое детство. Тогда ее увозил в Маньчжурию дядя, читинский купец Пенязев, спасаясь от революции. Отца, офицера колчаковской армии, она почти не помнит. В памяти остался лишь желтый ремень с портупеей. Сидя на коленях отца, она любила расстегивать портупею и вытаскивать хрустящий ремень из‑под погона, а затем по‑своему застегивать.
Детство и юность Евгении прошли в Харбине. Она училась в гимназии Дризуля, где допускались некоторые вольности со стороны учителей как в отношении посещаемости, так и в оценке знаний учащихся.
Евгения тоже пользовалась этими «вольностями». Прилежанием она не отличалась, хотя и быстро схватывала материал. В те годы она зачитывалась романами российского эмигранта, жившего в Польше, Брешко‑Брешковского. Любимым ее героем был майор Бейзым – смелый, хитрый, неуловимый. Много раз совершал рейды за кордон и всякий раз выходил невредимым, а советские чекисты оставались в дураках.
Любила Евгения и стихи. Властительницей дум ее была харбинская поэтесса Марианна Колосова, которая взывала к мести «за поруганную Россию». Евгения заучивала многие ее стихи. Особенно бредила «Следопытом»: «Ты весь в крови, и ты устал от крови, и все‑таки твоя стихия – кровь!» Таким и должен быть борец с большевизмом.
Но больше всего оказал на нее влияния Родзаевский, создавший в Харбине фашистскую партию из русской молодежи. На всю жизнь запомнила она его выступление в гимназии.
– Ничто так не ценится в Японии, как воинская доблесть, как презирающий все опасности и смерть героизм воина, который может принести свою жизнь на алтарь отечества. Священная обязанность российской молодежи – следовать благородному примеру японских воинов‑самураев. У нас нет родины, зато есть верные друзья, которые помогут нам обрести свое государство. Но для этого мы должны выработать в себе непоколебимую стойкость, чтобы бороться с красными врагами…
Голос его рокотал, переходил на истерический крик. Горели неистовым блеском глаза, а резкие жесты как бы дополняли, усиливали его речь.
Когда Родзаевский смолк, зал потрясли рукоплескания. Евгении казалось, что крикни он: «За мной, друзья!» – и все пошли бы.
Она уверовала в эту борьбу. После гимназии вступила в женскую секцию фашистской партии. Ее учили стрелять из винтовки, нагана, маршировать на парадах. До этого Евгения увлекалась музыкой, играла на рояле, в домашних концертах неплохо исполняла старинные романсы, пользовалась успехом на благотворительных вечерах. Теперь ее меньше стали занимать музыка и пение. Она больше отдавала времени подготовке к борьбе «за грядущую Россию».
Когда об этом узнал Родзаевский, он выразил Евгении свое неудовольствие, сказал, что ее вокальные способности нужны для борьбы. И предложил ей выступать в фашистском клубе после лекций.
Евгения блестяще справлялась со своей ролью. В клуб больше стало ходить молодежи. Сверстники расточали ей похвалу. Но Евгения боготворила Родзаевского. Обожала его, подражала ему.
У «вождя» же были далеко идущие цели. Однажды он вызвал ее к себе в кабинет. Там сидел японский офицер с одутловатым лицом и притворно ласковыми глазами.
– То, о чем мы с вами будем говорить, Пенязева‑сан, должно остаться в глубокой тайне, – вкрадчиво предупредил японец.
Евгения ответила легким кивком и вся превратилась в слух.
– Госпожа Пенязева, – начал Родзаевский, не сводя с нее цепких глаз, – вы уже знаете, что цель нашей партии – борьба с большевиками. Один из методов этой борьбы мы хотим предложить вам.
Евгения затаила дыхание. Она еще не имела представления ни о каком методе. Знала только, что Япония готовится к войне с Россией. А вот что может сделать она, ей было неведомо.
– У вас блестящие возможности оказать помощь ниппонскому командованию и прославить себя. Это будет высоко оценено властями Маньчжоу‑Ди‑Го[3].
Евгения слушала фашистского вождя и все еще не понимала, к чему он клонит. Возможно, речь пойдет о ее устройстве на работу в японскую военную миссию. Ведь некоторым русским выпало такое счастье. И она бы не отказалась.
– Нам известно, – продолжал Родзаевский, – что ваш отец погиб от рук красных палачей в Чите.
– Да, – подтвердила Евгения. – Вместе с папой арестовали маму. Я, конечно, плохо помню.
– Но вы, надеюсь, не простили красным, и если бы предоставилась возможность отомстить…
– О, за мать и отца у меня бы не дрогнула рука!
– Прекрасно! Я знал, что вы решительная. Такие нам нужны. Когда Гитлер займет Советский Союз по Урал, а японские войска вступят в Сибирь, мы установим свою власть. Но за это надо бороться, выведывать тайны врага. Если вы думаете посвятить себя этой борьбе, мы будем вас готовить.
Евгения догадалась: ее хотят учить на разведчика. А что, это должно быть так романтично! Жить где‑то среди врагов, добывать ценные сведения и передавать в нужные руки. Конечно, это связано с большой опасностью, зато чертовски интересно!
– Как вы смотрите на наше предложение, госпожа Пенязева? – Родзаевский не сводил с нее ястребиных глаз. И Евгения, польщенная доверием фашистского вождя, ответила так, как сама не ожидала:
– Во имя новой России я готова пойти на все, если даже это будет угрожать моей жизни!
– Умница! – не удержался от похвалы Родзаевский. – У вас будут вопросы, Судзуки‑сан?
Японец осклабился и заговорил голосом мягким и учтивым, изображающим крайнюю доброжелательность.
– Госпожа Пенязева хорошо представляет себе тот путь, по которому предстоит пойти, или это только слова? Я по‑отечески должен предупредить, что миссия, которая на вас возлагается, очень ответственная. Это будет связано с разными трудностями, риском для жизни. Возможно, вам придется не одной спать…
– Я на все готова, господин капитан.
Да, тогда она была слишком наивна, не представляла себе ту опасность, на которую решилась. А теперь чем ближе подъезжала к границе, тем больше волновалась: а вдруг кончится неудачей переход рубежа или она провалится потом?… Конечно, ее ко многому подготовили, но люди остались для нее загадкой. Правда, они такие же русские, как она, и в то же время чем‑то отличаются от нее. А чем, этого она не знает… Как все сложно и непостижимо! Может, ей не следовало бы связываться с разведкой, а спокойно жить в Харбине? Вспомнилась двоюродная сестра, которая не советовала ей вступать в фашистскую партию, уговаривала посвятить себя искусству. Но такая безмятежная жизнь не устраивала Евгению. Она жаждала романтики, приключений, связанных с опасностью, с борьбой.