Сага об Эрлинге

Ивар ушел от Кетиля ни с чем, и оба пребывали в большом страхе. Этой ночью Сигрид прокралась в покой, где спал Кетиль. Тот сразу проснулся и крикнул:

– Кто здесь?

Сигрид сказала:

– Не бойся, дядюшка, это я, Сигрид.

После этого она подошла к Кетилю и ударила его ножом в грудь. Кетиль сказал:

– Правду говорил епископ: здесь кругом одни оборотни.

Потом он умер. Сигрид отрезала ему голову и завернула ее в обрывок плаща. Затем она выбралась из дворца, села в лодку и поплыла к устью фьорда. На другой день она добралась до Эйриксея и пришла в лагерь язычников. Она отдала Эрлингу голову Кетиля и рассказала ему обо всем, что произошло в Гардаре.

Эрлинг сказал:

– Есть и в Аустрибюгде отважные люди!

Потом он созвал дружину и сказал, что они сейчас же отправляются в Гардар.

– Мы уже нагнали такого страху на наших врагов, что боюсь, как бы они не вздумали бежать.

Воины поднялись на корабли и поплыли на юг, к Эйнарсфьорду.

XVII

Ивар епископ узнал об убийстве Кетиля и сказал, что не намерен больше оставаться в Гренландии. Он приказал воинам немедленно собираться в путь.

– Поплывем к Магнусу конунгу. Пусть он пошлет войско побольше, если хочет сохранить христианство в этой проклятой стране. А я сюда не вернусь и за все золото конунговой казны.

Ивар, Торстейн и все их воины спешно погрузились на корабль, подняли паруса и направились на запад, в сторону открытого моря. Неподалеку от Клинингса они заметили корабли язычников, которые шли им навстречу на веслах. Ивар повернул корабль на юг, и язычники тотчас же сделали то же самое. Ветер теперь был попутный и тем, и другим. Вскоре Лейвов корабль стал настигать беглецов. Когда корабли поравнялись и сошлись бортами, люди Эрлинга стали прыгать на корабль Ивара. Борта на Лейвовом корабле были намного выше, и норвежцам было трудно защищаться. Они не успели опомниться, как весь их корабль был полон язычников. Эрлинг с половиной воинов пошел вдоль левого борта, а Эндриди – вдоль правого.

Торстейн, сын Эйрика, увидел Эндриди и крикнул своим людям:

– Неужели вы не можете остановить этого пса? Ведь он хромает на обе ноги!

Торстейн метнул копье в Эндриди, но тот отпрыгнул за мачту. Потом Эндриди ударил Торстейна мечом и разрубил ему щит, а вторым ударом отсек ему правую руку по самое плечо. Торстейн упал, и тогда Эндриди сбросил его в море. Эта битва происходила недалеко от берега. Вот Ивар епископ видит, что дело плохо, и прыгает в воду. Он доплывает до ближайшего мыса и выбирается на скалу. Неподалеку он видит какое‑то жилье, идет туда и просит бонда спрятать его от разбойников. Бонд отводит епископа в подпол. Тем временем язычники очистили весь корабль Ивара от кормы до носа. Там погибло более сотни норвежцев и стражников епископа. Эрлинг потерял в этом сражении двадцать человек. Умиарсваг догнал Лейвов корабль уже после того, как битва была закончена. Эрлинг сказал такую вису:

Взял коня морского, [59]

Не добыл победы:

Вплавь до Трандхеймсфьорда

Ивар доберется. [60]

– Теперь мы подчинили себе всю страну, как и хотели. Осталось узнать, как примут это известие местные жители.

Язычники вернулись на Эйриксей уже на трех кораблях. Корабль, который они захватили в битве у Клинингса, Эрлинг назвал Анга. Это был очень красивый корабль, хотя и не такой большой, как Лейвов. На другой день Эрлинг разослал гонцов по окрестным фьордам с такими словами: "Эрлинг, конунг гренландцев, созывает жителей Восточного поселения на тинг на остров Эйриксей". Гонцы обошли много дворов, однако в назначенный день никто не приехал на Эйриксей. Эрлинг сказал:

– Народ здесь куда ленивее, чем у нас. Что ж, если они не хотят идти к нам, пойдем к ним сами.

Эрлинг поехал в ближайший двор. Там жил бонд по имени Грим. Он хорошо принял Эрлинга и сказал:

– Не тот ли ты конунг, что захватил норвежский корабль и позвал всех на тинг?

Эрлинг сказал: "Да, это я", и спросил Грима, почему тот не поехал на тинг. Грим сказал:

– Ведь вы викинги, и я боялся, что вы либо потребуете денег, либо заставите меня воевать. А я человек тихий и небогатый. В воины я не гожусь, да и чужого добра мне не надо: сохранить бы то, что есть.

Эрлинг сказал:

– Разве ты не хочешь, чтобы Гренландия отложилась от Норвегии? Тогда мы сможем свободно торговать, с кем захотим. Здесь станет куда больше купцов и товаров, чем теперь.

– Когда еще это будет, – сказал Грим. – К тому же, боюсь, что наши дома могут превратиться в пепел раньше, чем этот мятеж принесет нам какую‑то пользу. Что до меня, то мне все равно, кто будет править нами: ты или норвежцы. До сих пор я жил мирно и не ввязывался ни в какие распри, и так же буду поступать и впредь.

Эрлинг сказал:

– Не хотел бы ты отправиться с нами на поиски новых земель?

Грим ответил, что ему незачем бросать свое хозяйство и искать счастья в далеких землях, к тому же неизвестно, намного ли там лучше, чем здесь.

– Я вижу, тебя не убедить, – сказал Эрлинг. – Поступай, как хочешь. Только смотри, как бы твоя жизнь не стала такой спокойной, что ее и не отличишь от смерти.

Эрлинг объезжал дворы Аустрибюгда до поздней осени. Почти везде бонды говорили одно и то же: они‑де народ тихий и хотят только, чтобы их поменьше тревожили. Эрлинг был сильно опечален таким ходом дела. Однажды он сказал:

– Похоже, мы только напрасно потеряли время. Местные бонды – совсем никчемные люди. С героями здесь туго.

Бьёрн сказал:

– Не мешало бы проучить их хорошенько. Быть может, тогда они взбодрятся.

– Вряд ли, – сказал Эрлинг. – Да и ни к чему это. Они сами выбрали себе худшую участь.

Язычники зазимовали на Эйриксее, а весной вернулись в Вестрибюгд.

Эрлинг оставил в Восточном поселении небольшой отряд и один из кораблей. За старшего там был Атанган. Они следили за тем, что происходит в Аустрибюгде, но ни во что не вмешивались. Жителям был дан строгий приказ: никто не должен под страхом смерти говорить чужеземцам, если они вдруг появятся в Гренландии, что им что‑то известно о разбойниках, которые захватили норвежские корабли.

После морского сражения, о котором было рассказано, Ивар епископ пошел пешком в Ватнсдаль, в аббатство святого Олава, и попросил Йона, сына Торлейва, спрятать его в каком‑нибудь надежном месте. Йон отвел Ивара в потайную келью. Там Ивар просидел две зимы. Йон самносил ему пищу, так что никто из монахов не знал, куда пропал их епископ. Атанган искал его по всему Восточному поселению, но так и не смог найти. Дурные сны по‑прежнему мучали Ивара, к тому же в монастыре стали появляться призраки. Зимой кругом монастыря бродили стаи волков, и люди говорили, что никогда еще не видели в Аустрибюгде таких больших стай.

Летом в Восточное поселение пришла Трещотка, и Йон тотчас же сообщил об этом Ивару.

– Я сегодня же еду на Херьольвсфьорд, – говорит Ивар. – Нужно торопиться, пока язычники не захватили и этот корабль.

Той же ночью Ивар уезжает из монастыря. Он одет, как простой монах, а лицо закрыто капюшоном, так что никто не может его узнать. Он приезжает на Херьольвсфьорд, где остановилась Трещотка, и поднимается на корабль. Этой Трещоткой правил Гейр, сын Храфна. Ивар приходит к Гейру и говорит:

– Мы немедленно поднимаем якорь и плывем в Норвегию.

Гейр смеется и говорит:

– Ты помешался, монах, не иначе. Что это ты вздумал распоряжаться на корабле Магнуса конунга?

Тут Ивар показывает Гейру пергамент с печатью архиепископа Трандхеймского, в котором говориться о назначении Ивара, сына Барда, епископом Гренландии. Ивар говорит:

– Вся эта страна захвачена мятежниками. Я был вынужден скрываться в монастыре и провел там две зимы. Я должен поехать к конунгу и рассказать ему обо всем, что здесь произошло.

– Где же эти мятежники, святой отец? Почему никто из жителей не сказал нам о них ни слова? Уж не почудилось ли вам все это?

Ивар говорит: