Сага о Хельги

– Вижу, ты перехитрил меня, Гудбранд Белый. Теперь я не могу сражаться с тобой, а казнить тебя мне не позволяет честь. Но не думай, что конунгом может стать человек, который не найдет выхода их такого положения. Потому вот мое последнее слово тебе: ты и твои люди становятся христианами и после этого на пять лет отправляются в изгнание. И вы дадите мне клятву, что в эти пять лет ни один из вас не ступит на землю Норвегии. И раньше, чем минет пять лет, вы сможете вернуться только при двух условиях: или Эйрик умрет, или вы перестанете служить ему.

– А что будет через пять лет? – спросил Гудбранд.

– Если Эйрик не будет мне опасен в эти пять лет, то не будет опасен и после, – ответил Олаф. – Думаю, вы сами поймете, кому лучше служить.

– А что будет с нашими землями и семьями? – снова спросил Гудбранд.

– Ваши семьи останутся при своем добре. Никто их не тронет, пока вы храните клятву, – снова ответил Олаф.

Хельги не спускал глаз с Гудбранда.

– Что ж, конунг, ты благородный человек, и твое предложение справедливо. Мы принимаем его, – сказал Гудбранд.

Было слышно, как Хельги и еще несколько людей Гудбранда облегченно выдохнули. Всего их осталось в живых двадцать два человека

И корабли пристали к берегу. И люди конунга вытесали из стволов нескольких сосен часовню в устье маленькой речушки. Священник, который был с конунгом, потребовал, чтобы Гудбранд и его люди зашли в воду и погрузились бы с головой. Сам он в это время распевал заклинания на непонятном языке и размахивал большим деревянным крестом, окованным серебром.

Гудбранд и его люди в это время утешали друг друга тем, что ярлу Хакону тоже пришлось креститься, когда его заставил Харальд Синезубый, король данов. Однако удачи ему после этого хватило еще лет на десять.

Потом священник осмотрел их раны и наложил повязки. Затем им отдали их корабль и напомнили, что пять лет им нельзя возвращаться в земли конунга Олафа Трюггвасона.

Грести из них могла лишь половина. И они медленно двинулись на юг под парусом. Когда корабли Олафа остались за горизонтом, Кетиль сказал:

– Велика удача у тебя, Хельги. Не знаю, суждено ли было нам спастись, если бы ты не был с нами.

На что Хельги ответил:

– Если чья удача и спасла нас, так это удача Гудбранда. Что касается меня, то я не назвал бы то, что случилось со мной, удачным. Еще месяц назад я мирно пас овец недалеко от отчей усадьбы. После того нашел я девушку, на которой хочу жениться, убил своего первого врага, у меня появились кровники. Затем поступил я на службу к ярлу, которого изгнали, меня несколько раз чуть не убили, потом меня крестили и теперь я на пять лет в изгнании, потеряв всякую возможность жениться на девушке, что я выбрал. Ты бы на моем месте назвал это удачей?

На это Кетиль ответил:

– Зато теперь ты стал воином. И ярл Эйрик вознаградит тебя. А если ты сложишь песню о наших скитаниях, то он наградит тебя еще больше.

Тогда Хельги ответил висой:

Несчастья, как лебеди крови,

Преследуют Торбранда сына

Долгие годы скитаться,

Забыть о родне и любимой [21]

На это Кетиль сказал, что вместе с даром слагать висы у Хельги должно улучшиться настроение. Хотя ему бы хотелось, чтобы висы Хельги были бы более веселыми.

Тогда Хельги спросил:

– Скажи, Кетиль, – спросил он, – почему Олаф отпустил нас, если мы отказались идти к нему на службу? Неужто он и вправду так благороден, как об этом говорят скальды?

– Не думаю я, что дело в благородстве, – ответил Кетиль. – Просто он захватил власть, не пролив крови, и хочет, чтобы люди запомнили это. К тому же Гудбранд сослужил ему службу, убив Черного Ульфа.

– Если я и понимаю, почему он хочет сохранить мир, то мне не понять, какая выгода была ему от смерти Ульфа.

– Черный Ульф был слабым хёвдингом. Он потерял вдвое больше людей, чем мы. И если бы не появился Олаф, неизвестно, как бы закончилось дело. Сам же он не участвовал в схватке. Однако просто отправить его восвояси Олаф не мог – Ульф привел к нему много людей с юга. Гудбранд вовремя понял, чем недоволен Олаф, и вызвал Ульфа на поединок. Однако важно было убить его так, чтобы люди потом рассказывали об этом. И чтобы Олаф не мог просто приказать добить нас.

– Скажи, Кетиль, – снова спросил Хельги, – ты что, как Один, принес себя в жертву богам, чтобы набраться всей этой премудрости?

– Многие народы впитывают такую премудрость с молоком матери. В их крови лисица уживается со змеёй. Когда мой отец женился в третий раз, он отдал меня на воспитание своему брату Хёгни Путешественнику, когда тот отправился в Миклагард[22] к ромеям, чтобы служить в страже их конунга. И там я провел семь лет. Сначала слугой у воинов, потом воином. А потом я стал десятником. Но служить их конунгу, которого они называют базилевс, совсем непросто. Хотя я и стал богаче многих из тех, кто владеет большой усадьбой в наших краях. Ромеи в окружении базилевса постоянно враждуют между собой и спорят за награды и место около правителя. И воину с Севера там никогда не стать большим вождем. Потому я вернулся. У моего сводного брата Гудмунда уже есть свой корабль, и он сейчас в походе в земле франков. И я тоже хочу иметь свой. Но сначала мне надо прославиться дома, чтобы люди пошли ко мне в команду. А пока я – простой воин у своего отца.

Хельги задумался.

– Слышал я, что не в обычае у конунга Миклагарда держать среди стражей воинов иной с ним веры, – начал он…

– Да, мне уже доводилось креститься. Но я решил, что креститься второй раз не повредит. Тем более, когда об этом с мечом в руках просит сам Олаф Трюггвасон. От лишнего же крещения Белый Христос может только обрадоваться.

И весь путь до датских проливов Хельги расспрашивал Кетиля про Миклагард. И Кетиль рассказывал, как могуч базилевс, и как много у него золота, и какие высокие там дома и святилища Белого Христа. Еще он рассказывал про воинов разных народов, служивших у базилевса: армян, франков, печенегов, булгар, и про то, как они ведут себя в бою, и в чем их сила, а в чем – слабость.

Датские проливы они собирались пройти вечером и ночью, когда корабли данов, сторожившие проход, возвращались к берегу. Из двадцати двух человек, которых отпустил Олаф, двое умерли, а биться могли только четырнадцать. Потому встреча с кораблем конунга Свейна могла обернуться для них либо смертью, либо рабством. Но Рагнар сказал, что в этих местах он плавал больше раз, чем в его жизни было дней без ссор с женой, когда он бывал дома. И поэтому проведет их через проливы с завязанными глазами.

Гудбранд на это ответил, что вообще не знает о таких днях, потому есть у него сомнения в клятве Рагнара, но добавил, что другого выхода у них нет.

Потому приблизившись к Зунду, повернули они к берегу и весь день прятались в маленьком заливе. А когда начало смеркаться, то обмотали весла ветошью, чтобы не плескали, и отчалили.

Хельги вместе с остальными всматривался в море, пытаясь предугадать, откуда придет опасность. Но никаких кораблей видно не было. Потому лица у всех начали светлеть, а Арни даже тихо затянул песню гребцов.

Внезапно, когда проходили они мимо острова в двух милях от места их стоянки, из‑за него показались два боевых корабля с двумя десятками пар весел у каждого. Корабли эти шли быстро, и по всему было видать, что Гудбранду и его людям даже не стоит пытаться уйти от них, чтобы перед битвой не утомлять людей греблей. Потому он приказал повернуть корабль носом к преследователям, а дюжине людей – надеть шлемы, взять щиты и копья и стать на носу, чтобы казалось, будто у них на корабле полно воинов. Сам он надел серебряный шлем, что взял в бою у Черного Ульфа, и стал впереди.

Хельги и еще три человека остались сидеть на веслах, чтобы корабль мог немного поворачиваться. И Хельги сказал Арни, который снова сидел рядом с ним:

– Не лучшая судьба – попасть в плен к данам, чтобы они продали тебя на юг черным людям – маврам.